— Да, — Эли сглотнул. Его одежда была в плохом состоянии, все они были в грязи, лица тоже были в пыли. — Прима, куда…
Он спрашивал ее.
— Тише. Я отправлюсь за лордом Селвита, — она замолчала, решив, что ему нужно было объяснить больше. Он только вступил в игру. — Эли, я хочу открыть врата своей Дисциплины. Микал путь будет здесь, пока он не исцелится достаточно для пути, — она сделала паузу длиннее, коснулась щеки Щита. Ее пальцы оставили кровавый след на пыли. — Я… не хочу, чтобы он это видел. И ты тоже, — добавила она запоздало и не дала себе продолжить.
«Если он не доберется до Святого Джеймса целым, если кто-то ранит его по пути, я тебя найду. То, что я сделаю с Левеллином, будет милосердием по сравнению с твоим страданием».
Но это было не совсем правильно. Она убрала руку и встала, прогоняя пыль и грязь с треском очищающих чар.
Следы разрушения усеивали стены, весь дом дрожал после дуэли. Участки стен были из стекла или гладкого железа, падали чернильные перья, нерациональность изменила обычные вещи. Влага капала с потолков, капли поднимались с пола в некоторых местах. Сила притяжения была побеспокоена, и нерациональность еще не скоро утечет отсюда к другим магам в округе.
Она прошла через стену, тряся головой, когда края дыры в кирпичах дрогнули. Они стали красной шелковой бахромой, что трепетала в тумане и без ветра, касалась ее щек и ладоней зловещими поцелуями.
Левеллин и его оставшиеся Щиты отправились в конюшни. Как канцлер, Грейсон имел право ездить с грифонами в карете по делам государства, пока он платил за их содержание.
И, конечно, с его Щитами лорд Селвита ускорит побег на этих существах.
«Я сильно его напугала».
Они замерли, чтобы сменить лошадей на грифонов. Куски лошадиной плоти усеивали загон, по носу ударили запахи отходов и медной крови. На полу были кусочки кости. У Грейсона была коллекция, но все механические лошади стали кусками костей, металла и мяса.
«Не важно, Эмма. Пора».
Она встала, сжимая кулаками изорванные юбки. Видение изломанного тела Микала встало перед ней, она с усилием отогнала его, проступил пот. Пыль стала липкой, и она боролась за власть над силой, растущей в ней.
Когда она совладала с собой, Эмма оглядела конюшню, словно видела впервые.
«Смерть здесь».
Очень хорошо. Она была из Эндора, и пора было напомнить Левеллину Гвинфуду об этом. Если он доберется до пункта назначения, приступит к следующему шагу, о котором она догадывалась, ее королева будет в опасности.
Эмме Бэннон, Главной, эта мысль не нравилась. Она вдохнула, отогнала все о себе, повернулась к запертой двери в глубине себя.
И ее Дисциплина… развернулась.
Эта магия была меньше, сила хранилась и обновлялась с каждым Приливом. Там была Дисциплина, освобождение силы не слушалось волшебника. Оно просто было, сила вылетала из ворот, вдруг открытых для нее, пока сила проводника не угасала. Когда врата закрывались, мир менялся.
И была опасность потерять себя.
Яростный цветок расцвел в ней, его шипы были в гниющей пыли, земля ощущалась во рту. Пятна проказы покрыли ее кожу, появился вкус костей и горечь пепла.
— Аула наат гиг, — прокричала она Язык, что был старее Исцеления, и заклинание обрело форму, вырвалось из нее. Магия поднималась, чистая и без оков.
Кости, мясо и металл на полу загона… подрагивали.
Глава тридцать перваяПогоня
Хорошо, что мисс Бэннон оставила им кошелек с деньгами. Цена за лошадей до Верхнего Хардреса была кошмарной. Людовико сказал об этом, и договориться было сложнее, чем Клэр ожидал, Людовику нравилось спорить больше, чем было вежливо. Неаполитанца назвали грязным цыганом, и он только подтвердил бранное слово, не вовремя ругаясь. Зигмунд, конечно, не помогал, баварца могли обмануть во всем, и это было без вмешательства убийцы. Клэр с большим терпением смог заключить сделку в вежливом разговоре.
И все же они помчались верхом на рассвете над утесами Довера, через полчаса они были за городом.
Дорогу окружало зеленое и серое, размываясь в пути, Клэр смотрел вперед, уравнения наполняли его ментальный котел до краев. Модель не давалась. Он не знал, что сделал Трокмортон, а были и другие влияния — он прочел монографию Родерика Смита про логические модели, но уравнения напоминали примеры Смита как ноготь шестеренку.
Туман пытался преследовать их, но через пять миль после Довера они вырвались на водянистый серый свет солнца. Мир просыпался, не шумя, даже птицы забыли поприветствовать рассвет.
Их вид был перекрыт зелеными изгородями по сторонам, Валентинелли сжимался в седле, словно хотел быть в другом месте. Зигмунд сжимал поводья и выглядел жалко. Клэр насладился бы собой, если бы не постоянная работа разума. Он был не ближе к нахождению ответа к модели уравнений, когда они забрались на холм и посмотрели на деревни Верхнего и Нижнего Хардреса. Поместье было в дальнем конце Нижнего, дым от углей и другого поднимался к серым тучам, погода вдали была ветреной.
Несмотря на недовольный вид, Валентинелли хорошо ехал верхом, его лошадь бежала так быстро, как было безопасно. Копыта ударяли в ровном ритме, порой его даже встряхивало, но неаполитанец считал это уместным. Время давило на Клэра, тикало, оно было ограниченным. Они прибудут к поместью, и время будет давить на них еще сильнее.
Они миновали потрепанную табличку «Хардрес, карьер», гордо указывающую на заросшую дорогу, которую недавно точно использовали, на что указывали примятые растения на полу. Клэр отметил это, тревога росла. Солнце не показывалось, воздух был тяжелым от свежего запаха дождя.
— Mentale, — неаполитанец оглянулся через плечо. — Что мы здесь найдем?
Было даже приятно отвлечься от уравнений. Доски в голове сменились лесом записей мелом.
— Больше мех, это точно, — ответил он, вяло переключаясь на новый вопрос. — Может, ментата, занятого новыми конденсаторами. Меня больше тревожит, что мы точно найдем нескольких людей, способных на жестокость. Мы не так далеко от Лондиния, и если пруссы прибыли в Довер, они могли прибыть и в другие места. Брайтон и Хардвитч, конечно.
«План потрясающий. Но им не нужно много — столько, сколько требуется для удержания замка и Уайтхолла, а еще оружейной у подножия Тауэра. Дальше будет зависеть от того, что они запланировали для Британии или Ее сосуда».
Мысль о гибели Британии или королевы Виктрис заставила его желудок сжаться. Это не мог быть его последний ужин, ведь этот ужин у мисс Бэннон был прекрасным.
«Если он был последним, он хотя бы был хорошим. И в хорошей компании».
— Хмм, — Валентинелли улыбнулся, белые зубы сверкнули на его темном лице. — Вот, что я скажу. Я убиваю наемников, а вы — другого mentale. Все просто.
— Я не могу убить его, пока не узнаю больше о плане.
Неаполитанец кивнул в сторону Зигмунда.
— Он пытать умеет?
Зиг ответил:
— Да, я буду пытать тех, кто разбил Спиннэ. Баэрбарт изобретет новые методы пытки!
— Вряд ли старик Зиг сможет, — Клэр подавил вздох. — Небеса, ментат в этом не так опасен, как наемник.
Валентинелли фыркнул, шедеврально проявляя отвращение.
— Человек чувствует боль, отвечает на вопросы. Особенно, когда просит Людо, mentale. Ладно, увидим, когда прибудем.
— Если перестанете говорить, как плохая копия куклы, синьор, мы будем легче ладить друг с другом, — на миг Клэр пожалел, что сказал это. Его раздражение достигло значительной отметки. Зиг и убийца не были логичными. Не как мисс Бэннон. Конечно, и она не была логичной, но…
«Погодите», — он уцепился в мысль, но не успел ее развить.
— Мне говорить языком королевы? — резкий тон образованного ученика. Он звучал недовольно, перестал склоняться над лошадью. — Если бы я не был связан кровавой клятвой, была бы у нас стычка.
— Я — ваш человек, синьор, — напряженно ответил Клэр. — Пока это чертово дело не окончено. Можете пока что не оскорблять меня, прошу, говоря как дурень? Я уважаю ваш ум, но не хочу тратить время, споря с вами, пока вы ведете себя так, словно вы играете, что этот ум.
Тишину нарушал лишь топот копыт. Клэр моргнул.
«Мне очень плохо от мысли, что мисс Бэннон в опасности. Это не логично, но… о, небеса, она волшебница! Ты становишься смешным, Арчибальд!».
Валентинелли, наконец, заговорил:
— Это привычка, сэр. Я хочу, чтобы все без исключения меня недооценивали. Так жить проще.
— Все? И мисс Бэннон?
— Наверное, только она этого не делает, — тихий культурный тон пугал. — И я ненавижу ее за это.
«Вот как».
— Ах, — что он мог ответить? — Я обрадовался бы этому.
— Мужчина не любит женщин, которых не может удивить, mentale.
«Многое в вас становится понятным».
— Ясно.
Валентинелли ускорил лошадь, и Клэр поспешил за ним. Зигмунд застонал, они были все ближе.
А Клэр все еще не разгадал модель уравнений.
— Там никого нет, — сообщил Зигмунд. Он был покрасневшим, потным, широкое лицо блестело.
Клэр зашипел на него, глядя на рушащееся поместье из укрытия разросшейся изгороди.
Это была плоская коробка в стиле шато с печальной глиняной крышей, сады разрослись, окна стали шире из-за того, что дерево разъели черви. Сорняки выбились среди камней дорожек, и все место источало ауру отчаяния, что он хотел согласиться с Зигом.
Но не согласился.
Валентинелли указал. Сорняки были раздавлены, по ним проехала тяжелая повозка. След указывал на три ступеньки, ведущие к пострадавшей от огня входной двери.
«Огонь был недавно. Химикат в основе, насколько я вижу. Это странно».
Неаполитанец склонил голову, глаза сияли.
Клэру вдруг стало холодно, он обрадовался, что они оставили лошадей в маленькой роще за разрушенными вратами поместья. Зелень, скрывавшая их, казалась тонкой ширмой.
Стало слышно скрежет металла, шорох искр. Поместье содрогалось, по камню бежали зигзаги трещин. Земля гудела, дрожа, словно огромный зверь, спящий в ее глубинах, переворачивался во сне.