– Ааарр! Глупый доктор! Ты за это заплатишь! Я сразу увидел, вы оба не похожи на разбойник! Вы похожи на шпион! Вы не умрете так просто, как остальные гайдзин, сперва я проведу специальный допрос! О, у меня есть пара способ, как развязать любые языки!
Он что-то коротко гаркнул солдатам, и братьев, предварительно хорошенько отдубасив, потащили в сторону единственного уцелевшего блиндажа, где через несколько мгновений бросили в сырую, пахнущую землей и порохом тьму. Сзади хлопнула тяжелая деревянная дверь.
Родины остались вдвоем. Борис с трудом сел, привалившись к стенке так, чтобы не мешали связанные руки, и ухмыльнулся разбитым ртом:
– Да, Енюха, столько колотушек я со времен военного училища не получал. А впереди еще что похуже ждет.
В подтверждение его слов, со стороны озера раздался ружейный залп, затем еще один. Георгий поежился. Перспектива оказаться в руках японских мастеров пыточных дел была не самой приятной. Нужно действовать срочно, пока солдаты заняты на берегу.
Судя по голосам, возле двери блиндажа остались дежурить всего двое пехотинцев с винтовками. Это шанс, и его нельзя упустить. Но что же предпринять? Нужно как-то заставить стражу открыть дверь и войти внутрь, а дальше уже придется действовать наудачу. Неожиданно Родину вспомнился случай из его медицинской практики, произошедший в старокузнецкой больнице незадолго до его командировки на Сахалин. Врач усмехнулся и пробормотал:
– А что, может сработать… Да-да…
Борис удивленно взглянул на брата:
– Неужели придумал чего?! Давай выкладывай, у тебя с детства голова из нас троих самая светлая была.
Георгий наклонился к уху Бориса и быстро зашептал. Тот слушал затаив дыхание, потом пару раз тихонько хохотнул и сказал: «Ай да Енька!» Георгий закончил и толкнул брата плечом:
– Ну что, понял?
Тот кивнул в ответ.
– Тогда с Богом! Была не была!
И Борис немедля принялся голосить, словно базарная бабка, у которой цыгане увели поросенка:
– Ой, батюшки! Что же делать-то?! Помогите! Брат помирает! На помощь!
Георгий, подыгрывая, принялся сипеть, хрипеть и сучить ногами, виртуозно симулируя асфиксию. Это было несложно, поскольку эти симптомы молодому врачу были прекрасно известны. Солдаты, которым был дан приказ сохранять пленникам жизнь, чтобы ненароком не лишить своего командира удовольствия провести «специальный допрос», немедленно открыли дверь и, выставив вперед штыки, щурились в темноту, непрерывно тараторя что-то вопросительное. Борис обратился к ним с мольбой на нарочито ломаном японском, мешая его с русскими словами:
– Помогите, родненькие! Брат перстень золотой хотел проглотить, чтобы на допросе не нашли, а он возьми и застрянь у него в горле! Здоровый, сволочь, фамильный, с камнем! Помогите достать, а то у меня руки-то связаны. Не губите брата!
Георгий с готовностью захрипел, замотал головой и встал на корточки. При слове «золотой» солдаты переглянулись с интересом, и один из них, поставив винтовку к стене, отстранил рукой Бориса, чтобы поглядеть на злополучную фамильную драгоценность. В этот момент Георгий резко разогнулся, как пружина, и боднул охранника в живот вихрастой головой. Японец, крякнув, отлетел, словно кегля, ударился о бревенчатую стену и обмяк. Старший Родин тем временем одним ударом ноги выбил у оставшегося противника винтовку, а другим врезал ему снизу в челюсть. Солдат рухнул на земляной пол и затих.
Братья ловко перерезали свои путы штыками винтовок и, прихватив оружие, по-пластунски выползли из блиндажа. Кругом тихо, видно, все враги наслаждались зрелищем казни несчастных ополченцев. А до густого леса – рукой подать.
Георгий на секунду замер на опушке, с комом в горле вглядываясь, как на берегу методично шел расстрел его недавних однополчан. Борис положил ему руку на плечо:
– Пойдем. Им уже не помочь. Нужно спешить, пока не хватились.
Родин рассеянно кивнул, и они тяжелой рысью двинулись вдоль опушки, оглядываясь всякий раз, когда под ногами хрустел случайный сучок. Но далеко уйти не успели.
На первой же поляне беглецы столкнулись нос к носу с красномордым усатым офицером, который выходил из-за куста, поправляя портупею. Борис мгновенно вскинул винтовку, собираясь угостить врага свинцом, но его младший брат положил руку на ствол и молча покачал головой – выстрел неминуемо привлек бы внимание солдат, суетившихся на берегу не более чем в ста шагах от поляны.
Вместо этого Георгий шагнул вперед, держа короткую японскую винтовку двумя руками, словно посох для палочного боя. В памяти всплыли уроки драки на палках, данные юному Женюсику его суровым дедом Григорием Евдокимовичем на заснеженном дворе родинского дома. Даже фантомно заныли синяки и ссадины, оставленные когда-то клюкой его неумолимого наставника. Японец осклабился и изящным, отточенным движением, неожиданным для пухлого коротышки, извлек из ножен катану, великолепной работы бритвенно-острый меч с гардой, богато украшенной красными кистями:
– А-а-а-а… Снова ты, глупый иши-доктор! Ты уже надоедай мне! Теперь готовься встретить смерть. Я убью тебя оружием моих предков во славу императора! Ассс!
Потомок самураев сделал стремительный глубокий выпад, так что Георгий едва успел парировать, подставив винтовку. На винтовочном ложе осталась глубокая зарубка, доставшая аж до железа. Родин покачал головой и снова встал в защитную стойку. В этот раз, когда офицер неожиданно атаковал, широко махнув мечом сбоку, параллельно земле, он уже был готов к обороне.
Георгий резко присел, словно в русской плясовой, так что меч только просвистел у него над головой, срезав пару каштановых прядей, и одновременно коротко ткнул противника прикладом в колено. После этого Родин, выпрямившись и чуть отступив в сторону, полоснул штыком по руке, сжимавшей меч. Японец взвизгнул и выронил оружие. Русский боец спокойно смотрел, как его противник, тяжело дыша, попятился, неловко принялся здоровой левой рукой тянуть из кобуры упрямый револьвер, словно позабыв про то, что это оружие считалось «бесчестным».
– Это тебе за погубленные христианские души, за моих боевых товарищей! – процедил сквозь зубы Георгий и обрушил на широкое лицо офицера винтовочный приклад.
Братья неслышно, словно июльский ветерок, скрылись в тайге. Путь предстоял неблизкий: обойти Тунайчу по восточному берегу и до темноты преодолеть по тайге почти пятьдесят верст, чтобы попытаться разыскать партизанский отряд капитана Быкова на условленном месте встречи.
Солнце стояло в зените, превращая сахалинскую тайгу в душную влажную баню. От болот поднимались гнилые испарения, а от полчищ слепней и гнуса просто спасу не было. Беглецы с трудом волочили ноги. Ужасно хотелось пить, после бессонной ночи, боя и тумаков японских солдат болело все тело. Но близость погони заставляла братьев поторапливаться, лезть через склон новой сопки, форсировать очередное зловонное болото.
А преследователи уже наступали на пятки. Японские разведчики, под видом гражданских год за годом проникая на остров, успели прекрасно изучить местность, а благодаря муштровке специалистов искусства ниндзюцу через тайгу двигались бесшумно и стремительно, словно тени.
Перед темневшим впереди еловым бором братья остановились перевести дух, тревожно вглядываясь в заросли. Внезапно с верхушки гигантской стройной сосны заухал филин. Через мгновение, будто в ответ ему, из кустов неподалеку захрюкал кабан. Несколько секунд тишины, и снова уханье филина. Борис чертыхнулся и пальнул с колена в зеленую сосновую крону. Оттуда с отчаянным криком свалился в кусты ежевики «филин», одетый в зеленый маскировочный костюм. Из тайги зазвучали ответные выстрелы – это вслед за разведчиками беглецов настигали пехотинцы императорской армии.
Глава 4
Вскоре начало казаться, что японцы палили со всех сторон. Пули то и дело расщепляли кору, срезали тонкие ветки, свистели над головами. Борис отшвырнул бесполезное ружье – и через минуту, сделав три последних выстрела, ругнувшись, так же поступил и Георгий. Их теснили из леса на открытое место, загоняли, как диких зверей…
Георгий крутил головой, пытаясь высмотреть хоть какое-то убежище. Поваленное дерево, старая медвежья берлога, волчья нора – сойдет все, что угодно, пусть грязное, вонючее, затянутое паутиной и плесенью. Главное – притаиться, чтобы пропустить мимо японский отряд. Пусть уйдут дальше, минуют их – хотя бы на версту, а там уже можно затеряться в лесу, смешать свои следы со следами японцев…
– Сюда, – шепнул он Борису, махнув рукой. – Голову пригни.
Колючий кустарник тесно переплел гибкие ветви, в которых запутались полувысохшие тушки неосторожных птиц, прошлогодняя листва, клочки шерсти кого-то неповоротливого. Но внизу, почти у самой земли, был небольшой – с локоть в диаметре, не больше – лаз. Трава там была примята, на ветках свежие и застаревшие сломы – там явно кто-то пробирался, и не один раз.
– Застрянем, – тихонько пробормотал Борис, неуверенно качая головой. – И нас тут же и повяжут.
– Голова пролезет – все пролезет, – преувеличенно бодро отозвался Георгий. Правда, еще по детскому опыту он помнил, что так получалось далеко не всегда, но терять было нечего.
Острые шипы разрывали ветхую одежду и кололи тело, колени и локти погрузились в вязкую грязь – вода скапливалась у корней кустарника годами, и солнце никогда не заглядывало сюда, чтобы хоть чуть-чуть просушить почву. Поскальзываясь, Родин рванул вперед, чтобы поскорее проскочить кустарник и выбраться с другой стороны, но тут же зашипел от резкой боли в шее и голове, прикусив губы, чтобы не заорать на весь лес. Колючие ветки впились в волосы и бороду, намотали на себя и теперь держали крепко, как самый лучший капкан. Любое движение причиняло адскую боль.
– Ну же, – нервно зашептал за его спиной Борис. – Давай же, вперед.
Родин изогнулся, нащупывая на поясе ножны. О том, чтобы ломать держащие его ветки голыми руками, нельзя было и помыслить – острые шипы изодрали бы кожу до мяса. Вытащил нож, резко, с оттяжкой полоснул, не разбирая, ветки или волосы. Раз, два…