— Ну, что вы в дверях-то? Путешественники мои. — Тоня, наконец, сообразила, что целая куча народу стоит в коридоре, и начала суетиться. Протиснулась мимо меня, а затем кинулась обнимать Семена. Умрешь с нее. Домработрица с таким энтузиазмом тискала Младшенького, будто он не в Зеленухи случайно уехал, а сразу на войну.
— Проходите. Ужин только накрыли. Голодные, наверное. — Антонина подпихнула Саньку к кухне.
— Не то слово. — Высказался за всех Соколов. Его не надо было пихать. Он уже сам ломился на аромат, доносившийся из комнаты.
Поезд, на котором мы ехали обратно, вагона-ресторана не имел, поэтому пришлось довольствоваться тем, что смогла предложить проводница. А это, конечно же, неизменный чай и парочка печеньев. Печенья, кстати, она вытащила нам из своих закромов. Только потому что Семен жадно выпил чай, а затем громко сообщил о голодающих детях. Мол, об этих несчастных крошках вообще никто не заботится. А дети, между прочим, чувствуют головокружение и колики в животе. Я пообещал Сеньке, что скоро несчастные крошки, которым уже пятнадцатый год идёт, почувствуют ремень на своей заднице за то, что позорят родню. И если подумать хорошо, то можно вспомнить, что голодающие дети в поездку навязались сами. Обманным путем. После этого Младшенький сунул в рот все печенья, которые притащила сердобольная проводница, запил их еще одной порцией чая и улеглся спать.
Естественно, жрать хотели все. Не есть. Не ужинать. Не кушать. Жрать. После Тониных слов о еде началась суета. Сенька и Стас ломанулись в кухню. Там их развернули в обратную сторону и они кинулись в ванную, потому что Тоня полотенцем прогнала их мыть руки. Но ванная уже была занята мной. В итоге, я минут десять слушал, как эти двое ныли под дверью. С грязными руками Тоня их категорически не пускала, а пользоваться кухонной раковиной не разрешила. Где еда, там не место грязи. Вот такой был смысл.
Наконец, все умылись, помылись, нанылись, привели себя в порядок и поужинали.
Соколов тут же отправился спать, заявив, мол, в гробу он видал такие приключения. Причем, даже не в переносном смысле.
Семен, который начал дремать еще за столом, тоже исчез в районе спальни. Андрюху и деда Мотю удалось выпроводить с трудом. Им-то как раз спать совершенно не хотелось. Они выспались. Им хотелось узнать, как прошло путешествие. Но из-за Тони, которая постоянно находилась рядом, я этих рассказов избежал. Просто сам устал, если честно. А мне нужно было побеседовать с домработницей. Наедине.
Коробку, завернутую в полотенце, я сразу же спрятал в своих вещах, в шкафу. Предварительно, пока все остальные усаживались за кухонный стол, открыл и внимательно изучил стрекозу. Хотел запомнить все детали. Позже сравню обе броши. Но не при Тоне, конечно. Теперь меня интересовала шкатулка Светланочки Сергеевны. А вернее, ее содержимое. Поэтому, как только мы с Тоней остались одни, попросил ее принести мамочкины драгоценности.
— Скучаешь? — Антонина посмотрела на меня взглядом полным сочувствия. Грустно, с тоской. Потом жалобно всхлипнула.
Я сначала не врубился, о чем она говорит.
— По родителям скучаешь. Да? — Домработница тяжело вздохнула и вытерла кончиком неизменного кухонного полотенца подозрительно заблестевшие глаза. — Сначала все молчал бо́льше. Прямо будто немой. После несчастного случая. Я уже сильно переживать начала. Ну, как же это так. Трагедия, а ты даже слова не скажешь. Не поплачешься. Ненормально же. Ушел в себя. Еще эти провалы в памяти, как назло… Или наоборот, хорошо, что провалы. Гибель родителей не помнил. Уж и не знаю, что лучше, если честно. Прямо, одно к одному все… Семен плакал каждый день, но потом успокоился, отживел. Дите он ещё. Психика более гибкая. Понимаешь? В Зеленухи начал пот каждой возможности ездить. А ты… несколько месяцев кроме «доброе утро» и «спокойной ночи» от тебя ничего не слышала. Сколько раз пыталась поговорить… Все бесполезно. Думала, придется, на самом деле, к врачам обращаться. Начала даже подыскивать хорошего специалиста через товарищей Аристарха Николаевича. Но у нас, как раз, самая большая суета началась в то время, с переездом. С оформлением документов по поводу Семена тоже. Сколько надо было побегать. Хорошо, опять же, помогли друзья вашего отца. Ты еще это внезапное решение принял…Насчет ухода из Академии. Ох, я и переживала. Аристарх Николаевич такого не одобрил бы. Меня прямо совесть грызла. А ты поставил уже перед фактом. И вдруг в один прекрасный день, будто очнулся. Когда произошло чудо, того парня готова была расцеловать…
— Какого парня? — Я перебил Тоню на полуслове. Она только начала говорить последнюю фразу, а у меня моментально сердце екнуло.
— Ну, того… Эх… Ты не помнишь. Все забываю про твои провалы. Парень приходил. Он вроде из деревни. Когда явился, так сказал. Мол, вы летом познакомились и подружились. Я же расспросила, кто такой. У тебя состояние сложное, а тут какой-то гость непонятный. Мне как раз надо было в магазин идти, за продуктами. Дверь открыла, а на пороге — он стоит. Очень неожиданно. Растерянный какой-то… Ну, понять можно, наверное. Первый раз человек в Москве оказался. Ественно, после села растерялся. Тут-то людей — вон сколько. Суета. Все бегут по своим делам. Село, оно другое. Там жизнь размеренная. Спокойная жизнь.
— Да подожди. Про село… — Я придвинулся к Тоне поближе и немного наклонился.
Мы сидели за кухонным столом вдвоем. Дверь в кухню была плотно закрыта. Специально это сделал, чтоб всякие любопытные пацаны или хитрожопые дедушки не совали свой нос в разговоры, которые их не касаются. Станется с обоих. И Сенька, и Матвей Егорыч жить без этого не могут.
А сейчас история уже другая началась. Гораздо более опасная. Зуб могу дать, все очень серьезно. Потому что стрекоза в коробке напрягала меня очень сильно. И рождала в душе очень смутные, но очень плохие предчувствия. Цацка полностью сделана из брюликов. Полностью! Цена у нее заоблачная. И их две. Две одинаковые броши. Я, собственно говоря, когда попросил домработницу принести шкатулку Светланочки Сергеевны, хотел убедиться в этом. А мы, на секундочку, находимся в Советском Союзе, который о развитом капитализме знает только понаслышке. Нет, подпольные миллионеры, наверное, в любые времена имелись, но две очень охренительно дорогих вещи, это все же многовато выходит. Может, кто-то и больше имеет. Не вопрос. Я уже понял, партийные шишки жили неплохо даже в это время. Однако, тот факт, что одну стрекозу настоящий Милославский утащил аж в Зеленухи, мягко говоря, заставлял меня напрягать булки. И еще, помнится, среди мамочкиных украшений лежала лилия. Тоже из брюликов. Короче, драгоценности супруги Аристарха Николаевича пришлись бы по душе жене любого олигарха, которых застал я в своей настоящей жизни. Даже не так. Они за такими брюликами еще бы побегали наперегонки.
— Ты опиши парня. — Наклонился я к Антонине и понизил голос. На всякий случай. Потом посмотрел в сторону закрытой двери. Тоже на всякий случай.
— Ну… не знаю, как описать-то… Обычный парень. Лет, может, семнадцать. Или чуть больше…Хотя, нет. Семнадцать — восемнадцать. Точно. Слишком стеснительный. Робкий даже. Я дверь открыла, собиралась уже в подъезд выйти, а там — он стоит. И мнется, будто сомневается, звонить в звонок или нет. А мы только переехали. Со старого места. Прежнее жилье служебное было. Его твоему отцу давали. А когда отца не стало, вот пришлось решать вопрос. Ну, это ты знаешь уже.
— Тоня… — Я вздохнул, набираясь терпения. Начинаем про одно, переходим к другому. — Бог с ней, с квартирой. Про парня давай.
— Ааааа… Ну, вот. Я же с ним нос к носу столкнулась. Спросила, мол, ищет кого-то? А он и спросил, Жорик Милославский тут живет? Главное, Жорик… Так тебя никто не называл. Раньше… После Зеленух началось. Семен все Жорик, да Жорик… Ну, и я тоже.
— Да… Есть такое.
— Ну, вот. Я еще сразу так и подумала. Парень, наверное, из деревни. Хотя, одет был…Знаешь, все новое. С иголочки. Даже сказала бы, с претензией. Джинсы точно куплены сам знаешь, у кого. Но вот…Не знаю… Не хочу никого обидеть, однако, кто в Москву только что переехал, это сразу заметно. По крайней мере нам, коренным городским жителям. А представился он…
Тоня задумалась, перебирая губами. Видимо, вспоминала имя.
— Сергей? — Спросил я, чувствуя странное волнение.
— Точно! Сергей. — Домработница хлопнула себя по лбу и засмеялась негромко. — Вот ведь… Тоже провалы в памяти начались. Но мои вполне объяснимы. Возраст уже подходит.
— Да перестань. Какой возраст? Еще вся жизнь впереди. Ну, и что? С парнем, дальше что было?
— Аааа… Так не знаю. Я его впустила, показала твою комнату. Ты как раз читал что-то. По-моему готовился к экзаменам, которые необходимо было достать при переводе. Но знаешь, что интересно… Сергей этот разулся и пошел к спальне. А тут — ты на пороге. И у тебя такое выражение лица стало… Будто знаешь парня этого. Но знакомство у вас поиключилось неприятное. Я уже дверь за собой закрывала, когда услышала, как ты ему сказал что-то вроде «Опять ты»… Или «снова ты…»
— Ясно… — Я отстранился от Тони и откинулась на спинку стула.
Батя приходил, получается, дважды. Я думал, они только один раз встречались. Милославский Матвею Егорычу так рассказывал. Сразу после смерти Светланочки Сергеевны и Аристарха Серега приехал к Жорику на старую квартиру. Я так понимаю, узнал о несчастном случае. Слова, сказанные мною, не забыл. У бати, наверное, крышу рвало от непонимания.
Я ведь тогда просто сунул ему горсть монет, фотки и пообещал в будущем развал Союза. Он, наверное, решил, у Милославского просто поехала крыша. Но потом посмотрел фотки и вполне мог узнать на них Аристарха. Папаша Милославского практически не изменился. И молодым был красавец, и в возрасте остался таким же. Правда, все равно не пойму, на кой черт Серега эти фотки чекистам потащил? Хотя… С другой стороны… Воспитание определенное. Типа, все должно быть правильно. А тут — фашистский прихвостень в ЦК КПСС заседает. И сынок его о гибели Советского союза рассуждает. Да еще непонятное бабло в руки сует. Явно царского времени. Монеты старой чеканки. Там только дурак не поймет, что они дореволюционные. Наверное, решил батя, что Милославские — это вражеское гнездо. Потом, выходит, состоялась первая встреча настоящего Жорика и Сереги. Может, совесть отца моего родного замучала. Чекистам настучал, а сам спать не мог из-за этого. Не знаю… Так-то он парень неплохой. Добрый. А настоящий Жорик, само собой, знать его не знает. Вот Серега и кинул фотки в лицо бывшему другу. Психанул, например. Тоже, кстати, не понимаю, если он их показывал кгбешникам, почему те их не забрали. Может, не все показал? Я вот, как назло, не могу вспомнить, сколько снимков было изначально. Пять? Шесть? Ну, ладно. Не суть. Будем считат, что батя просто парочку отнес чекистам, остальные себе оставил. Я же ему еще тогда, перед тем как Аристарх погиб, велел фотки сохранить. Мол, пригодятся если что. Ну я просто не знал, чем дело с Милославским у нас закончится. Вот и сказал Сереге, чтоб он мог защититься при хреновом раскладе. Так, ладно… Значит, батя пришел, Жорик его послал. Снимки оказались у моего предшественника. Тот, само собой, охренел. Такпя интересная правда про Аристарха открылась. И как раз по времени совпадает. После первой встречи с батей, Милославский вдруг резко решил поменять профессию. Это, я так думаю, с ним чекисты поговорили. В том году, если верить рассказу отца Соколовского друга, уже назревало против