— Почему мы не сделали этого? — спросил Краутхаммер.
— Здесь ничего нет. Два трупа, имя девушки и тысяча вопросов, ни на один из которых они не ответили. Они нашли полицейского, который согласился говорить с ними, но он не знает ничего, кроме того, что лежит на поверхности.
— Но они копают, Грэй, — заметил Кин.
— Ты хочешь, чтобы я остановил их?
— Эту историю подхватила «Таймс», — сказал Фельдман. — Завтра или в воскресенье они собираются опубликовать что-то о ней. Насколько они могут быть осведомлены?
— Почему вы спрашиваете об этом меня? Возможно, у них есть копия дела. Маловероятно, но возможно. Но они не разговаривали с девушкой. Девушку заполучили мы. Она наша.
— Будем надеяться, — заметил Краутхаммер.
Фельдман потер глаза и уставился в потолок.
— Скажем, что у них есть копия дела и им известно, что написала это она и что теперь она пропала. Прямо сейчас они не смогут провести проверку материала, но они могут не побояться упомянуть о деле, не называя имени Маттиса. Допустим, что они знают, что Каллаган был ее профессором, среди прочего, и что он привез дело сюда и передал своему другу Верееку. И теперь они мертвы, а она находится в бегах. Это чертовски хороший материал, вам не кажется, Грэй?
— Это очень крупная история, — сказал Краутхаммер.
— Это мелочь по сравнению с тем, что на подходе, — бросил Грэй. — Я не хочу запускать ее, потому что это только верхушка айсберга и она привлечет к нему внимание всех газет в стране. Нам не надо, чтобы тысячи репортеров сталкивались лбами вокруг этой истории.
— А я говорю, что нам надо давать публикацию, — отрезал Краутхаммер, — иначе «Таймс» утрет нам нос.
— Мы не можем освещать эту историю, — так же резко ответил Грэй.
— Почему нет? — спросил Краутхаммер.
— Потому что я не собираюсь сейчас писать статью об этом, и, если ее напишет кто-то другой, мы потеряем девушку. Это же очень просто. Она сейчас раздумывает о том, не впрыгнуть ли ей в самолет и убраться из страны. Достаточно одной ошибки с нашей стороны, и ее не будет.
— Но она уже выговорилась, — сказал Кин.
— Я дал ей слово, понятно? Я не стану писать, пока все не будет сведено воедино и не появится возможность назвать Маттиса. Это же очень просто.
— Ты используешь ее, не так ли? — спросил Кин.
— Она мой источник. Но ее нет в городе.
— Если «Таймс» имеет дело, тогда они знают о Маттисе, — сказал Фельдман. — А если им известно о Маттисе, то, бьюсь об заклад, они копают как ошпаренные, чтобы это проверить. Что, если им удастся сделать это раньше нас?
Краутхаммер проворчал с отвращением:
— Мы собираемся сидеть сложа руки и ждать, когда у нас из-под носа уведут крупнейшую сенсацию за последние двадцать лет. Я настаиваю на том, чтобы опубликовать то, что у нас есть. Хоть это только видимая часть айсберга, но уже сейчас это сногсшибательный материал.
— Нет, — сказал Грэй. — Я не буду писать, пока не заполучу все целиком.
— И сколько для этого потребуется времени? — задал вопрос Фельдман.
— С неделю, возможно.
— У нас нет недели, — сказал Краутхаммер.
Грэй был в отчаянии.
— Я могу выяснить, что знают в «Таймс». Дайте двое суток.
— Завтра или в воскресенье они собираются напечатать что-то, — вновь сказал Фельдман.
— Пусть печатают. Держу пари, что это будет та же самая история, возможно, с приложением фотографий подозреваемого преступника. Вы предполагаете слишком многое, считая, что у них есть копия дела. Даже автор не имеет копии. У нас нет такой копии. Давайте подождем и почитаем их писанину, а потом уже будем думать, исходя из того, что они напишут.
Редакторы изучающе посмотрели друг на друга. Краутхаммер пребывал в расстройстве. Кин беспокойно ерзал на стуле. Но боссом здесь был Фельдман, который сказал:
— О’кей. Если они опубликуют что-нибудь в утреннем выпуске, мы соберемся у меня в полдень и обсудим их материал.
— Отлично, — быстро согласился Грэй и направился к двери.
— Пошевеливайся быстрее, Грантэм, — бросил вдогонку Фельдман. — Мы не можем больше откладывать.
Грантэм вышел.
Глава 33
Лимузин медленно продвигался по кольцевой дороге, перегруженной автотранспортом в час пик. За окнами было темно, и Метью Барр читал при свете специальной лампочки под крышей салона. Коул потягивал перье и наблюдал за проходящим транспортом. Содержание дела он помнил наизусть и мог пересказать его Барру, но ему хотелось увидеть его реакцию.
Барр никак не реагировал, пока не добрался до фотографии, при виде которой он медленно покачал головой. Отложив дело в сторону, он на секунду задумался.
— Очень неприятно, — сказал он наконец.
Коул хмыкнул.
— Насколько это соответствует действительности? — спросил Барр.
— Я сам хотел бы знать.
— Когда ты увидел его в первый раз?
— Во вторник на прошлой неделе. Оно поступило из ФБР вместе с одним из их ежедневных докладов.
— Что сказал президент?
— Он ему не обрадовался, но причин для тревоги не было. Мы сочли его за еще один выстрел наугад в потемках. Он поговорил с Войлзом, и тот согласился пока не придавать ему значения. Теперь же я не уверен.
— Просил ли президент Войлза воздержаться от проведения расследования по нему? — медленно спросил Барр.
— Да.
— Это граничит с созданием препятствий правосудию, при условии, конечно, что дело соответствует действительности.
— И что, если оно соответствует действительности?
— Тогда у президента возникают проблемы. Я отбывал срок за создание препятствий правосудию и знаю, что это такое. Это все равно что обвинение в мошенничестве с почтовой корреспонденцией, которое весьма расплывчатое и довольно легко доказуемое. Ты в этом замешан?
— А ты как думаешь?
— В таком случае у тебя тоже есть проблемы.
Дальше они ехали молча и глядели по сторонам. Коул и раньше рассматривал проблему с точки зрения помех правосудию, но ему было важно знать мнение Барра. Он не беспокоился по поводу криминальных обвинений. Президент имел один небольшой разговор с Войлзом, попросил его поискать пока в другом месте, и все. На уголовщину это едва ли тянет. Коула ужасно беспокоили перевыборы, а скандал с участием такого крупного вкладчика, как Маттис, во время них был бы убийственным. Ему делалось дурно при одной мысли о том, что человек, которого президент знал и от которого принимал миллионы, убрал с помощью денег двух судей Верховного суда, чтобы его приятель президент мог назначить более покладистых людей и он получил бы возможность качать свою нефть. Демократы от злорадства попадают прямо на улицах. Каждый комитет в конгрессе будет проводить слушания. Каждая газета будет давать публикации каждый день в течение года. Министерство юстиции будет вынуждено начать расследование, и Коулу придется взять вину на себя и уйти в отставку. И так должны будут поступить все в Белом доме, за исключением президента.
Это был кошмар неимоверных размеров.
— Нам надо выяснить, соответствует ли дело действительности, — сказал Коул, глядя в окно.
— Если люди умирают, значит, соответствует. Назови мне более подходящую причину для убийства Каллагана и Вереека.
Другой причины не существовало, и Коул знал это.
— Я хочу, чтобы ты предпринял кое-что.
— Нашел девчонку?
— Нет. Она либо мертва, либо спряталась в нору. Я хочу, чтобы ты поговорил с Маттисом.
— Я не уверен, что он есть в «Желтых страницах».
— Ты сможешь найти его. Нам надо установить связь, о которой бы президент ничего не знал. Мы прежде всего должны выяснить, насколько все это верно.
— И ты считаешь, что Виктор проникнется ко мне доверием и поведает свои секреты?
— Да. В конечном итоге да. Ты не коп, понимаешь? Представь, что все это правда и он считает, что вот-вот будет разоблачен. Он в отчаянии и идет на одно убийство за другим. А если ты скажешь ему, что эта история попала к газетчикам и конец его близок, и если он намерен исчезнуть, то сейчас самое время? Ты приехал к нему из Вашингтона, понимаешь? Из внутреннего окружения. От президента или что-то в этом роде, как он будет думать. Он к тебе прислушается.
— О’кей. А если он скажет мне, что это правда? Что это нам даст?
— У меня есть некоторые соображения — все из области ликвидации последствий. Первое, что мы сделаем, — это проведем в суд двух любителей природы. Я имею в виду радикалов, с квадратными глазами любующихся птичками. Этим мы продемонстрируем, что где-то в глубине тоже добропорядочные защитники окружающей среды. И это прикончит Маттиса с его нефтяными полями и т. д. Мы сможем провернуть дело за считанные часы. Почти одновременно президент призовет Войлза, генерального прокурора и Главного судью и потребует немедленно разобраться с Маттисом. Как бы невзначай мы снабдим экземплярами дела каждого репортера в городе, а сами опустимся на дно и переждем бурю.
Барр улыбнулся от восхищения.
Коул продолжал:
— Это будет не здорово, но все же лучше, чем сидеть сложа руки и надеяться, что дело представляет собой плод вымысла.
— Как вы объясните ту фотографию?
— Никак. Она некоторое время будет доставлять неприятности, но это же происходило семь лет назад, а люди, случается, выживают из ума. Мы представим, что Маттис был добропорядочным гражданином в те времена, а теперь он сумасшедший.
— Он и есть сумасшедший.
— Да, это так. А сейчас он как раненая собака, которую загнали в угол. Ты должен убедить его выбросить белое полотенце и спасать свой зад. Мне кажется, он тебя послушает. И я думаю, что мы выясним через него, правда ли это.
— Так как я его найду?
— У меня есть человек, который над этим работает. Я потяну за некоторые ниточки и установлю контакт. Будь готов в воскресенье отправиться.
Барр усмехнулся, глядя в окно. Ему хотелось бы встретиться с Маттисом.
Движение замедлилось. Коул не спеша потягивал воду.
— Есть что-нибудь по Грантэму?