арила тьма, мебель была укрыта плотной тканью, а воздух дышал затхлостью. Где-то свистел ветер – неизвестный гость забыл закрыть окно. С высоких потолков, наполовину скрываясь во тьме, свисали громадные бронзовые люстры, напоминающие металлических осьминогов. Наборные полы под ногами практически не скрипели. Стены забраны тяжеловесными деревянными панелями с искусной резьбой. Внешне – ничего общего, но Корсакову почудилось, что он вновь оказался в насквозь прогнившей усадьбе Серебрянских, угасающей вместе с последней представительницей проклятого рода, но по-прежнему смертельно опасной для любого посетителя. Над особняком Ридигеров в самом центре Петербурга не было таблички «Оставь надежду всяк сюда входящий», но где-то внутри, в хитросплетении комнат и коридоров, таилось что-то неведомое, но безусловно опасное.
Следовало учесть, что Корсаков знал – дом уже омрачила одна страшная смерть. Баронесса Ридигер, под воздействием проклятого портрета, убила себя – красавица собственными руками содрала кожу с лица и выскребла глаза. Корсаков отомстил за неё, отправив художника-убийцу в Стасевича в адское задверье, которое тот сам нарисовал на картине.
Его спутники, не зная этих подробностей, чувствовали себя спокойнее. Нораев, остававшийся в прихожей, осветил стены переносным фонарем. Рядом с дверью оказалась квадратная медная панель с многочисленными кнопками. Ротмистр быстро надавил на верхний ряд. Раздалась серия щелчков, а затем полумрак развеялся – вдоль стен медленно начали разгораться газовые светильники.
– Центральное освещение, – пояснил ротмистр, присоединяясь к спутникам. – Очень дорогая вещь, скажу я вам.
То ли из-за долгого простоя, то ли по причине пасмурного дня, лампы горели трепещущим, мертвенно-бледными светом, словно болотные огоньки. Сумрак они развеяли, но теперь придавали лицам мужчин покойницкий оттенок, а отступившие было тени лишь сгустились там, куда не доставала иллюминация.
Вошедшие миновали несколько коридоров и оказались в просторной комнате, которая раньше, очевидно, служила торжественной гостиной.
– Ну как, Корсаков, уже видели духов? – поинтересовался надзиратель.
– Нет, увы, их распугал исходящий от вас стойкий аромат зеленого змия, – не удостоив взглядом сыщика ответил Владимир. Он внимательно изучал комнату. В отличие от других помещений, через которые они прошли, здесь явно чувствовалось присутствие человека. Вдоль стен стояли не до конца прогоревшие свечи. Центр комнаты занимал длинный стол, на котором стояли семь пустых бокалов. Восьмой, опрокинутый, лежал в дальнем конце. Чехлы с мебели сдернуты, на втором столе, поменьше, в углу – несколько раскрытых книг, вокруг расставлены кресла. Рядом с книгами – фотография красивой женщины лет тридцати, на коленях которой сидит маленькая девочка. Лица обеих просто излучали счастье. Мария и Екатерина Ридигер, дочь и внучка исчезнувшего мсье N.
– Утолите моё любопытство, Сергей Семенович, – обратился к надзирателю Владимир, не отрываясь от осмотра. – А какова ваша версия произошедшего? Куда делись хозяин дома и семь его гостей?
– Все просто – деньги! – откликнулся Решетников, не желающий упускать шанс блеснуть сыскным опытом. – Послужите в полиции с моё и сами узнаете, что корень всех преступлений – деньги. А коль возьмете за аксиому… – услышав это, Корсаков скорчил притворно-пораженную физиономию. Наблюдавший за ним Постольников закашлялся, маскируя смех. Решетников смерил его тяжелым взглядом и закончил фразу: – Значится, за аксиому возьмете то, что деньги всему виной, то могло случиться одно из двух…
– Не томите, Сергей Семенович! – взмолился Корсаков. Надзиратель уловил насмешку в его тоне, однако продолжил.
– Мы точно знаем, что после смерти дочери товарищ министра Назаров…
– Давайте не будем называть должностей и фамилий, – Нораев опоздал со своим замечанием буквально на мгновение, и поморщился, словно от зубной боли. Корсаков решил оставить при себе замечание, что данная конспирация и так была бесполезна.
– Да, конечно, – стушевался надзиратель, и продолжил никому не нужный уже маскарад. – Хозяин дома начал якшаться со всевозможными гадалками, медиумами, черными магами и прочими шарлатанами, отдавая им значительные суммы из личных средств. Это нам известно. Возможно, таким образом он маскировал собственные хищения министерских фондов. Когда он понял, что привлек излишнее внимание и ревизия неизбежна, то собрал подельников и решил скрыться.
– Пока что ревизия в министерстве никаких растрат со стороны господина Назарова не выявила, – покачал головой ротмистр. Упоминанием фамилии мсье N он дал понять, что его истинное имя уже стало секретом полишинеля, и дальнейшие шарады бессмысленны – Однако работы продолжаются.
– Либо, – назидательно поднял палец Решетников, призывая к молчанию. – он понял, что мошенники просто вытягивают из него деньги. Тогда он собрал шарлатанов, и сообщил, что фонтан изобилия иссяк. Кто-то из гостей, а может быть и все вместе, убил несговорчивого товарища министра в разгар спора.
– Что не объясняет, куда в таком случае, все эти люди подевались, – вставил Корсаков, внимательно изучая книги на столе. Ожидая худшего, он аккуратно провел указательным пальцем по корешкам. Затем еще раз, настойчивее. Тщетно – дар, регулярно бомбардирующий его разум видениями, стоило лишь неосторожно коснуться предмета или человека, молчал. Словно неведомая могучая сила пронеслась по дому, вытравляя все следы, оставленные людьми здесь исчезнувшими.
– А это просто! В доме есть подземный ход, позволяющий скрытно его покинуть, не пользуясь парадным или черным выходами. Так злоумышленники и обманули бдительных жандармов, – последнее замечание буквально сочилось ядом. – Нам нужно просто этот ход найти – и все встанет на свои места.
– Даже это? – уточнил ранее молчавший Постольский, указывая куда-то вверх. Над длинным столом, под самым потолком, нависало громадное, в человеческий рост, зеркало. Его удерживали крепкие канаты, прикрученные к гардинным крючкам на стенах.
– Ну, – стушевался Решетников, а затем обратил внимание на Владимира в углу зала. – А что скажет на это наш консультант по мракобесным вопросам?
– Пока просто поинтересуюсь, известны ли имена тех семерых, что исчезли с Назаровым… – тут он издевательски ухмыльнулся. – То есть, простите великодушно, хозяином дома?
– Владимир Мартынов, Антон Сомов, Андрей Танчаров, Василий Брохов, Яков Кузнецов, Олег Нейман, Амалия Штеффель – зачитал по бумаге ротмистр. Услышав последнее имя, Корсаков едва заметно вздрогнул. – В последние несколько месяцев, Назаров неоднократно встречался со всеми семерыми в отдельности, однако, насколько мы знаем, ни разу еще не собирал их вместе.
– В таком случае должен отметить ожидаемое от чиновника МВД прилежание, – Корсаков закончил изучать книги, плюхнулся на кресло и обратил все внимание на зеркало под потолком. – Указанные господа являются наиболее уважаемыми теоретиками и практиками в петербургской мистической среде. За свои услуги они берут очень дорого, но вопреки мнению драгоценного Сергея Семеновича, шарлатанами не являются. Если обратите внимание на книги, лежащие на столике, то поймете, чем они здесь занимались. «Символы и эмблемата» 1705 года. Аллан Кардек. Unaussprechlichen Kulten – «Безымянные культы». И это только то, что можно относительно законно найти в современных книжных лавках. Здесь герметизм, шаманизм, черная магия, демонология, древнеегипетские ритуалы. Что-то я даже опознать не берусь. А за обладание некоторыми гримуарами из этой коллекции, в средние века уважаемого товарища министра ждал бы костёр. Он не просто увлекся оккультизмом. Его интересовал один единственный вопрос.
– Какой? – внезапно осипшим голосом спросил Постольский.
– Можно ли вернуть мертвых с того света, – отчеканил Корсаков.
VII
13 октября 1880 года, за четыре дня до ритуала, кафе “Доминик”, Санкт-Петербург
– Съешь еще пирожных, успокойся, и расскажи мне, что тебя так беспокоит.
Внутри Корсакова регулярно разгорался конфликт между двумя несовместимыми чертами его характера – рыцарственностью по отношению к дамам, и абсолютным неумением с ними разговаривать. Вот и сейчас, видя в каком состоянии пребывает сидящая напротив Амалия Штеффель, он не придумал ничего лучше, чем предложить ей угоститься знаменитыми «доминиканскими» пирожными.
Вопреки обыкновению, Владимир разместился в левой, столовой, части кафе, заняв столик у окна с видом на заливаемую дождем площадь перед кирхой. Прохожих, решивших бросить вызов стихии, можно было пересчитать по пальцам, но в зале было тепло и уютно, горел камин. Из соседнего помещения слышался стук бильярдных шаров и оживленные голоса.
Не сказать, что оживленная атмосфера и изысканная кухня Доминика разгоняли мрачные мысли Амалии. Она выглядела осунувшейся, мертвенно-бледной, и озиралась с беспомощной тревогой загнанного лесного зверька.
– Чувствую себя, словно в западне, – наконец сказала она, не глядя на Корсакова.
– Из-за того таинственного работодателя, о котором ты отказываешься рассказывать?
– Да. Из-за него. И его помощника.
– Они… – Корсаков замялся. – Они ведут себя непристойно? Или угрожают?
– Нет, что ты! – Амалия даже рассмеялась, хотя веселья в этом смехе было мало. – Наоборот. Они носятся со мной, словно с писаной торбой. Словно я… Не знаю… Какая-то хрупкая драгоценная вещь. Понимаешь? Дорогая, но вещь. Не человек.
– Амалия, – тихонько позвал Владимир. Штеффель впервые за разговор посмотрела прямо на него. – Ты всегда можешь отказаться. Можешь уйти.
– Отказаться? Ты не представляешь, насколько хорошо он платит.
– Если дело в деньгах, то я могу…
– Помочь? – фыркнула Амалия. – Володя, мне не нужны твои подачки. Мне не нужны ничьи подачки. Сейчас они есть, а завтра… Скажи, ты когда-нибудь бедствовал?
– Я… – Корсаков запнулся.
– Нет, конечно. Твоя семья баснословно богата. Тебе даже не нужны деньги, что ты получаешь за свои услуги – чем ты там занимаешься? Поиском древних книг, разоблачением шарлатанов, консультациями? Ты просиживаешь дни в «Доминике» просто потому, что тебе здесь нравится. Потому, что все знают – «Владимира Корсакова ищи за чашкой кофе в «Доминике». Ты мог бы каждый день питаться в самых дорогих ресторанах Петербурга