– Вселиться в Нораева, – прошептал Корсаков.
– Восхитительно, потусторонняя тварь в жандармском начальнике, – фыркнула Штеффель, прислонившись к стене. Она переводила дыхание. – Нам с тобой нужно срочно выбраться из этого дома, пока этот лже-Нораев не нашел меня.
– Но зачем ему это? И почему он не превратился в такую же безумную марионетку, как Решетников?
– Не знаю! Но я единственная, кто уцелел после ритуала, понимаешь? Думаю, существу, которое сейчас поселилось в жандарме, нужно это исправить.
Постольский и Нораев тоже выбрались в освещенную часть дома. Павел, подавив предательскую дрожь, облокотился на стену. На своего начальника он смотрел другими глазами: ротмистр был слишком спокойным, словно явление сошедшего с ума Решетникова с вытекшими глазами – это нечто обыденное и само собой разумеющееся.
– Что это было, Василий Викторович? – наконец нашел в себе силы спросить поручик. – Куда подевался Корсаков? И где госпожа Штеффель?
– Сейчас не время и не место для этих разъяснений, – покачал головой Нораев. – Идемте за мной.
Он быстрым шагом направился в парадную часть особняка, и Постольскому ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Они пересекли гостиную с подвешенным зеркалом и стопками книг, и вскоре оказались у главного входа. Ротмистр извлек из кармана униформы связку ключей, нашел нужный, и решительно повернул его в замке, заперев дверь. Затем он обернулся к подчиненному.
– Слушайте меня внимательно, поручик! Эта дверь теперь – ваш пост! Никто не должен покинуть дом, пока я не отдам такой приказ, понятно?
– Но… – неуверенно начал Павел.
– Поручик Постольский, смирно! – рявкнул Нораев, впервые за вечер повысив голос. Павел машинально вытянулся перед ним по струнке. – Старший по званию офицер отдал вам приказ! Вы завели привычку спорить с начальством?
– Никак нет!
– Никак нет… – выжидающе повторил Нораев.
–Никак нет, Ваше Высокоблагородие!
– Отлично. Если появятся Штеффель или Корсаков – вы не беседуете с ними, вы стреляете!
– Ваше Высоко… – начал было Павел.
– Отставить! Они будут пытаться запутать вас. Обмануть. Рассказывать всевозможные небылицы. Не слушайте их. Не верьте им. Они сейчас – ваши враги. Поняли?
– Так точно, – поручик попытался придать своему голосу уверенности, которой на самом деле не испытывал. Нораева, похоже, его ответ все-таки удовлетворил. Ротмистр развернулся и двинулся обратно во внутренние помещения. Постольский осмелился крикнуть ему вслед:
– Разрешите вопрос?
Нораев остановился и, не оборачиваясь, бросил:
– Один. Разрешаю.
– А что будете делать вы?
Нораев обернулся вполоборота. Его лицо было практически скрыто в полумраке, но на секунду Павлу показалось, что губы ротмистра растянулись в мрачной усмешке.
– Охотиться.
Нораев растворился в пустых коридорах, оставив Павла в одиночестве у дверей.
Ротмистр осматривал дом со всем тщанием, но особняк Ридигеров был слишком большим, чтобы в одиночку загнать добычу. Оставалось лишь неутомимо прочесывать пустые комнаты и закоулки, надеясь, что рано или поздно он столкнется с Корсаковым или Штеффель. Револьвер в его руках был вновь заряжен, а курок взведен. Он оставил служебные сапоги со шпорами12 в гостиной и теперь крался по дому практически бесшумно.
Именно поэтому лишь везение позволило Владимиру вовремя увидеть тень в коридоре, прежде чем Нораев завернул на кухню, где находились они с Амалией. Он схватил подругу за руку, и Штеффель мгновенно поняла, в чем дело. Безошибочно она рванулась в неприметную нишу в углу комнаты, распахнула, на их счастье, не скрипнувшую дверь чулана и увлекла за собой Корсакова. Сквозь щелку они видели, как долговязый морщинистый ротмистр, словно призрак, скользнул в центр комнаты, внимательно озираясь. На долю секунды Владимиру показалось, что вот и настал конец – им не скрыться от этого пронизывающего взгляда, словно бы подмечавшего каждую мелочь. Однако им вновь повезло – ротмистр не обратил внимание на чулан и аккуратно двинулся дальше, в соседнее помещение. Корсаков позволил себе выдохнуть.
– Может, нужно его убить? – шепнула Амалия.
– Что? – удивленно переспросил Корсаков. – Нет! Во-первых, как? У него револьвер. У меня тоже есть, конечно. Но не с собой. Остался в саквояже.
– Гениально!
– А что ты предлагаешь? Выстрелить ему в спину? А если ты ошиблась?
– Я не ошибаюсь, Володя, уж можешь мне поверить! – Амалия была непривычно уверенна в себе. – Ты точно знаешь, что жандармы сторожат обе стороны дома?
– У меня нет оснований не верить Нораеву. И проверять особо не хочется. А тебе?
– Мне не хочется играть в прядки с одержимым жандармом. Рано или поздно удача изменит нам, и мы попадемся.
– Значит, нужно самим перейти в нападение! – решительно произнес Владимир. Они снова вышли из чулана на кухню, стараясь не дать зазвенеть оставшейся на ней утвари.
– Без оружия?
– Ну, мое предложение в любом случае подразумевает возвращение к саквояжу.
– А где ты его оставил?
– В гостиной, где вы проводили ритуал.
– Что? – Амалия осеклась, чуть было не вскрикнув. Её лицо исказилось от ужаса. – Нет, я туда больше не пойду, даже не предлагай!
– Послушай, наш единственный шанс – это загнать вселившуюся в Нораева тварь обратно туда, откуда она появилась. Так он сможет отозвать своих людей, а мы избавимся от преследующего тебя духа. Но для этого нам нужно понять, что произошло во время ритуала, где вы допустили ошибку.
– А почему ты думаешь, что мы допустили ошибку? – резко спросила Амалия, поправляя перчатки.
– Ну, если только ваш ритуал не ставил цель оставить после себя шесть испепеленных мертвецов…
– Шесть?
– Да. И это тоже не дает мне покоя. Шестеро погибли, двое исчезли. Тебя мы нашли. Куда делся еще один человек?
По долгу своей службы, Нораев не раз видел покойников. Некоторых даже отправил на тот свет сам. Но подавляющее количество мертвых тел было, если можно так выразиться, свеженькими. Распростертые на полу останки, освещенные неярким светом керосиновой лапы, подобранной в одном из подсобных помещений, были явно довольно старыми.
Ротмистр вернулся обратно к зеркальной комнате. Несмотря на его опасения, лопнувшие светильники не наполнили комнату воспламеняющимся газом. Нораев чувствовал, что должен был сюда вернуться, что в первый визит сюда какая-то деталь скрылась от его взгляда. И теперь все вставало на свои места.
Если бы Решетников сразу не привлек его внимания к фальшивому зеркалу, не дав тщательно осмотреть кабинет, он бы несомненно увидел тело раньше. Останки уже начали мумифицироваться, но явно принадлежали женщине. Нораев нагнулся ниже, внимательно осматривая тело. Он обратил внимание на руки и ноги – они были вывернуты под неестественным углом, местами кости треснули и торчали в разные стороны. Как будто неведомая сила привела в движение уже не предназначенную для этого бренную оболочку, а затем выбросила за ненадобностью, словно сломанную куклу. Вокруг руки трупа была повязана цепочка с позолоченным колокольчиком.
Ротмистр был невероятно спокойным человеком, который сталкивался с, казалось бы, необъяснимыми явлениями столь часто, что удивился бы даже Корсаков. Но в этот миг по его спине скользнул холодок страха. Бездарь Решетников спас ему жизнь, не дав первым обнаружить мумию баронессы Ридигер. Закончи ротмистр осмотр кабинета – и безглазой ухмыляющейся марионеткой стал бы сам Нораев.
Находка лишний раз убедила его в своей правоте. Останки явно пришли в негодность, как и тело надзирателя с практически отрубленной головой. Круг сужался.
Напоследок Нораев еще раз осветил труп Решетникова. В глаза бросилась еще одна деталь – крайне неприятная. Револьвер надзирателя исчез.
– Амалия, – шепнул Владимир. Крадущаяся перед ним Штеффель не обратила на его оклик внимания.
– Амалия, – чуть громче позвал Корсаков и сам поморщился от того, как гулко его шепот раздался в пустом помещении. Его подруга наконец обернулась, в первый момент посмотрев на него непонимающим взглядом.
– Чего тебе?
– Как ты думаешь, кто это может быть? Восьмой, потерянный, гость?
– Я же сказала тебе, не знаю. Все, что произошло до того, как вы разбудили меня в шутейном салоне, для меня, как в тумане.
– Шутейном салоне?
– Да, кажется так эта комната должна называться. Вроде бы, баронессе Ридигер эта идея с зеркалом казалась очень смешной.
Они находились в картинной галерее. Амалия, уже бывавшая в особняке Ридигеров, утверждала, что отсюда можно было легко попасть в гостиную. Большинство картин со стен уже было снято, но оставшиеся несколько портретов, видневшихся в полутьме, вселяли в Корсакова смутный страх. После истории со Стасевичем он вообще старался не появляться на выставках и в художественных салонах. Никак не мог отделаться от мысли, что люди на портретах в любой момент придут в движения и, неестественно вывернув шеи, уставятся прямо на него.
Амалия подкралась к дверям в дальнем конце галереи и чуть приоткрыла их, всматриваясь в соседнюю комнату в поисках Нораева. Не отрываясь от щелки, она шепнула:
– А ты как думаешь?
– Доказательств у меня нет, но это либо Нейман, либо Назаров.
– Назаров? – пораженно переспросила Амалия.
– Да, твой наниматель. Не знаю, представился ли он тебе настоящим именем, но это был товарищ министра Назаров. Оказывается, я тоже видел его, один раз, правда. Но сейчас не об этом. Нейман кажется мне более вероятной кандидатурой – если ошибка в ритуале была намеренной, то кроме него её сделать было некому. Но зачем? И кто из них выпил отравленное вино? Неужели, в доме, кроме нас четверых, остался кто-то еще?
– Подумаешь об этом потом. Идем.
Амалия скользнула в двери гостиной. Корсаков последовал за ней.
Меньше всего Павлу хотелось оставаться в одиночестве, но приказ есть приказ, и поручику совсем не улыбалось открыто перечить решениям старшего по званию. Из прихожей вело только два пути – лестница на второй этаж и дверь слева, через которую они начали осмотр первого этажа. Было пугающе пусто – ни движения, ни звука.