— Почему же, додумались. Была комиссия, — тут Золотарева как-то недобро усмехнулась. — Знаете, Нонна, я сейчас начну объяснять несколько издалека. Дело в том, что за прожитые годы я, как и всякая неглупая женщина, обросла нужными связями. У меня есть знакомые в различных сферах. Так вот, ремонт делала бригада, которой руководит мой старый друг, школьный приятель. Они достаточно серьезно скостили мне цену на ремонт.
Только поэтому денег и хватило.
— Так что насчет комиссии? — поторопила я ее. Получилось не очень вежливо, но у меня уже поджимало время.
— Комиссия, как я уже и сказала, была созвана. Провела проверку и написала отчет: никакого капремонта произведено не было.
— Как это? — оторопела я.
— А вот так. Узнали тот факт, что мы друзья с руководителем ремонтной бригады и решили, что я вступила с ним в сговор. А остальным рабочим и кое-кому из сотрудников заткнула рот деньгами. Хотя если честно, — директриса перешла на доверительный тон, — я думаю, что этот отчет — подделка. «Липовая» бумажка, состряпанная с целью сместить меня с этой должности.
— У вас есть основания так считать?
Вы видели сам документ, он показался вам подозрительным?
— Да нет, Нонна, сам документ я, конечно, видела. С первого взгляда он не производит впечатление подделки. Но понимаете, мне кажется, если бы документ был подлинный, тот же Коркин уже давно заявил бы в прокуратуру. Однако там заинтересовались бы и поддельным документом! Видимо, Коркин просто не решается рисковать.
А что, в этом есть свой резон! Действительно, если документ липовый, Коркину было бы несдобровать.
— Алла Николаевна, а не могут вас подобными действиями к чему-то принуждать? Или чего-то домогаться от вас?
— Понятия не имею. Чего от меня можно хотеть? Денег? Их у меня не так и много. Назначить на эту должность какого-нибудь своего человека? Так я вам уже сказала — директором детского дома быть очень трудно и хлопотно.
Я тактично смолчала о том, что, в принципе, сама Золотарева тоже могла считаться «своим человеком» чиновника Коркина — ведь именно он определил ее на этот пост. Однако о своем хорошем знакомстве с ним Алла Николаевна мне почему-то сообщать не торопилась. О прорабе ремонтников сообщила, а об этом как-то забыла…
Директриса отхлебнула кофе, потом неторопливо встала, подошла к окну, потом повернулась ко мне. И внезапно улыбнулась. Улыбка у нее вышла неожиданно хищная и неприятная.
— А вы знаете, Нонна, что почти все сотрудники детдома после моего отстранения объявили голодовку? Я имею в виду тех, кто находится в городе, а не разъехался по области вместе с воспитанниками.
Голодают в знак протеста против моего отстранения.
Об этом я уже знала от Зудинцева. Но на всякий случай решила изобразить изумление: громко ахнула и вытаращила глаза.
— Да-да. Весь персонал уже в течение недели ничего не ест.
— Они протянут ноги, — озадаченно прокомментировала я. — А если вас не восстановят? Что они будут делать — умирать голодной смертью?
— Что-то говорит мне, что до этого не дойдет, — в глазах Аллы Николаевны заплясали лукавые искорки. — Я все-таки надеюсь, что Юрий Самуилович прислушается к голосу разума и все утрясется.
В Агентство я вернулась преисполненная самых благожелательных чувств по отношению к директрисе. Золотарева, конечно, женщина непростая, но, по-моему, она ни в чем не виновата. Не доверять своему чутью я, как и Зудинцев, оснований не имела. В голове крепла решимость довести начатое до конца и обелить директрису.
У окна в коридоре я снова увидела Горностаеву с Модестовым. Встретившись со мной взглядом, Модестов как-то виновато поежился. Валентина же взглянула на меня с нескрываемым раздражением и сразу отвернулась к окну. Я торжественно прошествовала мимо них в кабинет и демонстративно захлопнула дверь — аккурат перед самым носом у Модестова. Нечего в рабочее время любезничать в коридоре с этой рыжей стервой! Она заигрывает с ним, это ясно! И Модестов тоже хорош — потакает. И это мой муж, отец двух моих детей! В этот момент я даже пожалела об отсутствии Спозаранника — он бы приструнил Модестова. А заодно и Горностаеву. Кстати, раньше эта ветреная особь постоянно покуривала у окна в компании с Зудинцевым. Начать, что ли, в отместку этой парочке, кокетничать с Георгием Михайловичем? А что, это мысль! Зудинцев мне давно симпатичен. Думаю, не без взаимности. Нужно только разбудить в нем дремлющее чувство. Кстати, этим можно попытаться убить двух зайцев — охмуренный Зудинцев, вполне может быть, позволит мне поучаствовать в расследовании нападения на моего соседа.
Чиновника Коркина, зампреда комитета по делам семьи и детства, подписавшего приказ об отстранении директрисы, я невзлюбила, как только вошла в его приемную. Секретарша, похожая на селедку в маринаде — такая же тощая, скользкая и снулая, — семь раз заходила к нему в кабинет, возвращалась и сообщала, что меня примут через несколько минут. Несколько минут сложились в полчаса. За это время я успела продумать меню на вечер, составить расписание дел на завтра и покупок на сегодня, подсчитать наличность и навести порядок в сумочке. Наконец, после очередного захода в кабинет, секретарша, кисло улыбаясь, пригласила меня в святилище.
Коркин, как и его секретарша, напоминал рыбу. Только не селедку, а угря.
Какой-то он был длинный, черный и дерганый. Просто аквариум какой-то!
— Комментировать отстранение Золотаревой я не собираюсь! Вы ведь за этим пришли? — с порога огорошил меня господин Коркин.
Интересно, а чего ради я торчала у него под дверью?!
— Но именно этот ваш комментарий и был целью моего визита! Я предупредила вас об этом по телефону, и вы назначили встречу. Для чего? Могли бы и отказаться.
— Я могу вам только еще раз повторить то, что я уже сообщал прессе. Надеюсь, вы читали предысторию и уяснили подоплеку случившегося? — надменно подбоченился чиновник.
— Подоплеку уяснила. Повторяйте, — разрешила я, поудобнее устроившись в костлявом кресле рядом со столом чиновника. Коркин уставился на меня, как на кобру. Наверное, он думал, что после его неприкрытого хамства, я зарыдаю от обиды и покину его кабинет. Не на ту напал!
— Вы в курсе истории? Знаете, что Золотарева израсходовала деньги, выделенные на ремонт корпуса детдома?
Я кивнула.
— Тогда что вас еще интересует? Вы считаете, что за присвоение такой суммы денег, выделенных для блага детей, директрису не нужно было наказать?
Видимо, Юрий Коркин еще не привык общаться с прессой. Иначе он бы не допускал таких эмоциональных выпадов. Впрочем, меня его эмоции интересовали постольку-поскольку.
— Насколько мне известно, в корпусе производился не только косметический ремонт. Там менялись коммуникации, перестраивались стены. На это и ушли все деньги.
— Ложь! — перебил меня чиновник. — Не очень умелая ложь! Вы сами видели этот якобы отремонтированный корпус?
Я вынуждена была признать, что нет.
— Вот именно! Если бы вы его видели, вы бы сразу поняли, что никакого капремонта не производилось. Да он там и не требовался! Комиссия, в которую входили специалисты, это подтвердила!
Юрий Самуилович вскочил и забегал по кабинету. Я попробовала следить глазами за его мельтешением, но сразу же отказалась от этой затеи. Беготня Коркина действовала подобно гипнотизирующему маятнику. Неожиданно он остановился и повернулся ко мне:
— А вы знаете, что устроила эта директриса? Подбила весь персонал на демонстративную голодовку! — брякнул он как-то невпопад.
— А мне казалось — это добровольная акция. И как она на расстоянии смогла бы контролировать процесс питания своих сотрудников? — невинно заметила я.
Чиновник злобно посмотрел на меня.
— Неужели непонятно, — прошипел он. Ну чистый угорь! Правда, угорь все же больше рыба, чем змея, а рыбы, кажется, шипеть не умеют. — Это чисто демонстративная акция! Может, по ночам они и трескают за обе щеки! Зато днем демонстративно голодают! Этих протестантов уже телевидение приезжало снимать! Интересно, чего они хотят этим добиться?!
— По-моему, они и не скрывают — возвращения директрисы на ее пост.
— Золотарева предоставила администрации поддельные отчеты. Она здорово сэкономила на ремонте. В корпусе наклеили дешевые обои, купили не слишком качественную краску для полов и плохой линолеум! С начальником ремонтной бригады Золотарева наверняка договорилась — ведь он ее старый приятель. Отчет, составленный специальной комиссией, утверждает, что кроме косметического ремонта ничего в корпусе не менялось!
— Хорошо, ну почему в таком случае вы не обратились в милицию?
Мой вопрос как-то вдруг отрезвил Коркина. Он неожиданно успокоился, сел за стол. Такие перепады настроения характерны для людей с не очень уравновешенной психикой.
— Вы ведь наверняка знаете, что Золотарева была назначена на этот пост по моему предложению… Мы с ней достаточно давно знакомы и, в общем, находимся в неплохих отношениях. Находились до этих событий, — уточнил Коркин. — Обращение в органы — это почти наверняка уголовное дело. Пятно на всю жизнь. Мне все-таки не хотелось бы калечить ее судьбу.
Скажите, какая трогательная забота! Однако одна вещь меня все-таки озадачивала: почему Золотарева ни разу не упомянула о своих задушевных отношениях с Коркиным. Юрий Самуилович же, напротив, говорит об этом совершенно свободно.
В этот момент раздался пронзительный треск местного телефона. Юрий Самуилович снял трубку, выслушал секретаршу и как-то напрягся.
— Прошу прощения, Нонна Евгеньевна, но у меня появились срочные дела.
Если у вас возникнут ко мне еще какие-то вопросы, желательно не по этой теме, буду рад с вами встретиться! — с этими словами он взял меня под локоть, оторвал от кресла и с неожиданной для таких рыбьих мускулов силой повлек к выходу.
Аудиенция явно была окончена. Интересно, что могло случиться? Что это еще за VIP-персона, ради которой меня так беспардонно выставили? Выйдя из кабинета чиновника, я надменно огляделась. Но в приемной было практически пусто, если не считать сельдеобразную секретаршу. Да еще на стуле в уголке сидел один-единственный посетитель: смазливый паренек лет шестнадцати-семнадцати. Вид у мальчонки был какой-то забитый и испуганный. Как сказал бы мой старший сынок Денис — «зачморенный». Паренек с ужасом уставился на меня. Я попробовала ему ободряюще улыбнуться. В это