8. Боже, Володя, когда ты неуклюже пытался меня добиться, то просто заказал экипаж и повез меня в загородный сад, сорить деньгами.
– И не горжусь этим, – пробормотал Корсаков.
– Именно поэтому я считаю тебя другом, и мы продолжаем видеться. Ты не считаешь, что фамильное богатство делает тебя особенным. Но ты относишься к нему, как к данности. Тебе никогда не понять, что значит расти в голоде, когда твои младшие братья и сестры умирают в младенчестве. Что значит просыпаться каждое утро и думать, будет ли у меня достаточно денег, чтобы оплатить кров и пищу. Да, ты можешь сказать, что своим даром я зарабатываю сейчас такие деньги, что и не снились моим родителям. Но это все может исчезнуть в один миг! Стоит мне попасть в скандал, или отказать ухажеру, который считает, что мой род занятий делает меня еще и куртизанкой. Если все удастся, то мне заплатят столько, что, если захочу, я смогу не работать десятки лет. Понимаешь? Задуматься о семье, детях. Сделать так, чтобы они не росли в той же нищете, что довелось ощутить мне.
– Я могу тебе хоть как-то помочь?
– Ты уже помогаешь, – Амалия тепло улыбнулась, напомнив Корсакову о том, насколько же она красива. – Тем, что выслушал меня. И пирожными, конечно. Спасибо тебе. Мне стало легче. Знаешь, что? Давай встретимся здесь же, через неделю. Моя работа будет закончена, я отдохну, и мы сможем отпраздновать мое внезапное богатство. И пирожные будут за мой счет.
Неделю спустя Владимир пришел в «Доминик» к самому открытию, и уселся за тот же столик. Прошло несколько часов. Амалия так и не пришла. Вместо неё у столика возник жандармский офицер, объявивший, что Корсакова ожидают на Адмиралтейском.
VIII
19 октября 1880 года, поздний вечер, Санкт-Петербург, Большая Морская улица.
– Зеркало на потолке понадобилось им для ритуала, – продолжил Владимир, подойдя к столу. – Здесь, под ним, что-то лежало. И я более, чем уверен, что это были останки баронессы Ридигер.
Он простучал по столешнице костяшками пальцев – отчасти, чтобы развеять повисшую тишину, отчасти – чтобы еще раз попробовать «поймать» видение, способное пролить свет на случившееся в зале. Бесполезно.
– Но зачем нужно было зеркало? – из всех присутствующих, Павел единственный смотрел на него с завороженным восторгом.
– Вы же знаете, когда в доме покойник принято занавешивать все зеркала. Существует множество гипотез, зачем это делается. Но, если упростить, то зеркала могут выступать своего рода окном в загробный мир. Если оставить их открытыми, то сам покойный может отказаться уходить. Либо с той стороны к нему может присоединиться кто-то еще. А некоторые мистики считают, что раз в душа усопшего может уйти в зеркало, то, в исключительных случаях, можно таким образом вернуть её обратно. Кто-то даже пробовал повторить это на практике.
– И что у них получалось? – заинтересованно спросил Постольский.
– Ничего, – медленно ответил Корсаков, не сводя глаз с зеркала. – Либо ничего вообще. Либо ничего хорошего. И сдается мне, что мы имеем дело именно со вторым случаем.
– Да вы только послушайте этого фигляра! – вскричал Решетников. – Да это же бред сумасшедшего! Его надо отправить в приют для умалишенных! Или… – оборвал тираду сыщик, озаренный внезапной мыслью. – Или он сам в сговоре с этими шарлатанами и пытается сбить нас со следа!
– Василий Викторович, – не обращая на него внимания, Корсаков повернулся к ротмистру, безошибочно определив, кто является главным в их маленькой компании. – Предположу, что ваш безымянный полковник догадывался о чем-то подобном, поэтому и послал меня с вами.
– Может быть, – спокойно кивнул Нораев. – Но, как я и сказал вам, пока мы не отбрасываем никакие версии. Постарайтесь предоставить доказательства того, что вы правы. И к вам, Сергей Семенович, – он повернулся к опешившему надзирателю. – это тоже относится.
– Я не уверен, что кому-то из нас стоит здесь задерживаться, – покачал головой Корсаков. – Нужно покинуть этот дом и никого сюда не впускать.
– А я не уверен, что власть предержащих устроит объяснение, что товарищ министра и тайный советник необъяснимым образом исчез с лица земли в ходе какого-то оккультного ритуала. Как не уверен, что санкт-петербургское градоначальство устроит предложение установить пост перед домом на одной из главных улиц города и никого сюда не пускать по той же самой причине, – голос ротмистра был спокоен, но тверд. – Помогите нам понять, что здесь произошло на самом деле – и мы сделаем так, как вы скажете. Для этих целей, господин Корсаков, поручик Постольский в полном вашем распоряжении. А мы с Сергеем Семеновичем попробуем найти тайный ход, в существовании которого он так уверен. Встречаемся здесь же через час. Что-то срочно понадобится – кричите. В доме кроме нас никого нет, мы услышим. И, Владимир Николаевич, это не просьба – не пытайтесь покинуть дом до окончания расследования. Мои люди не дадут вам это сделать. И церемониться они не будут.
Сказав это, Нораев четко, по-военному, развернулся и вышел из зала. Решетников счел за лучшее просеменить следом. Корсаков и Постольский остались одни.
– Позвольте вопрос: у вас, жандармов, всегда принято обращаться с людьми, которые добровольно вызвались помочь, как с дезертирами, сосланными на вечныя галеры? – ворчливо осведомился Корсаков, вернувшись в кресло.
– Боюсь, что такое случается, – дипломатично ответил Постольский. – Чем я могу вам помочь?
– Ну, для начала принесите мой саквояж из прихожей, s'il vous plait, – Владимир водрузил на нос очки для чтения и задумчиво перелистнул несколько страниц лежащей перед ним книги. Затем следующей. В каждой из них, без всякого почтения к древним (и безумно дорогим) текстам были безжалостно подчеркнуты отдельные абзацы, а на полях теснились заметки на русском, сделанные одной и той же рукой. Похоже, неизвестный читатель пытался найти общие звенья в десятке оккультных гримуаров, параллельно отмечая, кому из участников будущего ритуала поручить каждую часть. Перед глазами мелькали фамилии – Мартынов, Сомов, Танчаров, Брохов, Яков Кузнецов… Не хватало двух – Неймана и Штеффель. Почерк Амалии был Корсакову знаком. Оставалось предположить, что пометки оставлял Олег Нейман, который и руководил ритуалом. Окончилось все трагедией – в этом у Владимира сомнений не было. Но почему? И была ли это ошибка, или исход был спланирован заранее… От размышлений его оторвал вернувшийся Постольский. Владимир взглянул на него поверх очков:
– Скажите, как у вас обстоят дела с латынью? Арамейским? Древнеегипетским?
– Прескверно, – ответил поручик, водрузив на стол корсаковский походный набор.
– Что ж, тогда мы здесь надолго, – тяжко вздохнул Владимир. – Для начала, наденьте-ка вот это.
Он кинул молодому жандарму извлеченный из саквояжа медальон на цепочке. Павел поймал его на лету и с интересом начал разглядывать.
– Колдовская звезда?
– Пентаграмма, вообще-то, но называйте, как хотите, – фыркнул Корсаков. – Наденьте и не снимайте, пока мы не выйдем отсюда.
– Зачем?
– Затем, что всевозможные бесплотные духи очень любят использовать людские тела, как комфортабельные транспортные средства. С амулетом им будет сложнее это сделать. И не беспокойтесь, от церкви вас за это не отлучат, а грех ведьмовства я возьму на себя.
Павел не был уверен, смеется ли Корсаков или говорит серьезно, но амулет, после секундного размышления, все-таки надел. Владимир же, убрав очки обратно в карман, творил что-то непонятное для поручика – он прошелся до внешней стены, опустился на колени и начал внимательно осматривать пол. Его догадка, которой он решил пока не делиться с жандармом, подтвердилась – паркет и здесь был испещрен сложными мелкими рисунками. Кто-то постарался, сделав стены дома непроницаемыми для духов и эфирных сущностей.
– Что вы думаете делать? – отвлек его от изучения пола Постольский.
– А это зависит от того, как вы относитесь к уже рассказанному. Кому вы больше верите, мне или Решетникову?
– Ну, – задумался поручик. – Вы говорите убедительно, но, согласитесь, в наш просвещенный век в такие вещи поверить сложно.
– А это потому, что вам не доводилось их видеть своими глазами, – Корсаков поднялся, вернулся к саквояжу, извлек оттуда пузырек из толстого медицинского стекла, и решительным шагом направился к столу в центре зала.
– Скажите, вы не преувеличивали, когда говорили, что опыты по воскрешению мертвых через зеркала уже предпринимали?
– Нет. Самый известный случай произошел где-то в 1551 году. У первого короля Речи Посполитой, Сигизмунда Августа, умерла безумно любимая жена Барбара. Глубоко опечаленный, он пригласил в свой дворец двух алхимиков, Твардовского и Мнишека, которые создали для него особое зеркало. В нем Сигизмунд видел свою ненаглядную Барбару и, как говорят, мог даже с ней беседовать. Единственное правило, которое поставили алхимики – не пытаться коснуться любимой.
– Но Сигизмунд коснулся? – угадал Постольский.
– Конечно. Зеркало лопнуло, а воздух в замке наполнился трупным смрадом.
– Напоминает истории Анны Ратклифф!9
– Да, есть что-то общее. Понимаете, Павел, к сожалению, оккультисты люди одновременно скрытные и тщеславные. Свои секреты они хранят надежно, а вот россказни об успехах многократно приукрашивают, – рассказывая это, Корсаков сосредоточено рассыпал содержимое флакона вокруг стола. – Поэтому полностью с вами согласен – в наш просвещенный век поверить в подобное сложно. Даже больше вам скажу – большинство, якобы, загадочных и необъяснимых явлений, которые мне довелось видеть самостоятельно, оказывались не более, чем трюками или просто плодами возбужденного воображения.
– Но здесь вы уверены, что мы имеем дело с чем-то настоящим?
– Боюсь, что так. Полюбуйтесь!
Павел внимательно