В XIX веке эти слова произнес русский писатель Александр Герцен в поддержку польского восстания, участники которого боролись за независимость от России. В 1968 году они прозвучали очень современно, а в январе 1991 года я увидел их снова — во время московских демонстраций в поддержку национально-освободительной борьбы в странах Балтии после нападения советских войск на Литву и Латвию. Да и в начале XXI века вряд ли найдется более подходящий девиз для тех, кто сражается за права человека и подобно восточноевропейским диссидентам времен холодной войны отбывает тюремный срок за свои взгляды.
Преступление без жертвы
Еще светло, но тьма сгущается.
В конце концов мы будем помнить не слова наших врагов, а молчание наших друзей.
12 августа 1553 года в Женеву прибыл господин средних лет. Семнадцать лет назад этот город провозгласил себя республикой, перешел в протестантизм и с тех пор считался центром европейской Реформации. Этот человек бежал от католической инквизиции из Вьенны, расположенной к югу от Лиона, где его арестовали по обвинению в ереси и подстрекательстве к бунту — закон тогда не различал эти преступления, поскольку фундаментом политического, социального, культурного и экономического порядка была правильная вера. Ранним утром во время посещения уборной ему удалось с помощью друзей обмануть охрану и сбежать из тюрьмы. Потратив немало сил, инквизиция в конце концов прекратила искать беглеца и приговорила его к смерти заочно. В католических странах того времени судебный приговор при отсутствии осужденного еретика исполнялся через символическое сожжение соломенного чучела.
Доказательства ереси предоставил сам Жан Кальвин, лидер реформистской церкви в Женеве, который вел частную переписку с осужденным, обмениваясь с ним теологическими трудами о реформировании христианской веры. Примечательно, что во времена холодной войны такие действия выглядели бы доносом на какого-нибудь советского диссидента, как если бы западный антикоммунист направил все необходимые документы с критикой режима прямо в Центральный Комитет КПСС, который смог бы осудить виновника за антисоветскую пропаганду и отправить его в ГУЛАГ.
Беглеца звали Мигель Сервет, это был теолог, врач и естествоиспытатель испанского происхождения. По прибытии в Женеву он поселился в небольшом трактире на живописной площади Плас де Молар, откуда видно, как река Рона впадает в Женевское озеро. На другой стороне площади, вверх по склону, — ратуша и собор святого Петра, с кафедры которого проповедовал Жан Кальвин. Сорокадвухлетний Сервет прекрасно знал, что ведущий теолог протестантской церкви донес на него инквизиции, и до сих пор остается загадкой, почему Мигель оказался в Женеве. Есть гипотеза, что он хотел устроить переворот против Кальвина, который в тот момент был в конфликте со светскими властями Женевы из-за вопроса о правилах отлучения от церкви. Сам Сервет планировал задержаться в городе на пару дней и затем продолжить свой путь на восток, в сторону Цюриха, о чем уже договорился с лодочником. Конечной целью теолога была Италия, где он хотел поселиться, чтобы спокойно заняться врачебной практикой.
На следующий день после прибытия в Женеву Сервет отправился на богослужение в собор святого Петра, где проповедовал Жан Кальвин. Посещение церкви было обязательным, и теолог опасался, что привлечет к себе ненужное влияние, если не придет. Во время богослужения Сервета узнали, и Кальвин приказал арестовать его.
Несколькими годами ранее в упомянутой переписке с Кальвином Сервет сообщил, что готов приехать в Женеву, чтобы лично встретиться со своим старым знакомым и оппонентом, если он того пожелает. Кальвин написал своему другу Фарелу: "Если он приедет, я не позволю ему уехать отсюда живым, если, конечно, мой авторитет имеет хоть какой-то вес".
Жан Кальвин сдержал слово. Сервета сожгли на костре, но казни предшествовал долгий судебный процесс, за которым с интересом следила вся Европа. По инициативе Кальвина против Сервета было выдвинуто тридцать девять обвинений, включавших все — от прежних грехов теолога, его давних утверждений о смертности души и до высмеивания церкви в Женеве, пантеизма, критики крещения и Божественной Троицы.
В ходе процесса были отклонены все обвинения, за исключением последних двух. Сервет отрицал догмат Троицы, которого придерживались и католики, и протестанты, то есть восприятие Бога как триединой сущности — Отца, Сына и Святого Духа. Сервет также был не согласен с двумя христианскими церквями в вопросе о крещении детей. Как и анабаптисты, он считал, что крещение должно происходить только в сознательном возрасте. В отличие от Кальвина, Сервет не верил, что дети так же грешны, как взрослые. В припадке гнева Кальвин воскликнул: "Он заслужил, чтобы птенцы, такие милые и невинные, какими он их считает, выклевали его глаза сотню тысяч раз".
Письменный диспут на латыни между Кальвином и Серветом стал краеугольным камнем судебного процесса. Оказалось, что два теолога совершенно по-разному видят Бога и человеческую природу. Сервет полагал, что считать человека греховным и развращенным от рождения, утверждая предопределенность человеческой судьбы, значит низводить его до положения создания, застывшего и безвольного, как камень. В свою очередь Кальвин считал, что его оппонент, возвышая человека до божественной сущности, принижает самого Бога. Для него ставкой в игре была честь Господа и судьба всего христианства.
Во время процесса вопрос о виновности Сервета отправлялся на рассмотрение в другие протестантские города Швейцарии: Берн, Базель, Цюрих и Шаффхаузен. Они единогласно поддержали обвинение в ереси и богохульстве, и 27 октября 1553 года суд вынес приговор, который был зачитан с кремовой башни Боде, расположенной в тихом, спартански скромном внутреннем дворике женевской ратуши: "Мы приговариваем тебя, Мигель Сервет, в оковах быть доставленным на площадь Шампель, привязанным к столбу и заживо сожженным вместе с твоими книгами, написанными и напечатанными, до полного испепеления. Так ты окончишь свои дни, став предостережением всем, кто задумает совершить подобное преступление".
Площадь Шампель расположена в двух километрах к югу от городского центра, и сегодня это место занимает элитный, но скучноватый и непривлекательный квартал с большими частными домами, улицей имени казненного еретика и памятником, который едва видно с дороги. Поневоле задумаешься о том, что судьба несчастного Сервета совершенно не вписывается в образ Женевы как города, известного своим хорошим отношением к беженцам, где была подписана конвенция ООН о беженцах и появился на свет Красный Крест.
Шествие от здания суда к площади Шампель заняло час. Первыми шагали местные чиновники, одетые в плащи и шляпы, члены городского совета, представители духовенства в длинных рясах и начальник полиции. За ними следовали конные офицеры и охрана с луками. Замыкали процессию горожане в порядке сословий и положения. Участники процессии молились и тихо переговаривались.
Двое духовных лиц попытались убедить изможденного и замученного Сервета полностью признаться в своем преступлении, но он этого не сделал. Когда процессия достигла места казни, осужденного возвели на груду дров и зеленых веток. На голову ему надели венец из соломы и листьев, пропитанных серой. Затем Сервета приковали к столбу железной цепью и к его руке привязали экземпляр известной книги "Восстановление христианства", из-за которой теолога и обвинили в ереси. После этого горло Сервета несколько раз обмотали толстой веревкой, и он, не выдержав, стал умолять не затягивать ее туже. Когда палач подошел к Сервету с зажженным факелом, теолог испустил такой вопль, что толпа на миг замерла в ужасе. Пока он дышал, в костер подбрасывались свежие ветки. Сервет умер не раньше чем через час. Человеческое тело в действительности горит не так быстро, как в фильмах. Последние слова Сервета, услышанные свидетелями его казни, прозвучали как защита его идеи об отрицании Святой Троицы: "Ох, Иисус, сын вечного Бога, сжалься надо мной!" — настоящая ересь с точки зрения женевских протестантов.
Исполнение смертного приговора, вынесенного Мигелю Сервету, стало первой казнью за ересь в Женеве с начала Реформации. Это событие взволновало всю Европу, обсуждалось повсеместно и дало толчок первой крупной дискуссии в Старом Свете о религиозной толерантности, которая с тех пор не прекращалась и в XXI веке не менее актуальна, чем пятьсот лет назад. Казнь привлекла внимание, хотя Сервет не был ни первым, ни последним еретиком, сожженным на костре в Европе. Известно, что за сорок пять лет в середине XVI века по обвинению в ереси было казнено около трех тысяч человек. Их участь привлекала внимание, потому что в отношении инаковерующих реформистская церковь применяла точно такие же методы, как и критикуемое ею за это католичество, оказавшись ничуть не лучше. Кальвинисты, бежавшие от французской, испанской и итальянской инквизиции, на практике не смогли проявить терпимость, которой требовали от своих мучителей. Католики, лютеране и кальвинисты были единодушны в стремлении убивать людей, убеждения которых противоречили тому, что предписывала вера.
До начала Реформации большинство населения христианской Европы не задумывалось о религиозной терпимости, поскольку католическая церковь успешно противостояла инаковерующим и проблемы сосуществования не было. Разумеется, были те, кто придерживался других религиозных взглядов, но таких было мало, и они не представляли серьезной угрозы установленному церковному и общественному порядку. С началом Реформации ситуация изменилась — это движение бросило вызов монополии католической церкви на правильную веру. Это произошло в значительной мере благодаря изобретению Гутенберга — печатному станку, позволявшему распространять информацию с невиданной прежде скоростью и в значительных объемах, сначала в Северо-Западной Европе, затем в Южной.