Она кивнула, и мы отправились к Гене. Возле его дома собралось небольшое общество, человек пять местных. С нами поздоровались и поинтересовались, как продвигается расследование. Узнав, что ничего важного не найдено, они закивали и стали желать нам удачи.
Все-таки Гена разболтал о пещере на острове. Наивно было ожидать, что в таком маленьком поселке можно что-то скрыть. Я не стал выговаривать его, все равно сделанного не воротишь, а портить хорошие отношения с теми, кто нам помогает — глупо.
— Что это там за делегация была? — спросил я, когда лодка отчалила от берега.
— Общественность, — ответил с улыбкой Гена. — Интересуется.
— А они в штольню не полезут? Нам жертвы не нужны.
— Не полезут. Они знают, что там опасно.
Я ничего не ответил, только покачал головой.
Мы дотащили вещи до штольни и стали держать совет. Ни Виктор Анатольевич, ни Гена не горели желанием спускаться под землю, что вполне меня устраивало. Мы решили, что я сделаю пробный спуск без фотоаппарата и камеры, осмотрюсь на месте, а по результату уже будет видно, что делать дальше. Надев каску и включив фонарь, я открыл вход в штольню и заглянул внутрь. Со вчерашнего дня никаких изменений не произошло, все оставалось, как было. Я взял смотанную лестницу и полез в темноту.
В ярком свете фонаря провал был заметен метра за два. Я осторожно продвинулся немного вперед, тщательно ощупывая каменный пол, и вытащил металлические костыли, на которых предстояло крепить лестницу. Камень поддавался довольно легко, и через четверть часа все было сделано. Я вытащил из кармана маленькую рацию и сказал:
— У меня все готово. Спускаюсь вниз. Прием.
— Давай. Мы на связи.
На заднем плане тихо вещал радиоприемник. Наш химик явно изготовился слушать трансляцию матча. Чувствуя себя спелеологом из фильма ужасов, я скинул лестницу вниз и стал осторожно спускаться.
Провал вскрыл огромную пещеру. В подвешенном между полом и потолком состоянии было трудно судить о ее точных размерах, но, не удержи меня веревка при первом посещении, мне бы пришлось падать с высоты метра четыре, не меньше. Стены вокруг были черными, гладкими и блестели от влаги. Воздух холодный и спертый, без посторонних запахов. На стенах толстыми венами бугрились минеральные отложения. Светло-желтого цвета, они не отражали свет фонаря и сложными переплетениями расползались во все стороны, образуя причудливый, похожий на паутину рисунок. Я мало знал о пещерах, однако такая конфигурация минеральных отложений показалась мне странной. По моим понятиям эти наросты должны стремиться вниз отвесно. Или почти отвесно. А эти раскинули свою сеть во всех направлениях одновременно, причем, в некоторых местах, они явно росли вверх. Удивительно.
Я включил рацию и рассказал об увиденном Виктору Анатольевичу. Он тоже не смог объяснить мои наблюдения и ограничился пожеланием проявлять максимальную осторожность.
Я продолжил спуск. Внизу меня ожидало новое открытие.
Пол пещеры, гладкий и скользкий, оказался подозрительно ровным, что сразу навело меня на мысль о его искусственном происхождении. А стоило мне оглядеться, как эта мысль превратилась в уверенность: посреди пола возвышалось странное каменное сооружение, при взгляде на которое по спине у меня побежали мурашки. Направив на него фонарь, я несколько раз обошел вокруг.
Передо мной был прямоугольный каменный постамент со сторонами метр на метр и высотой в половину человеческого роста. Все грани ровные, гладкие, словно отшлифованные, с вкраплениями все тех же бледно-желтых минеральных отложений. На постаменте стояла фигура, образованная двумя вытянутыми эллипсоидами, соединенными друг с другом тонкой перемычкой. В отличие от постамента, они имели грубую поверхность со множеством каверн и глубоких борозд, расположенных хаотично. Я внимательно осмотрел основание каменной глыбы — никакой щели, словно он вырос прямо из пола. То же самое было и с геометрической композицией на нем.
Я включил рацию.
— Виктор Анатольевич, я кое-что нашел. Сейчас поднимусь за фотоаппаратом. Прием.
— Ждем. Осторожней там.
Напоминание было излишним. Мрачное черное сооружение насторожило меня и, честно говоря, напугало. Сам не знаю, почему. Даже если оно рукотворное, то в его появлении нет ничего из ряда вон выходящего. Просто много лет назад кто-то спустился в пещеру и изваял это… нечто. Но зачем? И откуда такие странные формы? Никогда раньше я не слышал ни о чем подобном. Зачем мог понадобиться каменный монумент под землей?
Я подошел к лестнице и стал поспешно подниматься, инстинктивно стараясь производить как можно меньше шума. Благополучно добравшись до штольни, я еще раз осветил фонарем пещеру. Что-то в очертаниях монумента показалось неуловимо знакомым, но, как я ни силился вспомнить, озарение не приходило. Я погасил фонарь и полез вперед, к свету.
Мой рассказ заинтересовал Виктора Анатольевича настолько, что он даже на минуту отвлекся от приемника.
— Постамент, говоришь. Странно, странно.
— Сейчас я его сниму.
— Отродясь о таком не слышал! — заявил Гена. — А ведь я, считай, сторожил.
Я взял фотоаппарат и опять полез в штольню. Лаз уже успел наполниться свежим воздухом, но стоило спуститься в пещеру, как атмосфера снова сделалась густой и душной. Слабый характерный запах казался знакомым, я где-то уже сталкивался с таким, причем совсем недавно. Чуть сладковатый, тошнотворный — запах головной боли и бессонной ночи. Воспоминание вертелось где-то у самой поверхности. Я закрыл глаза… и вспомнил. Точно! Стоило только отрешиться от пещеры, как воспоминание пришло само собой — так пахло в доме у Федора Петровича в первые две ночи, которые я провел с закрытыми окнами.
Открытие так взволновало меня, что я даже позабыл о загадочном постаменте, который собирался фотографировать. Между стариком и пещерой явно наметилась связь, и связь волне материальная. Но Федор Петрович утверждал, что ничего не знает о подземелье. Любопытно. Очень любопытно.
Я закончил спуск, вытащил фотоаппарат и заглянул в видоискатель. Луч фонаря, который я положил на пол, направив вперед, осветил постамент и небольшую часть стены за ним с отчетливо видимыми желтоватыми отложениями. Я сделал пробный кадр без вспышки с большой выдержкой. Очертания предметов немного смазались, здесь требуется штатив, но цвета получились очень хорошо. Это может оказаться полезным. Теперь нужна четкая картинка. Я выдвинул вспышку, прицелился и нажал на спуск.
На долю секунды пещера наполнилась ярким светом, и в это мгновение мне показалось, что фигура на постаменте двинулась. Внезапно навалилась жуткая головная боль, ноги ослабли и подогнулись, я прижал к себе фотоаппарат и медленно сполз по стене.
Наверное, на какое-то время я потерял сознание. Когда я снова открыл глаза, то увидел Виктора Анатольевича. Он смотрел испуганно.
— Ты где был? — спросил он, увидев, что я зашевелился.
— Со мной все в порядке, — произнес я, стараясь подняться на ноги. — Просто…
— Где ты был? — настойчиво, тщательно выговаривая слова, повторил Виктор Анатольевич.
Вопрос показался мне возмутительно неуместным, а нажим, с которым Виктор Анатольевич повторил его, заставил меня разозлиться.
— Здесь я был! Вот тут, где сейчас стою!
Меня мутило, ныли мышцы. Больше всего на свете хотелось выбраться отсюда и вдохнуть свежего озерного воздуха. Виктор Анатольевич не ответил. Он еще несколько секунд настороженно меня разглядывал, потом кивнул, обхватил меня за плечи и повлек за собой к веревочной лестнице. Какая-то мелкая тварь скользнула возле ноги и громко зашипела. Я отпрянул, но Виктор Анатольевич потянул вперед.
— Давай, иди, не останавливайся. Ты по лестнице сможешь?
Тварь исчезла в темноте, но теперь я боялся ступать на пол. Несмотря на настойчивые тычки нашего химика, я упрямился и медленно, насколько это было возможно, опускал и поднимал ноги.
Мне показалось, что в пещере стало гораздо темнее.
— Фонарь погас, — сообщил я.
Мне не ответили.
— Геннадий! — закричали где-то рядом. — Он не поднимется. Тяни! Я буду страховать.
Мне сдавило живот. Чьи-то руки обхватили меня, пытаясь смять, вывернуть наизнанку. Я вцепился в них и, рыча, принялся отрывать от себя. Они оказались сильнее — рванули вверх так, что перехватило дыхание, и ноги оторвались от земли. Я наугад лягнул темноту и снова потерял сознание.
Почувствовав холод, я открыл глаза. Виктор Анатольевич усердно поливал меня водой, бормоча под нос какие-то причитания. Это выглядело так забавно, что я затрясся от смеха.
— Ну слава Богу! — облегченно вздохнул Виктор Анатольевич. — Я уж думал все — труба.
— Что со мной случилось? — проговорил я. Язык слушался плохо, челюсти с трудом двигались, сильно кружилась голова. — По мне будто машина проехала.
— Пить хочешь? — спросил он.
Я кивнул. Налив мне чая из термоса, он спросил:
— Ты что-нибудь помнишь?
— Что помню?
— Что там с тобой стряслось?
Я нахмурился, пытаясь совладать с бардаком в голове. Очень трудно было сосредоточиться. Едва я ухватывал какое-нибудь воспоминание, как оно выскальзывало и присоединялось к чехарде мыслей и образов. Впервые в жизни я испытывал что-то подобное. Пустая, гулкая, совершенно непригодная голова.
— Я спустился в пещеру…
— Так.
— Сфотографировал камень…
— Так.
Я посмотрел на Виктора Анатольевича с недоумением.
— Это все.
Гена и химик напряженно переглянулись.
— Да в чем дело-то? Что вы друг на друга коситесь?
— Продышался, — сказал Гена. — Это очень хорошо.
Виктор Анатольевич поднес руку к моим глазам.
— Смотри на часы.
Я посмотрел. Цифры на маленьком экране показывали 16:39. Мысли путались, пришлось обхватить голову руками, чтобы сосредоточиться.
На остров мы приплыли утром и оказались на поляне около одиннадцати часов. Еще примерно час ушел на приготовления. Значит, во второй раз я спустился в пещеру около половины первого — часа. А это значит, что я пробыл там… три с половиной часа.