ий хрип. Все внимание собравшихся было настолько приковано к изуродованному лицу надзирателя, что никто не обратил внимание на зажатый в его руке револьвер, пока ужасный гость не вскинул его и не направил в сторону застывших людей. Решетников был слеп – он просто не должен был видеть вытекшими глазами, но трясущийся ствол пистолета безошибочно развернулся в сторону Амалии. Молодую женщину спасли две вещи – отчаянно гуляющий прицел надзирателя и мгновенная реакция собравшихся мужчин.
Рявкнул первый выстрел. Пуля просвистела у самого уха Амалии. Владимир рванулся к ней и повалил на землю. Второй выстрел – пуля врезалась в стену, перед которой Амалия только что стояла. Постольский бросился навстречу надзирателю. Нораев же, все с тем же поразительным спокойствием, выхватил из кобуры свой пистолет и, практически не целясь, выстрелил в Решетникова. Специально ли он старался не задеть жизненно-важных органов или это вышло случайно, но его пуля попала надзирателю в левое плечо. От ранения тот покачнулся, удар развернул его вполоборота, но револьвер в правой руке уже вновь выцеливал Амалию. В этот момент в него, словно британский регбист, врезался поручик Постольский. Решетников, теряя равновесие, взмахнул руками – грянул третий выстрел, никого, к счастью, не задевший – и рухнул назад. Прямо на опасно торчащие из рамы осколки фальшивого зеркала. Брызнула кровь. Шею Решетникова пробил острый край осколка. Надзиратель задергался в конвульсиях, пытаясь зажать рану руками, но вместо этого лишь изрезал стеклом ладони. Отвратительное бурлящее клокотание из пробитого горла продолжалось несколько секунд. Наконец, Решетников затих. А ад – разверзся.
Газовые светильники вспыхнули синим пламенем, их плафоны лопнули, разметав вокруг сотни осколков, и погрузив комнату во тьму. Где-то рядом вскрикнула и тут же затихла Амалия. Хрустнули чьи-то шаги по битому стеклу. Затем воцарилась тишина.
– Свет, Бога ради! Дайте свет! – испуганно воскликнул Постольский откуда-то из темноты. – У кого есть спички?
– Никаких спичек! – судя по голосу, Нораев все еше был спокоен и собран. – Если через светильники вытекает газ, мы взлетим на воздух!
– Я не чувствую запаха газа, – сказал в темноту Владимир.
– А я не хочу рисковать! – отрезал Нораев. – Поручик, вы все еще рядом с дверью?
– Да!
– Оставайтесь там. Говорите с нами. Мы идем на ваш голос, к выходу. Корсаков, сможете?
Владимир кивнул, потом понял, что в темноте этот жест никто не разглядит, и сказал: – Да! Думаю, да!
– Госпожа Штеффель? – спросил ротмистр следом. Ответом ему была тишина.
– Амалия? – еще раз позвал Корсаков. Вновь молчание.
– Выходим, – не стал тратить время на третий окрик Нораев. – Поручик, говорите с нами!
– О чем? – потерянно спросил Павел. Владимир медленно двинулся на его голос.
– О чем угодно. Решетников еще рядом с вами?
Постольский помедлил с ответом, видимо, ощупывая пространство вокруг себя, а затем отозвался:
– Да, его тело здесь. Господи, я убил его!
Владимир двигался вперед, выставив руку, пока не наткнулся на стену. Дверь должна была находиться правее. Ощущая под ладонью вырезанный на деревянных панелях узор, Корсаков аккуратными шажками начал перебираться к выходу, пока под ногами не хрустнуло стекло. Следом носок его ботинка уткнулся во что-то мягкое.
– Эм… Поручик, я вас не пнул? – спросил Владимир.
– Нет. Видимо это Решетников.
– Мерзость какая, – пробормотал Корсаков и сделал шаг назад. – И не беспокойтесь. Думаю, он был мертв еще до того, как вошел в комнату.
– Но он же стоял! Он двигался! Он стрелял в нас!
– Он стал куклой, – раздался совсем рядом голос Нораева. Он тоже достиг выхода. – Что бы не встретило его в этом доме, оно убило Решетникова, а затем подчинило своей воле, словно марионетку.
– Вы удивительно спокойны, Василий Викторович. Не впервой? – спросил у темноты Корсаков.
– Можно и так сказать, – с неприятным, неуместным, смешком подтвердил Нораев. – Хотя, должен признать, такое я вижу действительно впервые.
– А я вот, кажется, сталкивался с подобным совсем недавно, – вид надзирателя с застывшим в жутком оскале лицом вызвал в памяти Корсакова образ восставшего из мертвых исправника Родионова – храброго служителя закона, который ценой своей жизни помог Владимиру спасти маленький город от разбуженных безумным художников потусторонних сил из старого кургана. Неприятное воспоминание сменила мысль еще более пугающая – даже зная, что Решетников сейчас лежит под его ногами, Корсакову все равно чудилось, что мертвый сыщик бесшумно поднялся и уже стоит рядом ним. С вытекшими глазами и безумной улыбкой. И ему не нужен револьвер, чтобы разделаться с Владимиром.
Ойкнул Постольский, чуть не устроив Корсакову разрыв сердца.
– Спокойнее, Павел, это я, – Нораев, для разнообразия, звучал почти заботливо. – Дайте мне руку. И вы, Корсаков.
Кто-то несколько щелкнул пальцами в темноте, совсем рядом. Владимир вытянул руку, пытаясь нащупать ладонь ротмистра. Наконец ему это удалось. У него оказалась на удивление деликатная рука. Почти женская…
– Корсаков, долго вас ждать? – раздался голос Нораева. Совсем не там, где его ожидал услышать Владимир.
«Но если ротмистр там, то кто…»
Корсаков похолодел от ужаса и не успел закончить мысль. Неизвестная рука дернула его вперед, в провал на месте зеркала. Владимир потерял равновесие и вывалился в соседнюю комнату.
XIII
19 октября 1880 года, в то же самое время, где-то на окраине Санкт-Петербурга.
– Вы не имеете права! Я подчиняюсь товарищу министра внутренних дел!
Прозвучало на удивление жалко. Видевшие этого человека ранее Олег Нейман или Владимир Корсаков здорово бы удивились, застав грозного обезьяноподобного мужчину плачущим и дрожащим от ужаса. А вот полковник удивлен не был. После пары часов настойчивого общения с ним, такой непрезентабельный вид принимали гораздо более уверенные в себе и опасные люди. Жандарм просто воспринимал это как данность. Их беседа в доме, о существовании которого знал лишь полковник, да пара его самых верных подчиненных, продолжалась уже довольно давно. Подручный Назарова держался стойко.
– А я повторюсь, что он тебе не поможет. Я ценю в людях личную преданность, но всему есть предел. Если долго хранить верность мертвецу, можно и самому стать мертвецом. Я же не прошу о многом. Ты разумный парень. Ответь мне на два вопроса – и ты свободен. При условии, что все произошедшее останется между нами. Смотри, я даже уберу нож.
Полковник тщательно вытер лезвие, положил кинжал на землю, а сам уселся на пол по-турецки. Глаза жандарма и подручного Назарова оказались на одном уровне. Правда, обезьяноподобный мужчина видел мир несколько перевернутым. Такое случается, когда человека подвешивают за ноги.
– Что вы принесли в дом на Большой Морской, и зачем вы пытались туда попасть на следующее утро?
– Пожалуйста… – шмыгнул мужчина.
– Давай я даже упрощу тебе задачу. Ты и двое твоих сообщников побывали на Волковском кладбище, вскрыли могилу баронессы Ридигер и привезли её останки в дом на Большой Морской. По приказу её отца и своего начальника, товарища министра Назарова. Видишь, я уже это знаю. Тебе просто надо сказать: «Да». Ну?
– Да, – простонал подручный.
– Вот видишь, сразу бы так, сколько сил и времени мы бы сберегли, м? Осталось совсем чуть-чуть, самая малость. Какой приказ тебе отдал Назаров? Что вы должны были сделать на следующее утро?
Собеседник не смог ответить. Его душили рыдания. Полковник вздохнул, подошел к лебедке в углу, и аккуратно опустил подручного на пол. Грубые, не до конца выструганные доски показались тому периной. Жандарм снова сел рядом с рыдающим мужчиной, поднял с пола кинжал и почти нежно повторил вопрос:
– Что вы должны были сделать утром?
– Убить… – выдавил из себя подручный. – Мы должны были убить тех, кого хозяин собрал ночью в доме. Чтобы они не начали трепать языками.
– А сам хозяин?
– Не знаю, – мужчина сплюнул кровью. – Мне показалось… Что он не верил, что переживет ночь. Это была его последняя просьба.
– Хорошо, почти закончили. Скажи только, вы должны были убить всех?
– Нет. Всех, кроме… – подручный закашлялся. Полковник крутанул нож на ладони и недобро прищурился:
– Кроме кого?
XIV
19 октября 1880 года, ночь, Санкт-Петербург, Большая Морская улица.
Заботливые руки не дали ему упасть. Корсаков схватился за незнакомца, ощутив под руками бархат платья.
– Это я. Бежим, – шепнула ему на ухо Амалия.
– Корсаков! – грозно окрикнул его из-за спины Нораев.
– Не слушай его, – умоляюще попросила Амалия и потянула Владимира дальше в темноту. Она двигалась поразительно быстро, словно не боясь споткнуться о предмет мебели или наткнуться на препятствие. Щелкнул замок. Амалия остановилась, а затем захлопнула дверь за ними, увлекая Владимира вглубь дома. Здесь уже горел свет – похоже, что светильники лопнули только в комнате с зазеркальем.
– Стой, – попытался остановить её Корсаков. – Зачем мы бежим?
– Разве ты не понимаешь? – не останавливаясь бросила Амалия. – Это он. Дух, который мы призвали. Он пришел за мной в теле Решетникова.
– Я догадался.
Они влетели на половину для прислуги. Роскошные парадные и хозяйские комнаты уступили место тесным коридорам и комнаткам, вызывающим приступы клаустрофобии.
– А куда, как ты думаешь, он делся, когда твой жандарм убил его оболочку? – поинтересовалась Амалия, наконец-то остановившись и прислушавшись, не преследуют ли их. Сердце Корсакова неприятно заныло.
–Ты явно слишком смышлён, чтобы сунуться сюда без защиты, – повернулась к нему Амалия. – А вот жандармы…
– Я дал поручику защитный амулет, – сказал Владимир.
– Это тот мальчик? – в устах Амалии такое обращение к их с Корсаковым ровеснику звучало забавно. – Что ж, допустим. Тогда дух либо должен был вернуться обратно в останки баронессы, либо…