Игра с ногами напоминала ей о Томасе. Полупьяный, он обычно принимался красить ей ногти на ногах. Гудевший и слегка подрагивающий самолет неожиданно унес ее на многие мили от него. Две недели, как он умер, но ей они казались целой вечностью. Произошло так много перемен. И наверное, так было лучше. Ей было бы гораздо больнее, если бы она оставалась в Тулейне, ходила мимо его кабинета, видела его аудиторию, разговаривала с другими профессорами, оказывалась рядом с его квартирой. Потом, когда пройдет много времени, эти маленькие воспоминания будут приятными, но сейчас они жгут душу. Теперь она была другим человеком, с другой жизнью, в другом месте.
И другой мужчина гладил ее ноги. Поначалу он был ужасным ослом, задиристым и шероховатым, как все репортеры. Но налет быстро сошел, и под наносным слоем обнаружился добрый человек, которому она, похоже, очень нравилась.
– Завтра большой день в твоей жизни, – сказала она.
Он сделал глоток безалкогольного «Спрайта» и решил, что отдал бы любые деньги за ледяное импортное пиво в зеленой бутылке.
– Большой день, – произнес он, не отрывая взгляда от ее пальцев. Это будет больше, чем большой день, но ему не хотелось об этом думать. Сейчас его занимала она, а не завтрашний хаос.
– Как все будет происходить?
– Я, очевидно, вернусь в редакцию и буду ждать реакции. Смит Кин сказал, что будет находиться там всю ночь. Многие придут рано утром. Мы соберемся в конференц-зале, где установят дополнительные телевизионные приемники. Утро мы проведем, наблюдая, как эта история прорывается в центр внимания. Будет очень любопытно послушать ответ из Белого дома. «Уайт энд Блазевич» скажет что-то. Реакцию Маттиса предугадать невозможно. С комментариями выступит Главный судья Рэнниен. На экране часто будет появляться Войлз. Адвокаты будут созывать большие жюри. Политики впадут в состояние неистовства. Весь день они будут проводить пресс-конференции в Капитолии. Это будет богатый новостями день. Жаль, что ты его пропустишь.
По ее лицу пробежала саркастическая усмешка.
– О чем будет твоя следующая статья?
– Вероятно, о Войлзе и его записи. Следует ожидать, что Белый дом будет отрицать всякое вмешательство со своей стороны, и если Войлза припечет, он не замедлит отомстить. Хотелось бы мне послушать эту запись.
– А что после этого?
– Зависит от множества неизвестных. После шести часов утра конкуренция резко ужесточится. Появятся миллионы слухов и тысяча материалов, в погоню за ними пустится каждая газета страны.
– Но ты будешь звездой, – сказала она уже без сарказма.
– Да, у меня будут мои пятнадцать минут.
Второй пилот постучал в дверь и, открыв ее, вопросительно посмотрел на Дарби.
– Атланта, – произнесла она, и пилот исчез за дверью.
– Почему Атланта? – спросил Грэй.
– Ты когда-нибудь делал пересадку в аэропорту Атланты?
– Конечно.
– А тебе приходилось блуждать там, пересаживаясь на другой самолет?
– Думаю, да.
– На этом я и строю свой расчет. Аэропорт огромен и всегда кишит как муравейник.
Он допил пиво и поставил банку на пол.
– И куда дальше? – Он чувствовал, что ему не следует спрашивать об этом, раз она не сказала сама. Но ему хотелось знать.
– Я воспользуюсь ближайшим рейсом куда-нибудь и проделаю свой трюк под названием «четыре перелета за один вечер». В конце концов я приземлюсь где-нибудь на островах в Карибском море.
Где-нибудь в Карибском море. Это сужало район ее пребывания до тысячи островов. Почему она выражается так туманно? Она что, не доверяет ему? Он сидит здесь, играя с ее ногами, а она не говорит ему, куда направляется.
– Что я скажу Войлзу? – спросил он.
– Я позвоню тебе, когда доберусь до места. Или, может быть, черкну строчку.
Здорово! Они могут быть друзьями по переписке. Он будет посылать ей свои статьи, а она ему – открытки с видами побережья.
– Ты будешь скрывать от меня свое местонахождение? – спросил он, пристально глядя на нее.
– Я не знаю, куда я направляюсь, Грэй. И не буду знать, пока не доберусь.
– Но ты позвонишь?
– В конце концов да. Я обещаю.
К одиннадцати вечера в кабинетах «Уайт энд Блазевич» осталось только пять адвокатов, которые собрались у Марти Вельмано на десятом этаже. Это были Вельмано, Симс Уэйкфилд, Джеральд Шваб, Натаниель Джоунс (Эйнштейн) и вышедший в отставку компаньон по имени Франк Кортц. На рабочем столе Вельмано стояли бутылки скотча. Одна была пуста, другая приближалась к этому. Эйнштейн сидел в углу, отдельно от всех, и что-то бормотал себе под нос. Его буйные курчавые волосы, убеленные сединой, и вытянутый нос придавали ему вид настоящего сумасшедшего. Особенно в эти минуты. Симс Уэйкфилд и Джеральд Шваб сидели перед столом без галстуков и с закатанными рукавами.
Кортц закончил говорить по телефону с помощником Виктора Маттиса и передал трубку Вельмано, который положил ее на стол.
– Это был Страйдер, – сообщил Кортц. – Они в Каире, в пентхаусе на крыше какого-то отеля. Маттис не хочет разговаривать с нами. Страйдер говорит, что он сильно раздражен и странно себя ведет. Он заперся в комнате, и нет необходимости говорить, что он и не думает возвращаться на эту сторону океана. Страйдер говорит, что они дали команду своим боевикам немедленно покинуть город. Погоня прекращена.
– И что мы должны делать в этой ситуации? – спросил Уэйкфилд.
– Мы предоставлены сами себе, – ответил Кортц. – Маттис умывает руки.
Они говорили тихо, тщательно выбирая выражения. Всеобщий крик закончился несколькими часами ранее. Уэйкфилд кричал на Вельмано и обвинял его в неосторожном обращении с запиской. Вельмано обвинял Кортца в том, что тот сделал этого грязного махинатора Маттиса главным клиентом фирмы. Это было двенадцать лет назад, кричал Кортц в ответ, и нам все это время нравились гонорары, которые он выплачивал фирме. Шваб обвинял Вельмано и Уэйкфилда в том, что они были такими раззявами в обращении с запиской. Они вновь и вновь принимались втаптывать в грязь Моргана. Это, должно быть, он устроил им такое. Эйнштейн сидел в углу и наблюдал за ними. Но сейчас они сдерживали себя.
– Грантэм упоминал только меня и Симса, – сказал Вельмано. – Остальные могут не опасаться.
– Почему бы вам с Симсом не скрыться из страны? – сказал Шваб.
– В шесть утра я буду в Нью-Йорке. А затем отправлюсь в Европу и буду месяц разъезжать на поездах.
– Я не могу бежать, – сказал Уэйкфилд. – У меня жена и шестеро детей.
Они слушали его стенания о шестерых детях уже пять часов. Как будто у них самих не было детей. Вельмано был разведен, а двое его детей уже выросли. С этим они смогут справиться. И он справится тоже. Все равно наступала пора уходить в отставку. У него припрятано достаточно денег, и ему нравится Европа, особенно Испания, так что скажите ему «адью». В некотором смысле он сочувствовал Уэйкфилду, которому шел всего сорок второй год и у которого не было таких денег. Он зарабатывал неплохо, но его жена была транжирой и к тому же имела склонность без конца рожать детей. Положение у Уэйкфилда в данный момент было незавидное.
– Я не знаю, что мне делать, – в тридцатый раз сказал Уэйкфилд. – Я просто не знаю.
Шваб пытался хоть как-то помочь.
– Мне кажется, ты должен пойти домой и все рассказать своей жене. Если бы у меня была жена, я бы попытался подготовить ее к этому.
– Я не могу этого сделать, – жалким голосом произнес Уэйкфилд.
– Ты должен. Лучше сделать это сейчас, чем через шесть часов, когда она увидит твою фотографию на первой странице газеты. Ты должен рассказать ей, Симс.
– Я не могу это сделать. – Он был чуть ли не в слезах.
Шваб посмотрел на Вельмано и Кортца.
– Что будет с моими детьми? – спросил Уэйкфилд опять. – Моему старшему сыну тринадцать. – Он потер глаза.
– Успокойся, Симс. Возьми себя в руки, – сказал Кортц.
Эйнштейн встал и направился к двери.
– Я буду у себя во Флориде. Не звоните, если не будет ничего срочного. – Он открыл дверь и с шумом захлопнул ее за собой.
Уэйкфилд тяжело поднялся и пошел к двери.
– Куда ты идешь, Симс? – спросил Шваб.
– В свой кабинет.
– Зачем?
– Мне надо прилечь. Со мной все в порядке.
– Давай я отвезу тебя домой, – сказал Шваб.
Все внимательно смотрели, как он открывает дверь.
– Все отлично, – сказал он окрепшим голосом, закрывая за собой дверь.
– Ты думаешь, с ним все в порядке? – спросил Шваб у Вельмано. – Он меня беспокоит.
– Я бы не сказал, что с ним все в порядке, – сказал Вельмано. – Почему бы тебе не заглянуть к нему через несколько минут?
– Я так и сделаю, – пообещал Шваб.
Уэйкфилд с сосредоточенным видом прошел к лестнице и спустился на девятый этаж. По мере приближения к кабинету его шаг ускорялся. На глазах у него были слезы, когда он закрывал за собой дверь.
«Сделай это быстро! Никакой записки. Если ты возьмешься ее писать, то уговоришь себя не делать этого. Твоя жизнь застрахована на миллион. – Он выдвинул ящик стола. – Не думай о детях. Это все равно что погибнуть в авиационной катастрофе. – Он достал пистолет из-под подшивки с бумагами. – Сделай это быстро! Не смотри на стену с фотографиями. Может быть, они когда-нибудь поймут». – Он сунул ствол в рот и нажал на спусковой крючок.
Лимузин резко остановился перед двухэтажным домом в пригороде Джорджтауна Дамбартон-Оукс, перегородив всю улицу. Было двадцать минут первого ночи, и движения на улице не было. Войлз и два агента выскочили из заднего салона и быстро направились к парадной двери дома. Войлз держал в руках газету. Он постучал в дверь кулаком.
Коул не спал. Он сидел в кабинете в темноте в пижаме и халате, поэтому Войлз был вполне доволен, когда он открыл дверь.
– Прекрасная пижама, – сказал Войлз, созерцая его штаны.
Коул вышел на маленькую веранду. Агенты наблюдали за происходящим, оставаясь на узкой дорожке, ведущей к дому.
– Какого черта тебе надо? – медленно спросил он.