– Такая оказия, Иван Несторович, во дворе мальчишка из Чарджуйского уезда, спрашивает доктора, да вот под описания – его господин Зубов переводит – ну едва ль не добрая половина врачей из госпиталя, так и из туземных амбулаторий подходит. Очки, говорит, круглые и волосы темные. Я в очках, но волосы, как видите, русые, да и откуда мне знать хоть одного текинца? Быть может, вас имеет в виду? Ведь вы, говорят, в Ахалтекинском оазисе останавливались. Спуститесь поглядеть?
Иван Несторович, до того больного осматривал с застарелым, гниющим ранением, выпрямился, глядючи на Петра Фокича, и тотчас бистури на пол выронил.
Молча он подошел к рукомойнику, вымыл руки и отправился вслед за Боровским.
Во дворе, на одной из скамеек в окружении нескольких докторов, фельдшеров и сестер милосердия сидел Дауд в мохнатой шапке, грязных шароварах и грыз яблоко. Левый рукав его халата был аккуратно пришит к подолу. Иноземцев остановился в нескольких шагах – трудно описать полноту смятения в сердце доктора. А мальчишка, завидев знакомца, оставил яблоко на скамейке и бросился к нему. Мертвой хваткой вцепился в Иноземцева, обняв и прижавшись щекой к белому халату.
– Господи боже, кто тебя привез? – проронил Иван Несторович. Но текинец не понимал по-русски, он поднял перепачканное личико и заулыбался.
– Его никто не привез, он сам притопал, – объяснил Зубов. – Говорит, забрался в товарный вагон, спрятался за какими-то мешками, потом тарантасом с купцами… и приехал в Ташкент. Даудом зовут. Это по-нашему Давид, Давидка.
– Да как же он узнал, что я здесь? – недоумевал Иван Несторович, не предприняв ни единой попытки оторвать от себя ребенка – с таким волнующим ожиданием тот на него смотрел, что душа рвалась на части. А ведь об обещании-то он и позабыл вовсе.
– Язык до Киева доведет, Иван Несторович. Ну или до Ташкента. А что, правда вы ему новую руку обещали? Брешет юнец?
– Брешет, конечно, – отозвался фельдшер Афанасьев. – Где это видано, новую руку! Или вы ему протез изготовите?
Несколько долгих минут Иноземцев молчал, глядя на собравшуюся толпу, потом опять опустил голову и, ответив на улыбку мальчишки кивком, проговорил:
– Я занимался исследованиями электромагнитных волн, которые излучают мышцы при сокращении. Это подобно тем излучениям, которые производит сердце при его работе, но гораздо более слабые. Ведь человек – это большой проводник, а сердце – генератор тока. Человеческие токи можно поймать и записать с помощью гальванометра. Но потребуется мощный аппарат, более мощный, чем аппараты трансатлантических телеграфов. Если по всем правилам сшить нервы, сосуды, сухожилия, считать электромагнитные волны мускул живой плоти, попробовать их сообщить отрубленной руке покойника, тотчас после смерти помещенного в ледник, то можно будет говорить о попытке пересадки конечностей, об успешной попытке пересадки.
Докторов военного госпиталя трудно было удивить чем бы то ни было, но заявление Иноземцева произвело на них ошеломляющее впечатление. Все, за исключением текинского паренька и самого Иноземцева, застыли с поднятыми вверх бровями и открытыми ртами.
– Пересадка конечностей? Ну вы прямо-таки Косма и Дамиан в одном лице, Иван Несторович, – нашелся наконец восхищенный Зубов, – которые, было дело, отрезав ногу мертвому мавру, пришили ее белому – больному гангреной после ампутации.
– Андрей Михайлович, этот миф вполне объясняется. Не было ампутации, сухая гангрена излечилась сама собой, – возразил провизор Алексеев. – Я бы еще поверил в реплантацию, тут уж надобно особое мастерство хирурга, но чтобы пришить ногу или руку из ледника. Это уж!..
– Я провел довольно много операций на венах конечностей, – прервал аптекаря Иноземцев. – Моим учителем был господин Троянов. Он сам не раз выказывал идею трансплантаций частей тела. Мы пробовали пришивать пальцы. Но, увы, не имели успеха, палец отмирал, ибо организм считал его чужеродным, происходила реакция отторжения. Дело в том, что, кроме хорошо сшитых вен и нервов, надобно, чтобы совпадали электромагнитные волны живой плоти и плоти мертвой. Для этого нужно сообщить необходимое количество напряжения последней. Все дело в вычислениях импеданса и хорошем аппарате, способном снять точные показатели. И хорошей динамо-машине, которая сообщит ток отрубленной конечности.
Имел Иван Несторович одну удивительную особенность – в минуту нервного напряжения вдруг озвучивать удивительные идеи. Они будто бы и не приходили к нему ранее на ум, но на самом же деле Иноземцев и не замечал вовсе, как непрерывно вынашивал их глубоко в подсознании. А замыслы о трансплантациях с использованием электромагнитных токов не покидали его ум с самого знакомства с маленьким Даудом.
Увидев мальчика, он испытал страх, удивление, потемнение в глазах и невероятное сердцебиение, а следом – воодушевление и стойкую уверенность в возможности наконец произвести прорыв в пластической хирургии и открыть способ трансплантации не только кожи, но и частей тела.
Пробормотав слова извинения, Иноземцев не стал более терять времени, взял мальчика за руку и отправился к начальнику госпиталя.
Константин Карлович был человеком глубоко военным, предпочитающим в своем окружении видеть людей дисциплинированных, а Иван Несторович Иноземцев показался ему высокомерным выскочкой из Европы, пренебрегающим самым святым для солдата на белом свете – уставом. Мало того что позволил себе опоздать на целых два месяца, так нашумел своим переходом в магометанскую веру и вообще снискал славу чудака, а таких господин Майер в своем госпитале не терпел. Но выгнать Иноземцева он не мог. Ворчал на него втайне, но на большее не решался. Видите ли, работал с самим Пастером! Видите ли, является специалистом вакцинирования! И что с того? Никакого почтения, по-нашему «подобострастия», никакого лакейского угодничества, по-нашему стремления служить, ни взгляда заискивающего, то бишь скромного, ни оторопи перед большим начальником. Видите ли, холеру он победил! Да с ним на пару еще четыре человека пахали. Кладбища ночью он перерывал! Так не его, Батыршина была эта идея. И вообще «Станислава» ему зря дали, да еще сразу второго.
Иноземцев явился с текинским мальчиком, просить разрешения оставить того в госпитале в качестве пациента, подробно описал, для каких научных целей надобен этот ребенок, клялся, что вреда не причинит, что самим Трояновым был рекомендован на вступление в «Общество русских врачей», что множество операций провел в Обуховской больнице пластического характера.
Но Майер наотрез отказался, проявив чиновничью непреклонность и упрямство. Да еще и внутренне возликовал, что дал-таки отворот-поворот этому неприятному субъекту.
– Ведите его в свои апартаменты и там же вашими изысканиями занимайтесь. Здесь не научная лаборатория и не институт Пастера. Это, между прочим, Военный госпиталь! Без вашего уже пациента сто с лишним коек занимают гражданские, за неимением городской больницы. Подайте ходатайство на опекунство и носитесь с ним сколько угодно, а пациентом у меня он не будет. А чтобы вы на меня, Иван Несторович, обиды не держали, прямо скажу, что ничего у вас не выйдет. С рукой-то. Сколько я на своем веку рук оторванных перевидал, до последнего вздоха помнить буду, но ни один военный медик не смог обратно пришить ни одной. Ни одной, Иван Несторович. Пустое это – ваши затеи. Повредили вам басмачи, видать, ум прикладом, там, в Ахалтекинском, или голову напекло за Анхором. Не сочиняйте, будет вам. Тоже мне удумали.
Сказал и отвернулся, а потом неохотно добавил, через плечо бросив короткий пренебрежительный взгляд:
– И к градоначальнику ходить не смейте, он смеяться будет.
Но от этих слов Иван Несторович только еще большую уверенность в своих будущих начинаниях ощутил. Отвел мальчика в баню на угол улицы Ирджарской и Махрамского проспекта – лучшую, ибо содержал ее почтенный немец, чтоб уж наверняка отмыли всю текинскую пыль и паразитов вывели. А сам вернулся в дрожки-гитару и приказал ехать в книжную лавку, в надежде, что отыщет там хоть пару-тройку научных журналов али книгу какую по электромагнитным изысканиям. Нужно было собрать гальванометр, но не простой, а сверхчувствительный, такой, что сможет поймать очень малые по величине токи. А следом и генератор тока. В столице далекого от цивилизации Туркестанского генерал-губернаторства, увы, не было такого разнообразия альтернаторов, как в Париже. Ни об альтернаторе Ганца, ни о кольцевой машине Грамма здесь не слышали. Придется самому кустарничать. Или ждать посылку из Европы лет пять, если не все десять.
Иноземцев посетил все три книжных магазина Ташкента, два на Соборной, один из которых принадлежал купцу Собберею, один на Романовской улице, оставшись весьма удовлетворенным. Русские без чтения не представляли себе существования, поэтому все три магазина оказались полны довольно свежими изданиями.
Тотчас же сообразив, что для будущей работы понадобится, Иноземцев велел извозчику везти в лавку строительных материалов. Извозный транспорт здесь состоял из быстрокрылых колясок местных нуворишей, запряженных тройкой, дрожек, которые именовались «гитарой», да и были они похожи на музыкальный инструмент из-за расширенной задней части, и туземных телег с большими колесами какого-нибудь торговца молоком или груженных сеном, что устало тянул понурый ослик. Один из подобных экипажей, встретившихся Иноземцеву по дороге в очередную лавку, был оборудован хитромудрым устройством: на голову животного был надет странный предмет с длинным шестом и букетом шпината на конце таким образом, что листья были в нескольких пядях от его морды. Еда убегает, а едок догоняет, но никогда ведь не достигнет желаемого. Прямо как магнитные полюса.
Динамо-машина тотчас сошлась в виде схемы в мыслях Иноземцева. Он даже прищелкнул пальцами от удовольствия.
«Это будет магнит, катушка и колесо. Нет, не магнит, а много магнита, много больших магнитов…»
«Только где теперь взять такие?» – тотчас расстроился доктор. Не станет же он, подобно Фарадею, требовать от руководства города отдать ему какой-нибудь железный стержень от флюгера, да и не было в Ташкенте такой величины флюгеров, а если б и был, то магнит из него получился бы очень слабым. Можно было обзавестись куском железного столба, что ставили на перепутьях, но такой и днем с огнем не сыскать. Еще магниты любили коллекционировать богатые чудаки-коллекционеры. Но найдутся ли такие в Ташкенте? Богатые – быть может, коллекционеры – вполне, но вот чудак, который просто так отдаст Иноземцеву свой магнит, – едва ли. Иван Несторович стиснул зубы. И мысленно позавидовал Ньютону, у которого был перстень с наимощнейшим из магнитов во все времена.