– Я думала, что ФБР не участвует в этом.
– Оно не участвует, но может вмешаться.
– Откуда же тогда возьмутся три агента?
– У меня есть друзья.
Она на момент задумалась, и неожиданно ее голос зазвучал увереннее.
– За вашим отелем есть место под названием «Ривер-уолк». Это торговый центр с ресторанами и…
– Сегодня после полудня я провел там два часа.
– Хорошо. На втором этаже находится магазин одежды «Френчменз бенд».
– Я видел его.
– Я хочу, чтобы ровно в полдень вы стояли у входа и ждали в течение пяти минут.
– Хватит, Дарби. Вас не будет в живых к завтрашнему полудню. Довольно этих кошек-мышек.
– Делайте, как я сказала, Гэвин. Мы никогда не встречались, поэтому я не имею понятия, как вы выглядите. Наденьте какую-нибудь черную рубашку и красную бейсбольную кепку.
– Где я возьму такие вещи?
– Придется найти.
– О’кей, о’кей, я найду. Мне кажется, что вы еще захотите, чтобы я расквасил себе нос лопатой или что-то вроде того. Это глупо.
– Мне не до глупостей, и, если вы не заткнетесь, встреча не состоится.
– Речь идет о вашей милой головке.
– Пожалуйста, Гэвин.
– Извините. Я сделаю все, что вы скажете. Там будет очень много людей.
– Да, будет. Я чувствую себя безопаснее в толпе. Стойте у дверей пять минут или около того и держите свернутую газету. Я буду наблюдать. Через пять минут войдите в магазин и пройдите в правый дальний угол, где находится стойка с куртками «сафари». Побродите немного вокруг нее, и я найду вас.
– А во что будете одеты вы?
– Обо мне не беспокойтесь.
– Отлично. Что мы будем делать потом?
– Вы и я, и только вы и я, покинем город. Я не хочу, чтобы кто-то еще знал об этом. Вы понимаете?
– Нет, я не понимаю. Я могу обеспечить охрану.
– Нет, Гэвин. Здесь командую я. И никто больше. Забудьте о своих троих друзьях-агентах. Договорились?
– Договорились. Как вы предлагаете нам покинуть город?
– Для этого у меня тоже есть план.
– Мне не нравится ни один из ваших планов, Дарби. Те головорезы дышат вам в затылок, а теперь вы втягиваете в дело и меня. Это не то, чего я хотел. Гораздо безопаснее поступить так, как предлагаю я. Безопаснее и для вас, и для меня.
– Так вы будете на месте в полдень или нет?
Он стоял у кровати и говорил, закрыв глаза.
– Да. Я буду там. Остается только надеяться, что вам все это удастся.
– Какой у вас рост?
– Сто семьдесят пять сантиметров.
– Сколько вы весите?
– Я боялся этого вопроса. Обычно я говорю неправду, знаете ли. Девяносто килограммов, но я собираюсь сбросить. Я клянусь.
– Увидимся завтра, Гэвин.
– Надеюсь, что увижу вас, дорогая.
Она отключилась. Он бросил трубку.
– Стерва! – прокричал он в стену. – Стерва!
Потоптавшись у кровати, он прошел в ванную, закрыл дверь и включил душ.
Проругав ее под душем еще минут десять, он выключил воду и вытерся. Весил он, скорее, под сто килограммов, которые делали его стосемидесятидвухсантиметровую фигуру довольно неприглядной. На нее было больно смотреть. Вот так, собрался встретиться с этой шикарной женщиной, которая неожиданно доверила ему свою жизнь, а сам был такой квашней.
Он открыл дверь. В комнате было темно. Темно? Он же оставил свет включенным. «Какого дьявола?» И направился к выключателю у шкафа.
Первый удар перебил ему гортань. Это был умелый удар, нанесенный откуда-то сбоку, от стены. Он замычал от боли и припал на одно колено, что облегчало нанесение второго удара, который напоминал падение топора на толстое бревно. Он был подобен каменной глыбе, ударившей под основание черепа и лишившей Гэвина жизни.
Камель включил свет и посмотрел на жалкую голую фигуру, замершую на полу. Он был не из тех, кто любуется своей работой. Не желая оставлять следов на ковре, Камель взвалил увесистый труп на плечи и перенес на кровать. Работая быстро и без лишних движений, включил телевизор на полную мощность, расстегнул молнию на сумке, достал дешевый пистолет 25-го калибра и точно приложил его к правому виску покойного Гэвина Вереека. Накрыл пистолет и голову двумя подушками и нажал на спусковой крючок. Теперь решающая деталь: взял одну подушку и положил под голову, сбросил вторую на пол и тщательно вложил пистолет в правую руку, отведя ее от головы на тридцать сантиметров.
Достав из-под кровати записывающее устройство, он протянул телефонный провод до самой стены. Нажал на кнопку, подождал и услышал голос Дарби. Выключил телевизор.
Всякий раз работа выполнялась по-разному. Однажды в Мехико он выискивал свою жертву три недели, а нашел ее в постели с двумя проститутками. Это была глупая ошибка, и за время его карьеры противоположная сторона не раз помогала ему своими глупыми ошибками. Этот парень тоже допустил глупую ошибку, когда начал шнырять по округе, болтая своим языком и раздавая карточки с номером своей комнаты. Он сунул свой нос в мир высшей лиги убийств, и посмотрите теперь на него.
С ничтожным шансом на успех копы в течение нескольких минут осмотрят эту комнату и объявят этот случай еще одним самоубийством. Они выполнят положенные процедуры и зададут себе пару вопросов, на которые не смогут ответить, ну и что? Такие вопросы есть всегда. Поскольку он был в ФБР важным адвокатом, вскрытие проведут примерно через день, и, очевидно, ко вторнику эксперт неожиданно обнаружит, что это не самоубийство.
Ко вторнику девица будет уже мертвой, а он окажется в Манагуа.
Глава 24
Его обычные официальные источники в Белом доме не располагали какими бы то ни было сведениями, относящимися к делу о пеликанах. Серж никогда не слышал о нем. Зондирующие телефонные звонки в ФБР ничего не дали. Приятель в министерстве юстиции сказал, что не слышал даже упоминания о подобном деле. Он копал весь уик-энд, но так ничего и не обнаружил. Рассказ о Каллагане подтвердился после того, как он нашел экземпляр новоорлеанской газеты. Когда в понедельник в отделе новостей раздался ее звонок, ничего нового у него не было. Но наконец-то она позвонила.
Пеликан сказала, что звонит из телефона-автомата, поэтому просит не беспокоиться.
– Я все еще копаю, – сказал он. – Если такое дело существует, то оно очень тщательно скрывается.
– Я уверяю вас, что оно существует, и мне понятно, почему оно скрывается.
– Уверен, что вы можете рассказать мне больше.
– Намного больше. Это дело чуть не убило меня вчера, поэтому я, наверное, буду готова заговорить раньше, чем думала. Мне надо излить душу, пока я жива.
– Кто пытается убить вас?
– Те же, кто убил Розенберга и Джейнсена, а также Томаса Каллагана.
– Вам известны их имена?
– Нет, но я видела по крайней мере четырех из них начиная со среды. Они рыщут здесь, в Новом Орлеане, надеясь, что я сделаю какую-нибудь глупость и они смогут меня убить.
– Скольким людям известно дело о пеликанах?
– Хороший вопрос. Каллаган передал его в ФБР, и я думаю, что оттуда оно попало в Белый дом, где, очевидно, вызвало переполох, а куда дальше пошло – одному Богу известно. Через два дня после того, как Каллаган передал его в ФБР, он был мертв. Я, конечно же, должна была погибнуть вместе с ним.
– Вы были вместе?
– Я была рядом, но недостаточно близко.
– Значит, вы – та неустановленная женщина, которую видели на месте происшествия?
– Да, так преподнесли меня газеты.
– Тогда полиции известно ваше имя?
– Мое имя Дарби Шоу. Я студентка второго курса юридического факультета Тулейна. Томас Каллаган был моим профессором и любовником. Я написала записку о деле, передала ему, а все остальное вам известно. Вы меня слушаете?
Грантэм торопливо записывал.
– Да. Я слушаю.
– Я устала от Французского квартала и планирую сегодня уехать. Завтра я откуда-нибудь позвоню. Вы имеете доступ к отчетам о президентских предвыборных кампаниях?
– Это открытая информация.
– Я знаю. Но как быстро вы можете получить сведения?
– Какие сведения?
– Список всех основных вкладчиков в последнюю избирательную кампанию президента.
– Это не трудно. Я смогу заполучить его сегодня во второй половине дня.
– Сделайте это, а я позвоню вам утром.
– О’кей. У вас есть копия дела?
Она заколебалась.
– Нет, но я его помню.
– И вы знаете, кто совершил убийства?
– Да, и как только я скажу вам, ваше имя окажется в их списке смертников.
– Скажите это сейчас.
– Давайте не будем торопиться. Я позвоню вам завтра.
Грантэм еще некоторое время прислушивался, а затем положил трубку. Взяв блокнот с записями, он стал пробираться среди столов и сотрудников к стеклянному кабинету своего редактора Смита Кина.
Кин был бодрым и дружелюбным типом, проводившим политику открытых дверей, которая приводила к хаосу в его кабинете. Он заканчивал говорить по телефону, когда ввалился Грантэм и закрыл за собой дверь.
– Эта дверь не закрывается, – резко сказал Кин.
– Нам надо поговорить, Смит.
– Мы говорим при открытых дверях. Открой эту чертову дверь.
– Я открою ее ровно через секунду. – Грантэм выставил обе ладони перед лицом редактора, подтверждая серьезность своих намерений. – Давай поговорим.
– О’кей. О чем разговор?
– Он большой, Смит.
– Я знаю, что он большой. Раз ты захлопнул эту окаянную дверь, значит, разговор большой.
– Я только что во второй раз говорил по телефону с молодой леди по имени Дарби Шоу, которой известно, кто убил Розенберга и Джейнсена.
Кин сидел неподвижно и смотрел на Грантэма.
– Да, сынок, это колоссально. Но откуда ты знаешь? Откуда это известно ей? Чем ты можешь подтвердить?
– У меня нет еще материала на статью, Смит, но она постепенно мне рассказывает. Прочти вот это.
Грантэм дал ему копию газетного сообщения о смерти Каллагана. Кин медленно читал.
– О’кей. Кто такой Каллаган?
– Неделю назад здесь, в Вашингтоне, он передал в ФБР маленький труд, известный как дело о пеликанах. Очевидно, с убийствами в деле связывается какая-то никем не подозреваемая личность. Дело кочует по рукам, затем передается в Белый дом, а кому дальше – неизвестно. Двумя днями позже Каллаган заводит свой «порше» последний раз в жизни. Дарби Шоу заявляет, что она – та неустановленная женщина, о которой упоминается в сообщении. Она находилась с Каллаганом и должна была умереть вместе с ним.