– Это наша земля, – продолжал Хама. – Она завещана нам богами. А теперь ее топчут сапоги и лапти северных варваров, причем худшей их части – преступников и негодяев. Это оскорбление, святотатство! – почти выкрикнул он. – Но скоро это закончится. Скоро русские не смогут навязывать нам нечестные договоры, не смогут указывать нам, как поступать, а Карафуто вернется домой.
Кумеда был поражен, он никогда не видел Хаму настолько подверженным эмоциям. От его ледяного спокойствия не осталось и следа, а взгляд пылал праведным гневом.
– Да будет так, – решил поддержать его Кумеда.
Эти слова вывели Хаму из транса. Он словно вспомнил, что находится в комнате не один, и самообладание стало возвращаться к нему.
– Я занимаюсь своей работой не ради славы или денег. Только из любви к родине. Когда мы победим и Карафуто снова будет наш, я удалюсь от дел и вернусь к поэзии и философии.
– Я очень люблю поэзию, особенно Мацуо Басё, – решил подыграть ему Кумеда.
– Я не читаю других поэтов, – отозвался Хама. – Я пишу сам.
Я встретил призрака.
С ним начал говорить.
Один стою в прекрасном лунном свете, —
продекламировал самурай.
Этот неожиданный экспромт сбил с толку бывшего актера. Пытавшийся подстраиваться под начальника, он не знал, как отреагировать на это. Стихотворение показалось ему бездарным, но это могло быть ловушкой. Вдруг Хама решил проэкзаменовать его художественный вкус. Но Хама сам сгладил неловкий для гостя момент:
– Это стихотворение вдохновлено дзен-буддизмом. Я считаю, что эта религия содержит в себе ключ к сокрытому. И при этом позволяет верить в каких угодно богов.
Кумеда открыл рот, чтобы что-то сказать, но Хама внезапно поменял тему.
– К слову, о сокрытом и богах. Во время вашей работы на Карафуто вы ничего не слышали о некоем мальчике? Хоть вам это знать и необязательно, но я вам расскажу, чтобы вы лучше осознавали ответственность. Этот мальчик – сын богини. Он очень важен для нас, только ему под силу исполнение одного древнего пророчества.
Кумеда слышал о ребенке. О нем иногда болтали завсегдатаи сахалинских трактиров. Более того, он даже знал людей, которые видели этого мальчика и могут помочь его найти. Но сам он был убежден, что это работа русских тайных служб, и совершенно не ожидал, что такой могущественный человек, как Хама, искренне верит в подобную чушь для простаков. Подумать только, человек, перед которым он трепетал от страха, верит в басни для темных крестьян и рыбаков.
– Вы уверены в информации? – осторожно осведомился Кумеда. – Я краем уха слышал, что это происки русских агентов. Но нам точно известно, что некий «волшебный мальчик» действительно прибыл на Карафуто в сопровождении двух мужчин.
Хама побагровел:
– В нашем обществе все уверены в том, кто на самом деле этот мальчик, – он тщательно выговаривал каждое слово. – Этот мальчик жизненно важен для нашего народа, найти его – первостепенная задача государственной важности. Это дитя спасет Японию, только ему ведомо пророчество, которое сделает нас величайшим народом на земле! – на последних словах самурай сорвался на крик. – Вы знаете, где он?
Хама был в гневе, но страх Кумеды неожиданно прошел. Он не был гением, но хорошо чувствовал обстановку, этому его научил театр. Он больше не мелкий агент в костюме торговца, он стал хозяином положения. Теперь можно заработать больше какого-то там Мотодзиро, который сорил миллионами в Европе.
– К сожалению, его похитили неизвестные.
Хама едва не рухнул на пол. Слегка покачнувшись, он ухватился за спинку стула. Философ совершенно потерял самообладание:
– Немедленно займитесь его поисками, – произнес он упавшим голосом и достал из другого кармана еще один конверт, больше прежнего: – Это вам на дополнительные расходы.
Кумеда и Токояма поклонились и направились к выходу. Кумеда ликовал в своих мыслях: посмотрите-ка, изображал такого отважного и хладнокровного самурая, а сам чуть не упал в обморок, как деревенская дурочка на театральном представлении. И деньги сразу нашлись. Хотел меня провести, хе-хе, ну ничего, теперь ты в моих руках.
Токояма по-прежнему молчал, и по его лицу нельзя было даже предположить, о чем он думает и какое впечатление на него произвела эта встреча.
Глава 5
Утром в конце ноября 1903 года, в окрестностях Александровского поста, через лес двигались три фигуры. Впереди шел коренастый ладный мужчина, одетый на манер охотников из коренных жителей острова – в теплую тюленью парку, меховые штаны и унты. Судя по уверенным движениям и привычному спокойствию, с которым он держался в неприветливой мерзлой сахалинской тайге, его можно было принять за туземца-гиляка, возвращавшегося с охотничьего промысла, но двухнедельная русая борода и зоркие зеленые глаза, сверкавшие из-под капюшона, выдавали в путнике пришельца с материка.
Его спутники – худая, с отросшим коротким ежиком на голове, большеглазая женщина и ребенок, по виду японец, наряженный в слишком просторный, явно с чужого плеча, айнский традиционный костюм, – осторожно пробирались следом.
Путники оставили в стороне свежепроложенную широкую и удобную дорогу и спускались в Александровскую долину по едва приметной, присыпанной снегом охотничьей тропе, известной лишь сахалинским аборигенам да еще, может, паре зверобоев из Дуйки и Александровска. Тропа петляла по густому хвойному лесу, огибая трясины и овраги, частенько приходилось перелезать через повалившиеся во время осенних бурь вековые стволы или продираться сквозь облепленный снегом кустарник.
Георгий спустился вниз по покатому склону очередного оврага, чертыхнулся, отряхнул снег со штанов и, откинув капюшон, тревожно всмотрелся в даль. Оболонская и мальчик осторожно спустились следом и встали рядом, в молчании вглядываясь в открывшуюся перспективу. Впереди, зажатая между непролазными хвойными лесами, расстилалась Александровская долина. Несколько десятков лет назад здесь было такое же гиблое болото, заваленное буреломом, но упорный труд каторжных, годами осушавших трясину, корчевавших деревья, прокладывавших дороги и строивших дома, сделал свое дело, и теперь долину занимали широкие, присыпанные снегом поля и луга, змеился серой лентой Александровский тракт, а сам город уютно пускал белесые дымки из труб и изо всех сил старался походить на заурядное российское поселение.
Родин хмурился. Все-таки он был натурой прагматичной и вот так вот запросто поверить в божественное зачатие, преодоление детской ручонкой вооруженных бандитов и, главное, в предсказание будущего не мог. Но как бы оно ни было, нужно было следовать указаниям мальчика, другого пути он не видел. Ребенок, будто прочитав его мысли, уцепился рукой за меховую штанину и посмотрел на Родина снизу вверх внимательными серьезными глазами. Георгий невольно улыбнулся и потрепал мальчонку по жестким черным волосам.
– Не бойся, маленький, скажешь ты свое пророчество. Теперь уж назад не повернем. – Родин вздохнул и переглянулся с Асей, та кивнула в знак готовности продолжить путь. – Залезай мне на спину, перенесу тебя через овраг, там снег глубокий – завязнешь.
Мальчик радостно закивал и ловко вскарабкался на широкую спину своего нежданно обретенного русского отца. Родин тронулся под горку бодрой рысью, похрустывая снежком, и японский пророк, сын микадо и богини, носитель великой миссии, вдруг превратился в того, кем он на самом деле и был – в маленького мальчишку, которому до смерти хочется веселиться и играть, получить то, что доступно любому другому ребенку, и то, что было так безжалостно отнято у него, – беззаботное детство. Мальчик заулыбался, потом рассмеялся звонким заливистым смехом, а после и вовсе забрыкал ногами, на манер всадника пришпоривая пятками бока своей «лошадки». Но уже через пару секунд он замер, будто вспомнив о грузе ответственности, лежавшем на его узеньких плечах, погрустнел и стал держаться ровно и спокойно, как и подобает сыну императора.
Вскоре лес остался за спиной, и троица двинулась по узкой тропке вдоль заснеженного поля, заходя околицей, через слободку. Теперь до города оставалось всего ничего. Мальчик, чувствуя приближение своей цели, бодрее зашагал вперед, и Родин с Оболонской, глядя ему вслед, вели тревожный разговор.
– Ты веришь в это пророчество? В каторжника, предсказание, все эти чудеса? – Ася внимательно вглядывалась в глаза своего спутника. Родин угрюмо помотал головой. – А убийца? Тот, кто покушение готовит, он верит?
– Нет. Вряд ли. – Георгий обеспокоенно посмотрел на мальчика. – Но уж поджидает он нас наверняка. Стоп. Что это? Ты слышишь? – Он остановился и откинул капюшон. Издалека, откуда-то со стороны двухэтажных домиков, составлявших центральную, зажиточную часть Александровска, доносились тонкое звяканье колокольчиков и глухой стук барабанов, складывавшиеся в причудливую мелодию.
Родин и Оболонская обменялись взглядами и ускорили шаг. Через пару минут они поднялись на холм, с которого можно было рассмотреть центральную часть города. Георгий глянул в сторону центральной площади и присвистнул от неожиданности. Главная площадь города выглядела совсем уж необычно, окрестные улицы и дома были украшены разноцветными флажками и лентами, светились разноцветными огоньками бумажные фонарики, а на дощатой мостовой в окружении толпы зевак выступал небольшой оркестр из японцев, одетых в праздничные национальные костюмы.
Часть музыкантов били в огромные барабаны, вызывая тот самый глухой рокот, привлекший внимание путников. Похоже, затевался большой праздник, собравший на площади не только добрую половину досужих жителей города, но и множество гостей из японской общины, выделявшихся из серо-коричневой толпы яркими пятнами разноцветных кимоно. Такого поворота Родин точно не ожидал, он замер в напряженном раздумье. Неужели Русский клуб и вправду все это так ловко подстроил? Ай да Борис! Он обернулся к Асеньке, также изумленно уставившейся вниз, на этот странный праздник, на фоне унылого сахалинского пейзажа смотревшийся невероятно.