– Тогда, – сказал Найджел с внезапным воодушевлением, – думаю, тебе следует прочитать «Тассо» Гёте[148]. В некотором смысле – это исследование, как далеко по пути демонстративного неповиновения обществу может завести артистический темперамент.
– Дорогой Найджел, произведение формулирует проблему, но никогда не приближается к ее решению. Я склоняюсь, видите ли, к обывательскому взгляду, что очень много чепухи накручено вокруг так называемого артистического темперамента. Множество величайших художников были лишены его напрочь, или, скорей, у них хватало изобретательности для удовлетворения своих лежащих вне понятий добра и зла наклонностей sub rosa[149], не вызывая общественного возмущения. Артистический темперамент слишком часто – всего лишь оправдание недостатка ответственности – vide[150] оплакиваемую нами Изольду. Юбка, – добавил он мрачно, – каких мало видел свет.
– Дорогой Джервейс, если тебе необходимо употреблять эти ужасные американизмы, ради бога, употребляй их правильно. Почитал бы ты Менкена[151], что ли. «Юбка» – вульгаризм, обозначающий любую женщину.
Фена, казалось, повергло в задумчивость это замечание, но, как выяснилось, думал он о другом:
– Полагаю, я предложил Хелен наилучший из возможных выходов: краткое и лаконичное предупреждение кое-кому – совет смыться отсюда. Беда в том, что мы все в Оксфорде так чертовски интеллектуальны, – сказал он раздраженно. – Факт убийства, вызывающий немедленную инстинктивную реакцию самосохранения у людей попроще, должен дойти до животной части нашей души через плотный барьер софизмов; в данном случае это, видимо, даже не было проделано – он просто отскочил от этого барьера. И все-таки убийство остается убийством, как бы там ни было («и, лежа, тлеть в стеснении холодном»[152], – подумал Найджел), – и от этого никуда не деться. Молитва и медитация, вероятно, единственное, что мне остается; вот что значит иметь совесть. И ведь подумать только! Всего несколько дней назад я предвкушал какое-нибудь приятное, чистенькое незамысловатое убийство! Ты знаешь, на чем держится это дело, Найджел? Секс – «зверь рыкающий». Вот где корень и начало всего. А это в конце концов сводится к совокуплению обезьян в вольере Уилкса.
– Ты имеешь в виду, что убийство произошло, потому что люди отнеслись к сексу слишком серьезно?
– Нет, – ответил Фен не без иронии, – это случилось, потому что кто-то не отнесся к нему по-настоящему серьезно.
– Я думал, вы не считаете секс достаточным мотивом для убийства?
– Я тоже так думал. Но секс все равно кроется в основе этого дела. Я объясню позже, Найджел; что бы ни случилось, ты об этом обязательно узнаешь. И боже упаси нас, – сказал он более веселым тоном, – облекать эту жуткую историю в тяжелые покровы моралистического символизма. Зверь рыкающий – поэтический образ, его на самом деле не существует.
Они дошли до гостиницы, погрузившись в молчание, и Фен сразу же направился к конторке привратника. Худой, внушающий доверие пожилой мужчина встретил его улыбкой.
– Ну что, сэр, – сказал он, – как продвигается расследование, осмелюсь спросить?
– О! – воскликнул Фен. – Сдается, вы могли бы немного помочь мне в этом, Ридли. Кстати, а как вы узнали об этом? Надо думать, твоя братия, эти бандиты, – разгневанно обратился он к Найджелу, – добрались наконец?
– Все из утренних новостей, – подтвердил привратник, похлопывая по свежей газете, лежащей перед ним, – должен сказать, тут нет ничего, кроме сухих фактов. В местных – немного побольше, но все пустая болтовня. – В его голосе послышалось презрение. – Какой ужас – такая молоденькая девушка; хоть в ней и было что-то от Иезавели, простите за вольность.
Фен был заметно ошарашен этой библейской аллюзией.
– А скажите-ка мне, Ридли, считаете ли вы, что, если убит совершенно неприятный человек, убийца заслуживает того, чтобы выйти сухим из воды?
Привратник задумался.
– Я так не считаю, сэр, вовсе нет. Есть масса способов управляться с неприятными людьми, кроме убийства.
Фен обернулся к Найджелу.
– Вот видишь?
– Я понимаю так, сэр, что это не было самоубийством? – спросил привратник.
– Это-то мы и пытаемся выяснить, – сказал Фен, – а вы мне можете помочь. Молодая леди заходила сюда прошлым вечером?
– Да, сэр. Примерно без двадцати пяти или без двадцати минут восемь, кажется. Она попросила телефонный справочник Лондона, позвонила из кабинки вон там и сразу же ушла.
– Не заметили ли вы на ней каких-нибудь ювелирных украшений?
– Забавно, что вы задали такой вопрос, сэр, потому что я как раз размышлял, пока она искала номер в справочнике, насколько меньше украшений носят молодые женщины в наши дни, чем тридцать лет назад. Ни кольца, ни ожерелья, ни браслета, ни даже брошки.
– Вы уверены?
– Абсолютно, сэр. Я специально отметил.
– И это, – сказал Фен, когда они пошли обратно, – окончательно исключает возможность, что Изольда сама взяла кольцо. И, между прочим, ставит точку в моем расследовании.
– И все благодаря интуиции!
Фен смутился.
– Ну, – осторожно сказал он, – не совсем так. На самом деле у меня не было случая применить ее. У тебя имелись те же факты, более того, многие из них поступили к тебе из первых рук. Словом, тебе дали все необходимое. Ответь мне честно: ты все еще не знаешь, что бы это значило?
Найджел отрицательно покачал головой.
– Ни малейшего представления. Одна надежда – на воскрешение из мертвых; а до тех пор мне придется оставаться в полном неведении.
Фен бросил на него суровый взгляд.
– Твоя кошмарная профессия уже успела оказать свое отупляющее влияние на твои, некогда подававшие надежды, хотя и не особенно выдающиеся мозги. Ну, все равно, на сегодня достаточно. Расстаюсь с тобой до завтрашней вечерни. У меня скопилась страшная куча работ с «коллекшнз» для проверки, кроме того, я должен подготовиться к лекции об Уильяме Данбаре, mort à Flodden[153]. – Он прошел к двери и обернулся, весело помахав на прощанье. – Сосредоточься, – сказал он. – В конце концов решение придет.
Через минуту его уже не было.
Глава 12Виньетки
Жизнь брачная одна лишь хороша,
Иная же не стоит и гроша.
В субботу вечером после показа театр был отдан в руки технических специалистов. Пока труппа переодевалась и снимала грим, старые декорации разобрали. В воскресенье утром совместными усилиями декораторов, театральных художников, рабочих сцены, менеджеров и электриков стали воздвигаться новые. Актеры и актрисы тем временем часами валялись в постели, читали, гуляли или пропускали стаканчик – кому что нравилось. Кое-кто из них – редкий случай! – даже просматривал свою роль, готовясь к вечерней костюмированной репетиции. Это была интерлюдия затишья перед кульминацией напряжения в понедельник вечером, и перед другой кульминацией, более серьезной и куда менее приятной.
Дональд и Джин гуляли в университетских парках[155]. Прошедший вчера дождь уступил место холодному бодрящему осеннему солнечному свету. Колокола молчали, но в церквях и часовнях Оксфорда к богослужению готовились различными способами – в Армии спасения его предварял блеск начищенных духовых инструментов, в Высокой церкви[156] были ладан и облачения, а между этими двумя крайними точками пролегал ряд самых разных конфессиональных вариаций, продуманных до мелочей и самую чуточку смешных. Оксфорд сохраняет кое-какие исчезающие пережитки тех времен, когда он был одним из христианских центров Европы. Мальчики из хора в мантиях и квадратных академических шапочках непринужденно шагают по улицам; органисты тайком размышляют о будущих регистровках, которые они используют при аккомпанементе псалмам (в то время как их поклонники предполагают, что они импровизируют); певчие откладывают на потом свои будничные дела; студенты, назначенные проводить занятия, бродят тут и там, наводя справки о произношении еврейских имен собственных посложнее; священники вынашивают краткие интеллектуальные проповеди; доны готовы отдать дань почитания божественному.
Некоторое время Дональд и Джин шли молча, оба испытывали неловкость и немного стыдились. Затем Дональд сказал:
– Кажется, я вел себя как круглый дурак. Сначала сходил с ума из-за этой девушки… Потом наврал с три короба про то, что делал во время убийства. Но ты ведь знаешь, почему я так поступил?
Джин ласково посмотрела на него.
– Да, – кивнула она, – мне кажется, знаю. Но на самом деле этого и не требовалось.
– Джин, – сказал он, – значит, ты этого не делала?..
– Милый, как ужасно с твоей стороны подозревать такое. Зачем мне это?
– Выходит, я сделал слишком поспешные выводы… Как глупо. Ты знаешь, я был немного не в себе последние несколько месяцев.
Она тихо спросила:
– Ты правда любил ее, Дональд?
– Нет. – И, после недолгого колебания, добавил: – То есть… Не думаю, что любил. Наверное, меня влекла ее первобытная притягательность. Сколько бы ни было на свете Елен Прекрасных всего мира, а мужчины всегда будут волочиться за продавщицами. В нынешних обстоятельствах довольно дерзко с моей стороны говорить об этом – но, мне кажется, я люблю тебя.
– О, Дональд! Какой же ты милый.
– Нет. Я вел себя более чем отвратительно.
– Я тоже. Если бы у меня было хоть на йоту больше здравого смысла, я бы поняла, что это с твоей стороны всего лишь слепое увлечение. Теперь, – ее лицо омрачилось, – слишком поздно.