Земля удалялась. Вертолёт набирал высоту. Игорю показалось, что он видит силуэт в зарослях ежевики. Ухватившись рукой за скобу в потолке, Валуйский высунулся наружу, прицелился… выстрелил раз, другой, третий — крика с земли не расслышал, но «силуэт» упал на землю, всплеснув руками. И тут же по днищу вертолёта полоснула автоматная очередь. В предплечье словно воткнули огненную спицу, пальцы разжались, за шиворот рванула чья-то сильная рука, и «макаров» упал…
Нет, стукнул о скобу в потолке, отлетел на колени к Але.
Уфф…
Игорь успел выдохнуть с облегчением: родной «макар» не достался таёжным бандитам. И сразу же стиснул зубы, чтоб не застонать: он только теперь понял, что его ранили.
…Рокот мотора. Далёкие взрывы. Гул винта. Стрекотание пулемёта. Обрывки фраз:
— На помощь!..
— Мать твою, поднимай!
— На себя…!
— Вооружённая группа!..
— Вы там вообще…?!
И, перекрывая эту какофонию — спокойный уверенный голос, эхо под сводами черепа:
— Кровь-кровица, красная девица, по полю гуляла, узелки вязала…
Аля отстегнула ремни и перебралась на пол, к судорожно скребущему пальцами раненому десантнику. По приказу Сочиной с него стянули брюки — а лужа крови подбиралась уже к ботинкам Игоря, сидевшего в самом хвосте.
Яркая, алая… артериальная.
— Сколько нам ещё лететь? — спросил Валуйский Семёнова.
Тот показал четыре пальца. О четырёх часах речи идти не могло, значит, минут сорок.
Сорок минут с перебитой бедренной артерией — вертолёт тряхнуло, раненый съехал к хвосту, и Игорю стало видно, что ногу десантнику разворотило основательно и очень близко к паху — не вдруг перетянешь… да и не перетягивает никто, Аля всех разогнала.
И только качает внутри головы бесконечное «кровь-кровица, красная девица»…
Валуйский перетянул свою руку повыше раны пристежным ремнём. Судя по всему, пуля застряла где-то в мышце, крови особой не было. Зато боль была, да ещё какая…
…но тому парню на полу в разы хуже. А Игорь… ну, подумаешь, подстрелили… в первый раз, что ли…
Он ещё раз подтянул ремень и вжался спиной в хлипкое сиденье.
Кровь-кровица, красная девица, по полю гуляла, узелки вязала…
Сорок минут пролетели как один миг. Бесконечный миг, наполненный гулким эхом речитатива про узелки. На аэродроме вертолёт встречали сразу три машины скорой помощи и много-много военных.
Игорь попытался сам спуститься на землю, но боль и нервное напряжение сделали ноги ватными. Кто ему помог, он толком и не понял, зато практически сразу же рядом с ним оказалась Аля в компании врачей. Она забирала у них игоревы куртку, водолазку, майку, гладила его по плечу раненой руки, продолжая что-то шептать, то по-русски, то по-цыгански… когда врачи решили полить рану перекисью водорода, она вскипела белой пеной — и что-то звякнуло по асфальту.
Молоденький санитар кинулся поднимать, и замер с открытым ртом:
— Это… это пуля! Перекисью вымыло пулю!
— И вовсе её не вымыло, гаджё. Я её позвала — и она ко мне вышла. Иди, накладывай повязку! А моя миссия здесь окончена. Игорь, держись давай, всё заживёт быстрее, чем ты хочешь!
Сочина удалилась к машине скорой помощи, возле которой стояли носилки с раненым десантником. Врачи собрали консилиум прямо на взлётно-посадочной полосе. С одной стороны, всё указывало на то, что некоторое время назад у молодого мужчины была разорвана бедренная артерия: слабость пациента, окровавленная одежда, залитый кровью пол в вертолете… Но, с другой стороны… повреждения тканей ноги были такими неглубокими!
Аля протянула на раскрытой ладони несколько кусочков металла, заторможено проговорила, медленно закрывая глаза:
— В него попали какой-то дрянью, ему раскурочило пол-ноги, и я не знаю, как только не оторвало её вообще. Я… считайте, я целительница. Сегодня.
Проговорила и — эффектно упала в обморок.
Игорю сделали с десяток рентгеновских снимков и даже магнитно-резонансную томограмму всего тела, взяли у него все анализы, до каких только додумались, включая всевозможные смывы, соскобы и биопсию. Все видели рукава куртки и водолазки, прошитые пулей, и саму пулю видели, и… маленькое малиновое пятнышко на руке чуть пониже локтя тоже.
Валуйский подозревал, что в соседней палате точно такой же список экзекуций проходит второй пострадавший, над которым сорок минут читала заговор Аля. А медперсонал бегал по коридорам в крайней степени возбуждения, и чем дальше, тем больше появлялось ручек и листов бумаги, фотографий, тетрадей, блокнотов, а весть о появлении в больнице настоящей целительницы, Цыганки Сочиной, той самой, что ещё по телеку показывали, разлетелась по всем этажам и отделениям. Игорь попытался навестить подругу, но его не впустили фанаты и фанатки, отправляя в самый хвост очереди.
Пока он шёл на прорыв, его потеряли недоисследовавшие чудесное исцеление врачи, отыскали возле палаты, где раздавала автографы Аля, часть очереди тут же переключилась на попытки прикоснуться к Игорю, чтобы благословение дивного исцеления перешло и на них…
Вечером, когда усталое солнце скатилось за ограду больничного сквера и раскрасило облака фиолетовым, малиновым, рыжим, золотым, прорвать оборону удалось самой Сочиной. Она объяснила страждущим, что после заката не может работать, и все ей поверили — хотя приближение ночи странным образом восстанавливало её силы.
Валуйский решил, что в нём, определённо, просыпаются экстрасенсорные способности: ещё в обед у него появилась уверенность, что вечером Аля придёт к нему в палату, сама. И вот — пришла, как только закончился ужин.
— Что, баро, сидишь? — насмешливо спросила Цыганка, беззвучно подобравшись к Валуйскому со спины.
А он не дрогнул даже. Только улыбнулся:
— Я тебя жду-жду, а ты всё не идёшь и не идёшь.
— А зачем тебе меня ждать, баро?
— Как зачем? — Игорь развернулся к Але. Ей привезли из гостиницы юбку и блузку, и она снова выглядела как всегда. — Спасибо тебе сказать. Если бы не ты…
— Если бы не я, — мрачно кивнула Сочина. — Если бы не я, мы бы не попали под обстрел. Если бы я поняла раньше, что меня предупреждают и о чём…
— Но ты спасла парня. И меня.
— Хо-хо, сначала загнать в ловушку, а потом из неё вытащить. Замечательное спасение.
— Аля, — шельмовски ухмыльнулся Игорь. — Ну сознайся, это же ты…
— Что — я?
— Ты помогла мне попасть в того бандита.
— Я?! — Сочина попыталась возмутиться, но щёки её предательски порозовели, и это не было проделками закатного солнца.
— Ну а что, я сам собой взял и попал в него из «макарова», на весу, на лету? Я же отстреливался просто так, из злости.
— Хочешь сказать, я помогла тебе убить человека?!
— Но…
Валуйский внезапно вспомнил всякие киношные и книжные запреты на убийство для тех, кто стоит на Светлой стороне.
— Аля, скажи, ведь это не отразится на твоих способностях? — он осторожно взял её за руку.
— Вот ещё! — фыркнула Цыганка. — Если ты про то, что можно потерять способности, убив человека…
Она внезапно умолкла, и Игорь решил сменить тему, потому что почувствовал: в жизни Сочиной много загадок, и не все их можно затрагивать вот так, походя.
— Но, получается, мы то ли нашли вертолёт, а то ли нет, верно?
— Нашли, — вздохнула Аля, усаживаясь на край больничной кровати. — Нашли. Только его уже нашли до нас. Я… видела. Кажется, я видела, что там было. Мне рассказывал Киряша, но он такой странный… призрак — не призрак, мёртвый — не мёртвый… я так думаю, это оттого, что у него есть брат-близнец, и брат до сих пор жив. Киряша сказал, что они с Пашей ещё придут, на закате, и он всё, что знает, расскажет. Вот — жду, жду, а он всё никак. Никогда раньше такого со мной не было…
— Аля, мать твою! — заорали под окном. — Ты какого там сидишь, кого высиживаешь?! Я ж сказал, придём на закате!
Валуйский подпрыгнул, отшатываясь от окна.
— Аля! Аля! Аля! Вы-хо-ди, так тебя и растак и этак!..
Цыганка сначала тихо, а затем всё громче и громче смеялась и тащила Игоря из палаты:
— Пошли, пошли же, это Михеенко, Паша-Киряша!
И Игорь пошёл.
Больница по периметру была обсажена грабами, граболистными и канадскими клёнами. Вдоль дорожек пестрели аккуратно подстриженные кусты боярышника, жимолости, можжевельника. В малиново-сиреневом вечернем свете вся палитра зелёных, жёлтых и красных тонов заиграла совсем другими красками. С каждой минутой, если не с каждой секундой, они всё темнели, сливались и перетекали в ночную черноту.
Валуйского и Сочину выпустили из больницы без разговоров, стоило им сказать, что это поход в интересах следствия… или это снова вмешалась Аля?
Михеенко обнаружился на одной из скамеечек, что стояли вдоль дороги.
— Ну вот, блин, вышла же! Это кого ты с собой ещё притащила? Нечего ему меня слушать! Это я буду решать, кому и что говорить, ясно?
Взъерошенный мужичонка разговаривал сам с собой, без конца одёргивал куртку и мял в руках шапку. При особо нервных рывках раздавался треск.
Аля придержала Игоря за руку, шёпотом попросила:
— Останься тут.
— Нет, — так же тихо отозвался Валуйский. — Извини, но этот парень у меня доверия не вызывает. Или ты сама не подходишь к нему близко — или я иду с тобой.
— Он не причинит мне вреда.
— А я в это не верю.
— Говорю же, баро, он безвредный.
— Да, он безвредно рвёт на куски свою шапку и матерится, а через минуту захочет порвать тебя и избить.
— Да не захочет… это же выживший брат-близнец. Помнишь, мы видели фото?
— Помню, — нахмурился Валуйский.
— Ну вот. Были два брата-близнеца, один погиб, а второй выжил, у них была очень тесная связь, как у всех близнецов, и… вот в отчётах написано, что Михеенко сошёл с ума и говорит, что в нём теперь живут двое, но это не сумасшествие. Это просто постоянный контакт с погибшим братом. Я сначала не могла понять, почему мне так сложно разобрать, что происходит с Кириллом, погиб он или нет… раньше я о таком только слышала, теперь вижу сама: человек умер, но в то же время он не умер…