человека. Баронессы Марии Ридигер, которая была очень близка к тому, чтобы обмануть смерть. Но не обманула.
Внезапно, резким движением покойник схватил женщину за руку и дернул на себя. Амалия осела на пол, когда Мария Ридигер, бесплотная и прозрачная, вылетела из чужого тела. Словно опытный танцор, мертвец крутанул её вокруг себя раз, другой, а затем, без видимых усилий, зашвырнул отчаянно, но уже беззвучно кричащую женщину во тьму зазеркалья.
Ветер резко сменил направление – черная дыра перестала изливать его из себя, начав с рёвом втягивать обратно. Нораев, Постольский и Корсаков были вынуждены схватиться за оказавшиеся под рукой тяжелые предметы, чтобы не взмыть воздух. Казалось, даже мертвому Назарову это доставляет некоторые неудобства. Он разочаровано обвел комнату взглядом, словно бы убеждаясь, что ничего не забыл – а затем уставился прямиком на Владимира. Танцующими шагами, преодолевая влекущую его назад силу, покойник приблизился к Корсакову. На его лице расцвела хищная улыбка, а мертвые глаза словно бы на секунду блеснули узнаванием. Он замер буквально в полуметре от Владимира. Занес ногу, чтобы сделать последний шаг, но дернулся – и не смог сдвинуться с места. Поднятая нога неуместно-комично дернулась назад, словно за неё кто-то потянул. Притяжение зазеркалья стало непреодолимым и утягивало его обратно. Владимир, и без того полуживой от ужаса, смотрел, как на лице покойника появляется выражение… Чего? Легкой, слегка удивленной досады! Словно говорящей: “Что ж, обидно, конечно, но еще увидимся!”. Господин N хищно улыбнулся, простер в сторону Владимира руку, легонько коснулся его лба вытянутым указательным пальцем – и в мгновение ока втянулся обратно в зеркало. Осколки полетели следом, со звоном вставая на свои места, затягивая дыры от пуль и застывая в первозданной чистоте.
Ветер прекратился. Мужчины в изнеможении упали на пол. Раздался треск лопающихся канатов – и огромное зеркало рухнуло столешницу, вновь разлетевшись на тысячу маленьких осколков. На этот раз – навсегда.
Воцарилась тишина.
Нораев медленно поднялся с пола, нетвердой походкой приблизился к столу – и, рыкнув от напряжения, перевернул раму. На этот раз никакой дыры там не оказалось – обыкновенная глухая доска.
Корсакова не интересовало зеркало. Сил на то, чтобы встать, у него не было, поэтому он на четвереньках дополз до круга, где лежала Амалия и попытался нащупать пульс. Тщетно. Она была мертва.
Закрывшаяся зазеркальная дверь словно бы сорвала покров с корсаковского дара. В его разум, сметая все преграды, ринулись картины последних часов жизни Амалии Штеффель. Владимиру ничего не оставалось, кроме как закричать от боли, бессильного гнева и разрывающей душу скорби.
XV
19 октября 1880 года, ночь, Санкт-Петербург, Большая Морская улица.
Перед домом их ждал полковник, недвижимый, словно статуя. Казалось, что он стоял здесь все это время, не испытывая ни малейших неудобств. Застывшего перед ним по струнке Постольского, он отослал ленивым взмахом руки. Нораев удостоился фразы «Жду ваш доклад завтра утром». И если Павел остался явно обижен пренебрежением начальства, то ротмистр, судя по всему, не ждал ничего иного, поэтому на удивление тепло улыбнулся Корсакову, взял молодого коллегу под локоть, и увлек его за собой, в сторону Невского проспекта. Внимание полковника же занимал буравящий его гневным взглядом Владимир.
– Вы знали все с самого начала! – Корсаков подавил в себе яростно желание ткнуть пальцем в грудь жандарма. Или съездить по его самодовольно улыбающейся роже.
– Помилуйте, Владимир Николаевич! Никто не может знать всего! Но, скажем так, я подозревал, что дело здесь нечисто.
– Вы проверяли меня, да? Нораев знал, чего ждать. Он не удивлялся ни мертвецам, ни духам из зеркала. У него даже был с собой защитный амулет. Не удивлюсь, если у вашего ротмистра опыта побольше моего. Он справился бы самостоятельно. Но вы послали его просто для того, чтобы присмотреть за мной. Как справлюсь я.
– Предположим.
– Вы рискнули жизнью своих офицеров. Из-за вас погиб надзиратель Решетников. А если бы я не справился?
– О, Владимир Николаевич, я с самого начала был в вас уверен! – похвала прозвучала издевательски – полковник не скрывал, что ему доставляло удовольствие видеть, как бесится Корсаков. – А если бы вы не оправдали моего доверия… Что ж, поверьте, у меня были другие планы на случай, если баронесса Ридигер сможет покинуть свой дом в новом теле.
– Вы… Вы… – Владимир не мог подобрать слов. Полковник чуть склонил голову, словно ожидая, как же его обзовет молодой человек. Не дождавшись, он пожал плечами:
– Насчет Решетникова – прискорбно, но, думаю, в душе вы согласитесь, что это был довольно гадкий человечишка. А в остальном, все образовалось как нельзя лучше. Постольский получил бесценный опыт, который ему пригодится в будущем. Вы разгадали тайну. Будь я сентиментальнее, сказал бы, что у вас в долгу.
– Будь я сентиментальнее, – выдавил из себя Владимир. – Спросил бы о судьбе Екатерины.
– Кого? – кажется, ему удалось удивить полковника.
– Дочери Марии Ридигер и внучки Назарова. Она потеряла отца, затем – мать, а потом и деда. Одна-одинешенька. У вас же достаточно власти, чтобы позаботиться о ней. Чтобы она не оказалась на улице, без гроша в кармане, – Корсаков вспомнил разговор с Амалией неделю назад. Пусть в доме её устами говорила совсем друга женщина, но… «Сделать так, чтобы дети не росли в той же нищете, что довелось ощутить мне» сказала Амалия в кафе «Доминик». Владимир не знал другого способа сохранить память о подруге, мечты которой никогда уже не сбудутся.
– Хорошо. Я прослежу за тем, чтобы о ней позаботились, – впервые за разговор, жандарм говорил серьезно и без тени издевки. – Даю слово.
– Я очень надеюсь больше никогда вас не увидеть, – отчеканил Корсаков.
– Не рассчитывайте на это, Владимир Николаевич, – усмехнулся полковник.
– Но за обещание – спасибо!
Корсакову очень хотелось развернуться и бежать подальше от жандарма. Вместо этого, он пересилил внутреннее отвращение и протянул полковнику руку для рукопожатия. Ему очень не хотелось взглянуть на мир глазами жандарма, но это было необходимо. К его испуганному изумлению, тот перевел взгляд на протянутую ладонь, затем на лицо собеседника и… Вряд ли этот издевательский оскал можно было назвать улыбкой. «Он знает!» содрогнулся от панического ужаса Владимир.
– Господин Корсаков, – проскрипел полковник. – Либо вы забылись, либо держите меня за дурака. Ради нашего с вами дальнейшего сотрудничества я склонюсь к первому варианту. И дам совет – аккуратнее со своими способностями. Однажды, вы можете увидеть такое, что больше не сомкнете глаз.
Жандарм не пошевелился, однако, словно по команде, к ним подкатил экипаж. Не прощаясь, полковник скрылся внутри, возница щелкнул кнутом – и карета самого страшного человека из всех, с кем сталкивался Владимир, скрылась в ночной тьме.
Пётр сидел в том же кресле, где его оставил Владимир. Он скользнул по вошедшему брату обеспокоенным взглядом и сокрушенно покачал головой.
– Я предупреждал тебя, Володя.
– Твои советы, как всегда, бесполезны и запоздалы, – Владимир поставил на пол саквояж, опустился рядом, и лишь присутствие старшего брата не дало ему разрыдаться, словно маленькому ребенку. Хотя нос предательски шмыгнул. – Что будет дальше?
– Дальше? – Пётр покачал головой. – Дальше будет хуже. Но интереснее. Поговорим об этом утром. Ложись спать, брат. Я посторожу твой сон.
Владимир тяжело поднялся, доковылял до кровати, и, не раздеваясь, повалился на неё. Пётр не соврал. Спал он спокойно и без сновидений.
Послесловие
В отличие от «Дела о проклятых портретах» (которое практически само себя написало меньше, чем за неделю, для участия в конкурсе «Самая страшная книга 2022»), на второй рассказ о Корсакове у меня ушло более полугода. Многочисленные переписывания, возможно, пошли рассказу как на пользу, так и во вред – но оставлю оценку Вам.
Действие «Портретов» происходило в полностью выдуманном городке, однако во втором рассказе Корсаков уже оказывается во вполне реальном Петербурге последней четверти XIX века, что требовало большего внимания к деталям. А значит, настало время для некоторых пояснений.
«Архив Корсакова» – это просто эдакие костюмированные детективные «ужастики», без претензий на полную историческую достоверность и аутентичность, и не перегруженный излишними подробностями. Несмотря на некоторую стилизацию, герои общаются достаточно современно. А еще в рассказе есть как сознательные анахронизмы, так и (вполне возможно) ошибки, допущенные по невнимательности или незнанию, за что прошу прощения. При этом я старался уважительно отнестись к описываемой эпохе и передать хотя бы часть атмосферы периода истории, который вызывает у меня лично живейший интерес.
Абсолютно все персонажи, встречающиеся в данной истории, выдуманы и не имеют исторических прототипов, включая «товарища министра Назарова» (я решил оставить историческое звучание этой должности) – не ищите параллели с реальными чиновниками МВД 1880 года, пожалуйста. На Большой Морской не стоит особняк барона Ридигера – более того, баронский род Ридигеров вообще отсутствует в списках дворянских семейств России. А вот Корсаковы – род реальный, хотя конкретно предки Владимира относятся к исключительно выдуманной ветви.
Часть упоминаемых оккультных трудов существует, и их даже можно найти в интернете, библиотеках и книжных лавках (только не ищите рецепты по воскрешению мертвых, они там отсутствуют), часть – только в легендах, часть – на страницах рассказов Г.Ф. Лавкрафта, например.
При этом, совсем уж выдуманной и абстрактной картинки «России, которую мы потеряли» мне сочинять не хотелось, поэтому отнюдь не всё в «Деле о безутешном отце» является выдумкой. «Доминик», где проводил свой досуг Корсаков, реально существовал, славился кофе и пирожными, а здание кафе все еще можно найти в Петербурге. Доходный дом за Спасо-Преображенским собором, куда я поселил Владимира, по-прежнему стоит в самом, на мой взгляд, уютном районе северной столицы. Упоминаемый в тексте «Магазин платья и белья Флорана» на Большой Морской, насколько мне известно, действительно впервые в России использовал электрическое освещение витрин в 1875 году (хотя и не поручусь, что они так же впечатляли прохожих 5 лет спустя). «Призрак Пеппера» – реальный оптический прием и, как поясняет Владимир, его использовали в театрах для создания реалистичных призраков на сцене. Каким бы фантастическим подобное устройство не казалось, но даже централизованный пульт управления газовым освещением существовал в описываемый период, хотя был довольно редок – и я не берусь утверждать, что в 1880 году такой был распространен (или хотя бы наличествовал) в Петербурге. Легенда о зеркале короля Сигизмунда, которую рассказывает Корсаков, тоже передавалась из уст в уста на протяжении столетий, а возлюбленную монарха звали Барбара Радзивилл – якобы её призрак еще населяет несколько белорусских замков, где она, правда, никогда не была.