– Госпожа Цзяолун и господин Чжэнь Фэй сыграют для господина Мэйхуа, чтобы его стихи прозвучали в наиболее выигрышном ключе!
Господин Мэйхуа поклонился:
– Уважаемый господин Вэй, разрешу перед началом сказать вот что: у стихов не бывает выигрышного ключа. Они звучат вне зависимости ни от чего… Однако мне приятно, что столь выдающиеся музыканты помогут мне сегодня!
Шао Чэнь услышал, как одна из женщин радом с ним склонилась к своей компаньонке и прошептала:
– Что еще за Чжэнь Фэй? Я не знаю Чжэнь Фэя. Госпожу Цзяолун и ее лютню все здесь знают и любят, но кто этот безвестный флейтист?
– Говорят, от подает надежды, госпожа, – кротко ответила компаньонка и замолчала.
Шао Чэнь не любил поэтов.
Вот сама поэзия – это другое дело. Красиво сложенные стихи, записанные на бумаге или на веере, радовали глаз. Но поэты в своем тщеславии и желании заработать отбивали все удовольствие от складного стиха.
Шао Чэнь предпочитал книги и свитки. А людей недолюбливал. Таких вот, как господин Мэйхуа, чьи порывы и желания он считывал с легкостью. Такие люди, как господин Мэйхуа, могли сочинять очень красивые и возвышенные стихи, и призывать слушателей к великому… Да вот беда, сами не следовали своим же проповедям. Самодовольный блеск в глазах господина Мэйхуа выдавал его с головой.
Однако быть тщеславным – не значит быть преступником.
Шао Чэнь перевел взгляд с господина Мэйхуа на господина Чжэнь Фэя. Вот уж кто скромный музыкант – как с гравюры. Глаза опущены, и тонкие пальцы чуть подрагивают, прикрывая отверстия длинной бамбуковой флейты. Колокольчик на нижнем конце инструмента мягко покачивался при движении – алый узел на удачу.
Судя по наряду господина Чжэнь Фэя, он был очень беден, и носил один халат и одну пару обуви круглый год, редко имея возможность сменить облачение. Это было заметно – при всей аккуратности, с которой он обращался с зеленой тканью своей одежды, ведь музыкант должен выглядеть привлекательно. Никто не захочет слушать игру человека, на которого неприятно смотреть. Шао Чэнь задержался взглядом на подоле его платья и на сапогах, потом вновь обратил внимание на лицо – красивое, узкое, с правильным чертами. Волосы господина Чжэнь Фэя были убраны в строгий узел и перевязаны лентой в тон одежде.
Тем временем господин Мэйхуа объявил, что намеревается начать читать и просит музыкантов сыграть ему песню “Полет журавля над тихой водой”, на мотив которой он сложил стих. Госпожа Цзяолун молча тронула струны лютни. Чжэнь Фэй поднес флейту к губам, и тихая мелодия сяо влилась в переливы струн. У господина Мэйхуа оказался приятный голос и правильная речь, отчего стихи его, подчеркнутые звучанием музыки, в самом деле хорошо звучали.
Шао Чэнь покосился на ученика Су: он завороженно смотрел представление, не в силах, кажется, отвести взгляд от белых пальцев господи Цзяолун.
Шао Чэнь хмыкнул. Ему самому что-то упорно мешало раствориться в музыке и поэзии, хотя бы попробовать на время сдаться на милость поэта-победителя и получить удовольствие от вечера. Что-то… Но он не мог понять что, поскольку голос господина Мэйхуа постоянно уводил его в сторону своими сильными, яркими, но совершенно не помогающими расследованию образами ждущей женщины и воина, готового погибнуть, защищая императора. Господин Мэйхуа напевал об их горестно расставании, а Шао Чэнь упорно снова и снова возвращался взглядом к лицу флейтиста.
Спокойное выражение его лица едва заметно омрачала печаль. Во взгляде мелькала сосредоточенность, а быстрые пальцы, порхающие по нотам, все сильнее прижимались к отверстиям.
Шао Чэнь вдруг допольно улыбнулся, разом став похож на большого кота, и погладил себя по бороде. Ученик Су, почуяв, что Шао Чэнь пошевелился, повернулся и вопросительно посмотрел. Шао Чэнь взглядом остановил его: мол, потом.
Господин Мэйхуа начал новую историю: о крестьянине, на чье поле повадилась ходить чужая лошадь. Барышня Цзяолун начала мелодию “Следы небожителя”, на мотив которой были стихи поэта, и Чжэнь Фэй подхватил ее – и снова пальцы, побелев, впечатывались в темный бамбук флейты с яростной силой, которой не должно быть заметно в руках флейтиста.
Шао Чэнь подпер рукой щеку и прислушался.
Теперь он уже не сомневался в том, что слышит фальшивые ноты, какие бывают, если в бамбуковое тело флейты вкралась трещина. Оттого звук был нечист, а ноты неточны, и Чжэнь Фэй уже несколько раз поймал на себе раздраженный взгляд господина Мэйхуа, но все-таки продолжал играть.
Шао Чэнь отметил, что и господин Вэй хмурился и разочарованно качал головой: видать, жалел, что позволил музыканту с плохим инструментом выступить на его приеме. Однако незадача: музыкант, сколько бы он ни был беден, кормится только своим инструментом. Стал бы Чжэнь Фэй терять свой шанс на известность и почет, выступая перед таким обществом с испорченным инструментом? Шао Чэнь покачал головой.
Ну и дела.
Господин Мэйхуа, тем временем, продолжал свои истории: песня сменялась песней, слова вплетались в переливы лютни и флейты. Завораживающий голос последний раз взлетел к потолку – и затих… Зал взорвался возгласами восторга.
Шао Чэнь, глядя на господина Мэйхуа, увидел мелькнувшее на его лице выражение пресыщенности. Этот юноша слишком много видел внимания к себе, и даже столько знатные господа не могли наполнить его радостью. Впрочем, все почести и плату он принимал с улыбкой, такой обворожительной, что каждый гость и, тем более, гостья, сочла за радость вручить ему красный мешочек, коснувшись на миг изящной руки.
Госпожа Цзяолун и господин Чжэнь Фэй тоже получили свою плату – судя по тому, как омрачилось лицо Чжэнь Фэя, вовсе не такую высокую, как могли бы рассчитывать в обществе господина Вэя.
Ученик Су тихонько кашлянул, обращая на себя внимание:
– Мастер Шэнь! Задержать господина Мэйхуа, чтобы вы с ним поговорили? Он намеревается уходить.
Шао Чэнь, не сводя глаз с господина Чжэнь Фэя, покачал головой:
– Не стоит отнимать время господина Мэйхуа, он крайне занятой человек. А вот к господину Фэю у меня есть дело…
– К господин Фэю? – удивленно вскинул брови ученик Су, но все же не решился спорить с Шао Чэнем, а послушно последовал за ним.
Шао Чэнь, спрятав руки в рукава, приблизился к господину Фэю. Чжэнь Фэй собирался уходить. В тот момент, когда Шао Чэнь приблизился, Чжэнь Фэй протирал мягкой тканью свою флейту, намереваясь убрать ее в ларец.
– Восхитительно, господин Фэй, просто восхитительно, – заговорил Шао Чэнь. – Ваша музыка – просто бальзам на душу. Большая радость, что мудрый господин Вэй догадался позвать сюда именно вас.
Чжэнь Фэй смущенно заулыбался.
– Господин слишком добр к недостойному, – прошелестел он.
Шао Чэнь широко улыбнулся.
– Не стоит так скромничать! Ваш талант неоценим! – ответил он. – И, кажется, неоценен – поскольку я не слышал о вас раньше.
– Господин прав. Я не часто выступаю перед почтенной публикой. Все больше в таких местах, где господин побрезгует появляться.
– И все же вы неустанно идете вперед, господин Фэй. Уверен, после такого вечера о вас заговорят все! Господин Вэй не станет молчать… – Шао Чэнь сделал паузу и быстро добавил: – Могу я взглянуть на вашу сяо?
По лицу Чжэнь Фэя было видно, что он хотел отказать – красивое лицо не смогло скрыть эмоции до конца. Но и отказать высокородному господину он не посмел.
Потому взял флейту в ладони и передал на вытянутых руках в руки господина Шао Чэня.
Шао Чэнь взвесил в руках тяжелую бамбуковую флейту, состоящую из трех частей, каждая из которых заканчивалась металлическим навершием. Около дульца вилась изящная каллиграфия – “Отшельник ступает по берегу реки”.
Шао Чэнь перевернул сяо отверстиями вниз, и, проведя пальцем по бамбуку, нашел то, что искал.
– Стало быть, вот что помешало вашей игре раскрыться в полной мере, господин Чжэнь Фэй? – спросил он, поднимая глаза на музыканта. – Где же вы получили такую трещину? Что же надо было делать с инструментом, чтобы он так пострадал.
Бледность разлилась по красивому лицу Чжэнь Фэя.
А Шао Чэнь спокойно взялся за первый сектор флейты и, приложив короткое усилие, разъединил их. На остро заточенном металлическом крае ясно виднелись следы запекшейся бурой крови.
Чжэнь Фэй вскрикнул и попытался было вырвать флейту у него из рук, но Шао Чэнь посторонился и громко, привлекая внимание начавших расходиться гостей, скомандовал ученику Су:
– Ученик Су, позовите стражу и передайте распоряжение для судьи Ляо. Пусть не отказывается наведаться сюда: ведь дело срочное. А добродетельный судья Ляо, будучи старым другом господина Цзю Чживэя, не откажется от возможности взглянуть в лицо преступнику, что вчера ночью убил господина Цзю!
***
– Так значит, вот как было дело? – спросил ученик Су, разливая по чашкам чай.
– Довольно печальная история, если подумать, – вздохнул Шао Чэнь, вдыхая сладковатый аромат улуна. – История о таланте, который, будучи разлученным с удачей, не может в полной мере раскрыться. Чжэнь Фэй, как ни старался, не мог выбраться из нищеты и бедности, а момент, который бы прославил его и дал дорогу в новое будущее, никак не наступал. Для любого музыканта важно оказаться в нужном месте в нужный час, чтобы быть замеченным человеком, который поведет его дальше. Для Чжэнь Фэя таким человеком мог бы стать господин Цзю… Да, мог бы стать.
– Но не стал?
– Не стал. Возможно, если бы Чжэнь Фэй добился от господина Цзю личной встречи, если бы сыграл ему наедине, господин Цзю смог бы оценить его игру по достоинству. Но Чжэнь Фэй показывал ему свое мастерство рядом с выдающимися талантами. Его волнение, страх, тревога сыграли с ним злую шутку. Если он играл также как на приеме у господина Вэя, нет ничего удивительного в том, что в господин Цзю его отверг.
– Но он очень хорошо играл у господина Вэя! – заступился ученик Су.
Шао Чэнь покачал головой.
– В том и дело, что очень хорошо. Выучено и ладно, как добродетельный ученик музыканта, но не как сам музыкант. У настоящего таланта всегда есть какой-нибудь изъян. Даже если со стороны искусство кажется совершенным, стоит присмотреться, и изъян найдется. Господину Цзю нужны были особые люди, открывающий новое в том, что делают, не слепо повторяющие старое…