VIII
Вернувшись домой, в Манежный переулок, Корсаков столкнулся с пренеприятнейшей новостью — день, начавшийся так рано и длившийся так долго, отказывался заканчиваться. Он-то надеялся, что, дав несколько поручений Постольскому, заработал себе несколько часов крепкого сна…
— Вас ожидают, — чопорно сообщил ему Шарль, стоило Владимиру войти в квартиру.
— Кто?
— Вчерашний господин. С дочерью, на этот раз. Я взял на себя смелость разместить их в убежище.
— Настолько плохо выглядели?
— Malheureusement[6].
Убежищем именовалась одна из шести снимаемых Корсаковым комнат. Владимир покрыл периметр защитными символами, добавил несколько амулетов и оснастил помещение всем необходимым, чтобы, в случае необходимости, безвылазно провести в нем, как минимум, три дня. Убежище способно было выстоять против большей части известных Корсакову потусторонних угроз. Раз Шарль посчитал нужным проводить туда Милосердова с дочерью, то дела их были и впрямь плохи.
— Владимир Николаевич, наконец-то вы вернулись! — воскликнул Олег, вскакивая с мягкого дивана. Корсаков, естественно, озаботился не только безопасностью, но и комфортом убежища. Арина, сидевшая рядом с отцом, настороженно разглядывала вошедшего.
— Добрый вечер, Олег Викторович. Рассказывайте, — не стал ходить вокруг да около Корсаков. Сейчас он напоминал строгого врача, расспрашивающего пациента о симптомах.
Милосердов нервно и сбивчиво описал ужасные события прошедшей ночи. Слушая его Владимир все больше и больше мрачнел. Он не сомневался — если бы не оставленная Олегу Викторовичу свеча, и его, и его дочурку ночью ждала судьба разбившегося студента Зайцева.
— Любопытно, — по всегдашней привычке протянул Корсаков. — Что ж, вот, как мы поступим. В этой комнате вам ничего не грозит. Можете спокойно ложиться спать, никакие незваные гости этой ночью вас не потревожат. Учтите только, что из комнаты — ни ногой. Для уверенности, уж простите, я попрошу своего слугу вас запереть.
— Это необходимо? — неуверенно спросил Милосердов.
— Можете мне обещать, что Арина не выйдет поприветствовать маму пока вы спите? — осведомился Владимир. Олег Викторович помотал головой. — То-то же. Если что-то потребуется — постучите в дверь, Шарль постарается вам помочь.
— А вы что же?
— А я наведаюсь к вам домой, — ответил Корсаков и недовольно зевнул. — Ключи, будьте любезны…
IX
Корсакову вновь пришлось проделать путь от Спасо-Преображенского на Петроградскую сторону. К ночи температура упала, налетел ветер, а дождь из незаметной мороси превратился в кусачие льдинки, неприятно щекочущие лицо. Изо рта прохожих вырывался пар, а мокрые мостовые начали покрываться коркой льда. Словом, путь от экипажа до парадной дома, где проживал Милосердов, Владимир преодолел аккуратным бегом.
В квартире с ночи стоял запах свечного воска, смешанного с травами. Выплавленная Корсаковым смесь сработала и спасла жизнь Милосердовым. Оставалось лишь понять, что же им угрожало.
Первый следы Владимир обнаружил в коридоре, там, где, по утверждению Милосердова, за ними тянулись жуткие руки. При ближайшем рассмотрении на обоях действительно обнаружились царапины, словно нечто скребло стену когтями. Корсаков водрузил на кончик носа очки и принялся изучать следы. Судя по расстоянию между бороздками, они были оставлены рукой, сходной по размерам с человеческой.
Такие же царапины нашлись на двери спальни и на полу. Существо попыталось протиснуться в комнату, но запах свечи отпугнул его. Все говорило о том, что незваный гость, хотя бы отчасти, подчиняется физическим законам, но может выборочно их обходить, меняя плотность тела и длину конечностей. Согласно старой, но верной классификации, которую использовало большинство оккультистов, потусторонние хищники относились к одной из двух категорий — твари (сиречь, монстры или чудища, обладающие телесной оболочкой) и духи (бесплотные существа, следующие собственным, неведомым и неизмеримым принципам бытия). Бывали и гибриды. Например, когда дух вселялся в тело человека или животного. Но в этом случае, ему все равно приходилось действовать, как твари, пока не настанет его черед покинуть оболочку. Пока, исходя из наблюдений Корсакова, его новый загадочный противник выказывал признаки, не позволявшие твердо отнести его к одной из категорий.
Владимир последовал за царапинами в детскую, где гость впервые явился Арине. Едва зайдя в комнату, он понял, почему. Знакомое окно, знакомый стул, знакомый портрет на стене, знакомый угол. Именно здесь была сделана фотография, которую показывал ему Милосердов.
— Так вот откуда ты взялся, — пробормотал Корсаков себе под нос.
Он достал из кармана серебряный кулон на длинной цепочке и вытянул перед собой руку, дав украшению подвиснуть под ладонью на манер маятника. Медленно, стараясь не раскачивать медальон, Корсаков начал приближаться к углу, из которого на фото появился призрак Надежды Милосердовой. Сначала ничего не происходило. Но чем ближе Владимир подходил к углу, тем более беспокойно себя вел кулон. Когда Корсаков остановился на месте, где стоял гость, медальон начал лихорадочно раскручиваться против часовой стрелки. Во время очередного круга Владимир ловко подбросил амулет, поймал его ладонью и спрятал обратно в карман.
— А здесь твоя дверь, значит? — уточнил он у пустой комнаты.
В коридоре скрипнула половица.
Потом еще раз. И еще. Кто-то неуверенно шагал от спальни к детской.
Корсаков знал, что кроме него в квартире никого нет. Дверь закрыта и заперта. Прятаться внутри негде. Шаги в коридоре не могли принадлежать человеку.
Владимир на секунду представил, что произошло бы, окажись на его месте обыватель. Или, того хуже, впечатлительная молодая особа. Конечно же началось бы все с вопроса «Кто здесь?». Ответа, скорее всего, не последовало бы. А шаги продолжили приближаться. Можно спросить еще раз. Почувствовать, как с каждым шагом все больше холодеют руки и спина. Со страхом вглядываться в темноту за дверью детской. Ждать, когда невидимый гость окажется на пороге.
Ничего подобного Корсаков делать не стал. Он устало уселся на стульчик и поставил рядом с собой на столе одну из припасенных свечей, хотя и сомневался, что она ему понадобится. Затем он принялся ждать, мысленно подгоняя скрипящего половицами шагуна.
В комнату заглянула тень. Она повторяла очертания тела человека, но выглядела размытой, будто рисунок не то ребенка, не то модного художника с сомнительным художественным вкусом. Руки тени скользнули внутрь детской, удлиняясь и стремясь к Владимиру, но, не добравшись до него нескольких дюймов, остановились и отпрянули. Тень затряслась, заходила буграми, будто медленно кипящая черная краска. На голове, сменяя друг друга, попытались проступить человеческие лица. Неоформленные, но смутно знакомые, словно всплывающие из неверной памяти. Вот девушка, похожая на Амалию Штеффель. Вот храбрый исправник из северного города. Вот черты лица сложились в нечто почти родное…
— Стоп! — раздраженно щелкнул пальцами Корсаков.
Тень повиновалась, вновь застыв неопределенным парящим маревом.
— Ты не по мою душу сюда явилась, так что можешь не стараться, — продолжил Владимир. — Все равно прицепиться ко мне не удастся. Это место занято.
Где-то в районе сердца шевельнулся комок липкой тьмы, а в ушах тихим эхом раздались отголоски чужого злого смеха.
Корсакову пришлось приложить усилия, чтобы отогнать эти чувства прочь и продолжить:
— Позволь вопрос? Как тебя именовать?
Тень не шевелилась, не подавала ни малейшего знака, что она слышит Владимира.
— Мои предки звали тебя «навью», — все же принялся разглагольствовать Корсаков. — Греки, со свойственным им пафосом, сделали тебя богиней и дали имя Ойзис. У римлян таких как ты называли «Мизерией». Но ведь мы оба знаем, что это все не о тебе. Ты просто паразит, нашедший лазейку из своего мрачного уголка вселенной и решивший поживиться свеженькой добычей, так?
Тень трепыхнулась, но осталась на месте.
— Зачем я вообще разглагольствую? — задумчиво вопросил Владимир. — Ты же меня не слышишь и не понимаешь. У тебя вообще нет ни чувств, ни разума. Ты просто пытаешься ко мне подступиться — и не видишь, как бы это сделать. Предлагать тебе убраться восвояси по собственной воле бесполезно. Придется изгонять.
Он поднялся в полный рост, упер в пол кончик трости и ухмыльнулся:
— Постарайся не стоять над душой и не говорить ничего под руку. Я бы хотел управиться пораньше и наконец-то немного поспать.
X
— И все? — пораженно откинулся на спинку кресла Постольский, явившийся к Корсакову на следующее утро.
— Э, нет, не надо приуменьшать затраченных мною усилий, — погрозил ему пальцем Владимир и отпил крепкого черного кофе из фарфоровой чашки. — И противника недооценивать тоже не стоит. Если бы вместо меня оно столкнулось с Милосердовым и его дочерью, они были бы уже мертвы.
— Кстати, где они? — спросил Павел.
— Я их отпустил, — ответил Корсаков. — У него тетка живет где-то рядом с Белоостровом, порекомендовал пару дней пожить у нее, прежде чем возвращаться к себе. Запас благовонных свечей выдал. Но это так, предосторожность. К нему присосался один конкретный паразит, а его отправил восвояси. И дверь надежно прикрыл.
— Но что же он все-таки видел? Неужели действительно дух жены?
— Нет, в этом я уверен. А что касается природы этих существ… Ты же принес то, что я просил?
Вместо ответа Постольский молча протянул ему тонкую папку. Всю вторую половину вчерашнего дня жандармы и полиция, повинуясь приказу главы шестой экспедиции, опрашивали бывших клиентов Трутнева или их близких. Результаты бесед пришли поздно и полночи у Павла ушло на то, чтобы их аккуратно оформить и подготовить для друга. Владимир открыл папку и, в очередной раз, поразился: