– Вот что насчет прочих версий, – продолжил Торопков. – Мы проверили всех наиболее крупных конкурентов Стрыльникова в области металлургии и литейного производства, это основная отрасль, которой он занимался, – отвечал старший полицейский надзиратель Родину. – Их шестеро: Демидов, Яхонтов, Гончаров, Баташов, Золотарев и Баранов. Напрямую они с погибшим не конкурировали, да и вообще грязными делами не занимаются. Своих дел по горло. С убитым никак не пересекались, даже знакомы не были. Тем не менее мы все равно продолжаем проверку, хотя тут на поверхности ничего нет. По остальной деловой активности Стрыльникова говорить о конкуренции нелепо: это небольшие фабрики, мануфактуры, зерновое растениеводство.
По поводу уголовников нами установлено следующее. Местные разбойники никогда бы на это не пошли, так как Стрыльников занимал в преступной иерархии важное место, ежемесячно выплачивая в преступную кассу крупные суммы. Они шли на помощь арестантам и каторжанам, ну и на всякие темные дела. А теперь эта лавочка закрылась. Так что уголовник, посягнувший на Стрыльникова, стал бы для своих собратьев изгоем, заслуживающим ужасной смерти.
– А если гастролер? Он мог не знать об этом.
– Наши осведомители показали о приезде в Старокузнецк трех персон подобного размаха. Это Миша Вятский, Иван Барин и Коля Полкан. Мишу мы уже взяли, но это однозначно не он – факты говорят, что он действительно приехал к своей даме сердца Кате Семкиной по прозвищу Змея. Иван Барин в день приезда подрался в кабаке «Шилка» и не покидал своей комнаты. Колю Полкана мы продолжаем искать, но по росту он под нашего приказчика не подходит.
– А вы выяснили про этот завод, который Стрыльников открывал?
– Тут про конкуренцию говорить нельзя. Он собирался строить машиностроительный завод наподобие русско-балтийского, только еще больше. У него единственный наряд, полученный от военного министерства на разработку и создание сверхпрочных пушек и снарядов с высокой взрывной мощностью для военно-морского флота. Все это проходит под грифом «Совершенно секретно», и на свои распросы я, а вместе со мной и господин полицмейстер, получил очень чувствительный щелчок по носу от самого генерала от инфантерии Редигера. Он сказал, что все, что касается этого завода, нас волновать не должно, и что причину убийства нужно искать «среди уголовников, с которыми Стрыльников непозволительно много общался. Всю безопасность по линии завода мы обеспечивали максимально». Это его слова. Да. Так что я решил эту линию не рассматривать.
– Что ж, наверное, это правильно, – согласился Родин. – Хотя нам известны истории, когда такие улики, типа украденной карты, нарочно суют под нос следствию, чтобы его запутать. Впрочем, не в нашей компетенции обсуждать слова военного министра. Хотя очевидно, что заказ от министерства – это вещь очень серьезная, ради которой запросто можно голову проломить.
– То-то и оно, что ради таких заказов не голову проламывают, а травят либо стреляют из винтовки с дальним боем. У нас все как-то по-мужичьему вышло – у кабака, каменюкой по башке, кулаком в грудь… Как будто случайная ссора.
– Надо искать кулачных бойцов – такой сильный удар под силу лишь мастеру…
– А может нам вот что… – вдруг вскочил Торопков. – Сейчас уж полдень, Назарский своих архаровцев инструктирует. Давайте спустимся. Пообщаемся с ними!
Глава пятая
На дневном разводе агентов, который проводил их начальник, старший агент Николай Петрович Назарский прохаживался перед стоявшими вразвалочку агентами и негромко отдавал приказания, через шуточки и незлобные переругивания. Родин улыбнулся, видя подобное разгильдяйство, решив для себя, что для людей невоенных это простительно. Заметив вошедших, Назарский отдал честь и сказал:
– А это, ребята, кто не знает, их высокоблагородие Торопков, старший полицейский надзиратель, кто ведет дело Стрыльникова, а это – господин Родин, наш консультант.
– Здравия желаем, ваше высокоблагородие, – не в склад не в лад поприветствовали агенты Торопкова, а один, самый длинный и тощий, даже запанибратски махнул рукой, и Родин опять улыбнулся, правда, на сей раз почти незаметно.
– Они сейчас вам расскажут кой-чего, – продолжал Назарский, – а я покамест покурю. – Он сел на столик и закурил короткую вересковую трубку с вонючим табаком.
– В общем, так, господа агенты, – начал Торопков, – все вы знаете, что ищем мы подозреваемого в убийстве господина Стрыльникова. Это некий высокий и крепкий господин, который был одет как приказчик, однако, – он с неудовольствием глянул на Родина, – им, конечно, мог и не являться. Кроме того, погибший мог его оскорбить, хотя, опять же, это лишь наши догадки. Возможно, он связан с охотниками за сокровищами… Впрочем, об этом лучше пока забыть. Главное – приказчик!
Агенты наперебой загалдели: еще бы им этого не знать, они искали этого приказчика уже полнедели.
– Так вот, – продолжал Торопков, прохаживаясь взад и вперед вдоль нестройного ряда агентов, – на днях у нас появилось еще одно предположение. Как стало известно, у погибшего Стрыльникова необычный характер травмы – разрыв сердечный мышцы. Господин Родин сказал нам, что подобное может быть в результате сильнейшего удара в область сердца, причем удара такого, что на теле он следов не оставляет. Смерть вполне могла наступить минут через пять – десять после удара. Вот нам и подумалось: а что, если наш злоумышленник знаком с приемами восточной борьбы? Или с приемами английского бокса? Не слыхали ли вы о таком силаче?
Кабинет окутала долгая пауза, нарушаемая поскребыванием затылков и плохо выбритых подбородков.
– Разрешите доложить, ваше высокоблагородие, – вдруг сказал один из агентов, крепыш с расплющенным носом.
– Докладывайте, – быстро хором ответили Торопков и поднявшийся со стула в углу Родин.
– Я, ваше высокоблагородие, на кулачной бойке завсегдашний участник…
– Оно и видно, – прошептал кто-то с левого края строя, и все агенты расхохотались.
– Отставить смех, – сурово сказал Торопков. – Вот что, Воробейко, я вижу, у вас есть что сказать. Давайте зайдем ко мне в кабинет, и там мы внимательно вас выслушаем. Николай Петрович, вы позволите?
Назарский кивнул, и все трое в сопровождении весьма довольного Воробейко отправились в кабинет старшего полицейского надзирателя.
Надо заметить, что в Старокузнецке кулачный бой был развит весьма сильно именно в виде стеношного боя. Свалошные битвы, когда каждый боец бился сам за себя, или поединки «сам-на‑сам» здесь, конечно, практиковались, как и в соседних губерниях, но особым вниманием горожан не пользовались. Хотя существовало немало мощных бойцов, ходивших только один на один и пользовавшихся большой известностью. Так, славились бойцы из местных оружейников: Алеша Ракитин, Тереша Кункин, Никита Долгов. Все знали четверых местных семинаристов: Казанского, Маракаровского, Никольского и Ростошинского. Но все равно схватки «раз-на‑раз» собирали только ценителей рукопашного боя, а их было не так уж много.
А вот бои «стенка на стенку» любил весь Старокузнецк от мала до велика: и смотреть, и участвовать. Чаще всего действо происходило по большим праздникам: зимой на льду Хопра недалеко от храма Введения Богородицы, а в прочие месяцы – на Гусиловском поле. Самые масштабные бои были, когда бились городские против слободских. От слободских выступали жители соседних деревень, фабричные чулинской мануфактуры и рабочие стрыльниковского завода. Были от них настощие силачи: дубильщик кож Меркулов, мельник Кольша Сироткин с огромными руками лопатой, татарские халяльщики Сагатулин и Багитов.
Да только никак им было не сдюжить с городскими. Были у городских свои надежа-бойцы: надсмотрщик гражданской палаты Шаров, бухгалтер казначейства Антонов, банщик Редька и вольноопределяющийся Третьего Поволжского полка, квартировавшего в Старокузнецке, Валерьян Макартычев. Уж если они вступали в дело, то могучего натиска лихой четверки не могла удержать даже стенка в сотню бойцов. Иногда за городских выступал и доктор Родин, сильнейший боец, прошибавший любые стенки быстрыми и точными ударами, да в последнее время это дело он бросил: начал много оперировать, значит, надо было беречь руки.
Сперва под особый наигрыш «на драку» балалайки, гармошки и ложек выпускали острых на язык зачинщиков драки, которые заводили бойцов обидными прибаутками. Потом бились потешные детские стенки, потом подростки, а потом уже шел и взрослый бой. Но вот последние пять лет слободские отступали с поля брани: попал под станок и стал инвалидом их лучший боец рабочий Шичко.
Страстный болельщик слободской стороны Никанор Стрыльников места себе не находил и всячески пытался подбодрить свою сторону. На время боя он выдавал бойцам дубленые романовские шубы, сильно смягчавшие удары, вязаные узорчатые рукавицы и красные кушаки. А еще фабрикант отыскивал здоровенных парней, чтобы усилить свою стенку, да ничего у него не выходило. А вот на прошедшую Масленицу удалось его подручным разыскать двух бойцов в Спасском уезде: братьев-близнецов Митрофана и Егора Емельянчиковых, мясников, ударом кулака убивавших быка-трехлетку и останавливавших тройку коней на полном скаку. В самом деле, стенка слободских выиграла безоговорочно.
– Два братана эти, – рассказывал Воробейко, – как пошли крошить, так наших надежей и атамана сразу и вышибли. Вроде не больно здоровые, а удар у них – бабах! – и поминай как звали. Ну а там с боков ихние подтянулись, нам только и осталось драпака давать. Так и чем дело-то кончилось: как водится, пошли потом все в кабак. Стрыльников подошел при всем честном народе и дал братьям золотые часы на цепочке, мол, заслужили, мол, мое слово тверже кремня. А те ему: что ж ты нам одни-то часы суешь? Нас ведь двое, плечо к плечу бились! Стрыльников и говорит: жирно вам больно двое часов, по очереди носите. Ну те и взъерепенились, что тот-то обманул их, прыгнули было, да Стрыльников-то сам кого хочешь уложит. Как толкнет братанов, те и полетели вверх тормашками, во как. Кинул денег на стол, гуляй, мол, рванина, и ушел. А братаны-то на него взъелись, слышал я тогда, как говорили: ничего, и с тобой посчитаемся, харя толстопузая. Их тогда успокоили, конечно, но я сам слыхал, как они шептались: мол, будет и на нашей улице праздник. И я-то как раз сейчас подумал, что все сходится: и по росту они подходят, и усики у них шильцем, и приказчиками служат, и Стрыльников их обидел, и удар у них – доску двухдюймовую прошибет, во как! Да и про сердце, пару раз быкам они били как раз в грудину на спор – так сердце рвалось, вот вам истинный крест!