— Я думаю, — сказал Игорь, — что причина нам известна. Точнее, известен пусковой механизм. Я много думал над тем, что ты рассказывал, и над тем, что я видел сам, и пришел к выводу, что этот пусковой механизм — пещера. Именно с нее все началось.
— Согласен. Но что это нам дает?
— Что происходило в то лето, когда пролился студень? — спросил Игорь у Федора Петровича. — Может быть, нечто подобное?
Старик покачал головой.
— Может и так. Но точно не вспомнить. Никто не помнит.
— Я уверен, это важно, — сказал Игорь. — Очень много параллелей: волнение животных, чудища эти появились. Ведь до тридцать седьмого ничего такого не было.
— Не было, — подтвердил старик. — В тридцать седьмом началось.
И тут мне в голову пришла идея.
— Лена, помнишь, ты хотела меня загипнотизировать? Чтобы я вспомнил?
Она кивнула.
— А что, если попробовать с Федором Петровичем? Вдруг получится?
Лена посмотрела на старика. Лицо ее, до того грустное и какое-то неживое, вдруг преобразилось. Из мертвой маски оно вновь превратилось в лицо Лены, к которой я привык. Она нахмурилась.
— Теоретически, это возможно. По крайней мере, можно попытаться.
— Федор Петрович, вы не против? Если мы сможем узнать, что происходило тогда, возможно, мы поймем, что делать теперь. Это может оказаться важным. В любом случае, это шанс.
Старик потер подбородок.
— Гипноз, говорите. Слышал я про гипноз. Говорят, человек в гипнозе летать может.
— Не совсем. — Лена улыбнулась. — Но вспомнить то, что давно забыто или вытеснено, можно. Я постараюсь вам помочь.
Федор Петрович медлил. Видно было, что наша идея не вызывает у него восторга.
— Действительно, Петрович — попробуй, — сказал один из сидящих за столом.
И старик решился.
— Ладно, ладно, — проворчал он. — Только вот давай на чердак пойдем. Чем меньше зрителей, тем лучше. А ну как я лаять начну?
Мы заулыбались. Робкая надежда разрядила гнетущее напряжение, царившее в комнате. Пусть у нас не получится, но мы будем действовать. Сидя взаперти без дела можно сойти с ума.
— Хорошо, — сказала Лена. — Действительно, лучше, чтобы нас не отвлекали.
— Ну тогда пойдем ты да я, да твой друг. Идея его, вот пусть и обдумывает мои разговоры. А вы здесь подождите.
Виктор Анатольевич и мужики за столом принялись возражать, очень уж всем хотелось присутствовать при диковинной процедуре, но старик был непреклонен.
— Я вам не цирк устраиваю! — строго сказал он. — Я к врачу иду. Ясно вам? Вот так!
Возразить было нечего, и они сдались. Мы втроем отправились на чердак. Там было темно и пыльно, низкий потолок не позволял выпрямиться во весь рост. Обстановку составляли старые газеты и всякий хлам — чайник с дырой в боку, сломанное деревянное кресло и все в таком роде. Мы принесли три стула и расселись.
— В том, что здесь будет происходить, нет ничего волшебного, — сказала Лена. — На самом деле, большую часть работы проделаете вы сами, Федор Петрович. Моя задача — просто помочь вам, задать направление. Ваша память уже содержит всю необходимую информацию, нужно только вспомнить.
— Дело, вроде, не хитрое, — заметил старик не без ехидства. — Да вот я уж столько раз пытался, да все без толку. Только голову ломал. И другие пытались тоже.
— Не нужно ничего ломать, — мягко сказала Лена. — Когда вы пытаетесь что-то вспомнить, мучаетесь, прилагаете большие усилия, ваша память работает наоборот — она сопротивляется. Как обычно бывает — пытаешься вспомнить слово или название, вот оно — крутится на языке, но, сколько ни силишься, не выходит. Но стоит отвлечься, перестать об этом думать, и оно тут как тут! Расслабляясь, переходя к другому делу, вы обходите блок в вашей памяти. Вот в этом я и собираюсь вам помочь. Я хочу, чтобы вы полностью расслабились, чтобы перестали сопротивляться. Тогда мы сможем заглянуть в ваши воспоминания в обход препятствий.
— Ладно говоришь, — сказал старик. — Ну хорошо. Что мне делать?
— Я хочу, чтобы вы сели удобно и закрыли глаза.
Федор Петрович послушно зажмурился.
— Теперь я прошу вас думать о том, что вам приятно, что вас успокаивает. Это может быть какая-то картина из прошлого. Воспоминание, которое вам легко доступно и дорого, в котором вы чувствуете себя комфортно. У вас есть такое?
— Да.
— Расскажите. Опишите мне его как можно подробнее.
— Это было очень давно, в детстве. На улице темно, зима. Метет — аж окна позвякивают. В трубе воет. Я лежу на печи, прижимаюсь ухом к трубе и слушаю. Тепло. В комнате слабый свет, на столе лампа. Возле стола — мать, на коленях у нее недовязанный свитер. Она быстро работает спицами. Я вижу, как на них блестит огонь от лампы. Напротив — отец. Он вырезает из дерева игрушку. Я знаю, что он мастерит ее для меня. Они думают, что я сплю.
— Очень хорошо. Держите этот образ перед глазами. А теперь постарайтесь расслабить мышцы. Каждую мышцу. Одну за одной. И думайте о том вечере из детства, вспоминайте его во всех подробностях.
Я сидел тихо, затаив дыхание, и смотрел, как Лена постепенно вводит старика в транс. Она говорила с ним спокойным, бесцветным, размеренным голосом, руководя его воспоминаниями, приказывая ему расслабиться. Я почувствовал, как самого меня начало клонить в сон и пару раз клюнул носом. Интенсивность посыла, который Лена направляла на Федора Петровича, оказалась такова, что я сам невольно следовал ее инструкциям.
Скоро голова старика опустилась на грудь, руки плетьми повисли вдоль тела.
— Вы все еще в доме? — спросила Лена.
— Да. Спать хочу. Ходики на стене тикают. Кошки-ходики.
— Встаньте и пройдите по комнате. Идите спокойно и медленно.
— Да, — сказал старик неохотно.
— Вы проходите мимо стола. Отец и мать продолжают свои занятия. Спицы в руках матери двигаются все медленнее, отец поднимает игрушку к свету и рассматривает ее. Они вас не видят, потому что вы стали невидимкой. Вы проходите по комнате, подходите к двери и открываете ее прямо в лето 1933 года, в тот день, когда пролился студень. Перед вами раннее утро. Вы выходите, чтобы пасти стадо. Откройте дверь. Что вы видите?
— Солнце, — сказал старик.
Голос его поразительно менялся. Если про часы на стене явно говорил ребенок, то теперь тон стал другим. Теперь голос принадлежал подростку и звучал восторженно и звонко, словно каким-то немыслимым образом этот человек действительно перенесся во времени. Если закрыть глаза, то можно было подумать, что перед нами сидит не старик, а еще совсем молодой человек.
— Очень яркое солнце, — продолжал он. — Приходится сощурить глаза. Трава блестит, и холодно.
— Теперь вы сидите на окраине поселка. Стадо пасется чуть в стороне. Расскажите, что происходит?
— Скотина волнуется. Она с самого утра волнуется, не могу понять почему. Может, из-за духоты? Очень душно, а к полудню стало совсем невтерпеж. Не жарко, но дышать нечем. От собаки совсем мало проку — только носится вокруг да брешет. Хоть бы совсем убегла, а то нет — петляет и петляет.
— Вы видите тучу?
— Вижу. Теперь вижу. Ползет с запада. Чудное дело — ветра нет, а она ползет себе, будто тянут ее, чуть земли не касается. Собака воет где-то внизу у озера. А другие ей отзываются. Коровы пытаются сбиться в кучу. Я хочу разогнать. Боюсь, как бы телят не подавили.
— Теперь перенесемся еще немного вперед. Студень пролился, вы видите свою мать. Она пришла из поселка, и сапоги у нее запачканы студнем.
— Мама выглядит странно. Я никогда ее такой не видел. Глаза открыты, но она будто спит. Берет меня за руку. Мне страшно. Я вырваться хочу, но она прижимает меня к себе, хватает за плечи. Коровы разбредаются. Я хочу сказать ей об этом, но не говорю.
— Она ведет вас в поселок?
— Да.
— Что вы видите?
— Все покрыто студнем. Его очень много, ноги в нем вязнут. Он сползает с крыш, с заборов. Слышно, как он хлюпает. Он холодный и вязкий, очень неприятно ступать по нему босыми ногами, но я боюсь сказать об этом матери. Вокруг люди. Они стоят в студне, как столбы, головами крутят. Мне кажется, что они неживые.
Старик начал всхлипывать. Это было похоже на сдавленные всхлипы ребенка, который хочет расплакаться, но боится плакать открыто.
Лена положила ладонь ему на руку.
— Перенесемся еще немного вперед. Наступил следующий день. Вы уже успокоились. Вам больше не страшно. Что происходит вокруг вас?
— Я несу по двору пустое ведро. На мне резиновые сапоги — ногам очень жарко. У забора стоит отец. Он зачерпывает студень лопатой и кидает в ведро. Он уже проделал дорожку от дома к калитке. Мне весело. Я смеюсь.
Лена повернулась ко мне.
— Может быть, стоит спросить его про какой-то конкретный день? У тебя нет никаких соображений по поводу дат?
Я покачал головой.
— Абсолютно никаких. Придется двигаться последовательно. Пусть это будет полдень каждого дня. Когда что-то нащупаем, мы сразу поймем. Другого способа я не вижу.
— Хорошо.
Дальше я постараюсь своими словами изложить последовательность событий лета 1933 года, основанную на воспоминаниях Федора Петровича, часто отрывочных и неполных. Я постарался систематизировать информацию и привязать ее к датам.
24 июня 1933 года.
Над поселком появилась черная туча, из которой пролился густой студенистый «дождь». Откуда туча пришла и куда потом исчезла — неизвестно. «Студень» накрыл Щукнаволок и еще примерно метров сто вокруг. Четкая локализация события может говорить о том, что вещество было сброшено на поселок намеренно.
25 июня 1933 года.
Население поселка собирает «студень», пытаясь расчистить прилегающие к домам участки. Вещество очень вязкое, почвой почти не впитывается. В условиях жары и отсутствия ветра интенсивно испаряется, уплотняясь. Испарения видимы и напоминают туман желтого цвета. Собранный «студень» складывают в большие кучи.
26 — 27 июня 1933 года.
Расчистка поселка продолжается. Испарения значительно усиливаются. Щукнаволок затянут дымкой. Плохая видимость. Люди погружены в себя, эмоционально заторможены. Почти не общаются между собой. Работы координируют «старшие». Кто они такие, неизвестно. Возможно, какая-то инициативная группа.