— Угу, угу, — кивал Игорь, со всем соглашаясь.
— Постой здесь, чтобы не спугнуть контакт.
— Я не спугну его, Аля. Но я должен быть рядом с тобой. Можно подумать, ты не знаешь, на что способны люди, когда они психи…
Цыганка усмехнулась, похлопала Игоря по здоровой руке:
— Ладно, баро. Пошли вдвоём.
И они пошли.
Михеенко, казалось, и не заметил, что рядом с ним появились люди, всё продолжал бухтеть. Игорю показалось, что он даже говорит на два разных голоса: за себя и за брата.
— Успокойся, — то ли попросила, то ли приказала Аля, и — дивное дело! — мужичок унялся. Даже ёрзать перестал.
— Здравствуйте, Павел, Кирилл.
— «Здравствуйте» в карман не положишь, — неразборчиво пробурчал в ответ Михеенко, — и в стопку не нальёшь. Но с тебя чего ещё взять? Нечего, поэтому … с тобой, пусть будет «здрасьте».
Сочина усмехнулась, выудила из недр юбки сигареты и зажигалку. Закурила сама, предложила мужчинам.
Валуйский отказался.
Михеенко сначала взял тонкую дамскую сигаретку, потом покрутил в руках, понюхал, чихнул и вернул Але:
— Пашка-дурак, курит табак, спички ворует, дурью торгует.
— Кирилл, ты здесь?
— Где ж я могу ещё быть, — сумрачно отозвался Михеенко. — Нас двое тут. И Паша, и Киряша. Предупреждаю сразу. Я много не знаю. Я не всё видел и не всё понял.
— Расскажи, что знаешь, Киряша. А я помогу тебе уйти.
— Расскажу. Но мне не надо помогать. Если я уйду, Пашка тоже умрёт.
Ярослав спал беспокойно, с тяжёлыми снами, которых не запомнил, а проснулся, потому что его позвала Цыганка.
Стоило открыть глаза, и зазвонил мобильный:
— Здравствуй, Аля, — сказал Краснов, даже не глядя на номер. — Что-то случилось?
— Случилось, баро, случилось. Игоря ранили, мне по носу нащёлкали. Вертолёт нашли раньше нас, но не так давно, в начале этого лета. Его распотрошили, достали золото…
Ярослав сполз на пол, лёг, вытянулся, закрыв глаза. Голос Али подтверждал, уточнял, озвучивал смутные беспокойства и догадки.
Двадцать килограммов золота — с пропавшего шестнадцать лет назад вертолёта.
Вертолёт нашли в начале этого лета.
Кто?
Кто-то, кто знал о месте аварии все эти годы и у кого хватало сил «отводить глаза» поисковикам.
Аля в Хабаровске не чувствует его присутствия, хотя вовсю испытывает на себе следы его «творчества»…
— Нам помогли близнецы Михеенко, я попробую привезти их в Москву, им бы тоже помочь, да не знаю, как… а мы пока тут будем искать бандитов, которые ранили Игоря. Они тоже как-то связаны с золотом — скорей всего, у них остальные сорок пять килограммов из того груза… но их словно прикрывает кто-то. Прячет, как тот вертолёт…
А вот в Москву, судя по тому, что случилось со Скрипкой и Сабанеевым, около месяца назад явился именно этот «кто-то».
Кто-то, кто стёр память Сабанееву.
Марина говорит, он связан с её жизнью…
Но вряд ли он стирал память ей!
То есть, Марина помнит его. Просто память шутит с ней странные шутки.
А что может помочь памяти?..
Ярослав пружинисто поднялся с пола и сел на кровать.
— Спасибо, Аля. Я верю, что вы справитесь там, а мне пора справляться тут.
Краснов отключил мобилу. Казалось бы, чего проще… ввести Марину в глубокий транс и посмотреть, что это за человек такой из её прошлого…
Коготь ревности царапнул по сердцу.
Стоп!
Разве с таким подходом можно браться за серьёзное дело? Кто бы ни был этот человек, что бы он ни значил для Марины… если б значил, она бы вспомнила его в два счёта, а раз не может вспомнить, то, выходит, не так велика была его роль в её жизни!
Коготь рассыпался в прах.
Остался только вопрос — согласится ли Марина на глубокий гипноз.
Небо на востоке начинало светлеть.
Четыре утра… а что. Самое подходящее время для визитов!
Кабинет Семёнова оказался неожиданно уютным. Казённый салатовый цвет стен компенсировался южной стороной, простой, но симпатичной шторкой на окне и обилием комнатных цветов с пёстрыми листьями.
— Можно курить? — спросила Сочина, и Вадим кивнул:
— Угу.
Они устроились вокруг стола (Аля — ближе к окну), Семёнов повернул монитор так, чтобы не отсвечивал, и вошёл в базу данных.
Валуйский сдержался и не скривился, хотя программка была старенькая, не то, что в Москве. Впрочем, фотографии уголовников она исправно показывала, а большего пока и не требовалось.
— У него кличка начинается на «у», — напомнила Аля и набрала полный рот дыма. — И он сидел… ну… лет десять. Как минимум. Вероятно, рецидивист. И сейчас ему лет пятьдесят.
Семёнов старательно задавал варианты поиска.
Электронная картотека выдавала одного за другим Усатого, Угрюмого, Усть-Каменского, Ужа, Устарка, Уссурийца…
— У него наколка, — Аля медленно выпустила дым. — Наколка… скарабей.
Цыганка показала Вадиму-Семёну средний палец.
Следователь покраснел.
— Что, гаджё, смущаешься? На среднем пальце у него наколка. Перстневая. Со скарабеем.
Валуйский хмыкнул:
— Помог ему жучок, привлёк удачу!
Вадим промолчал. Он тоже знал, что татуировки-скарабеи считались среди уголовников своеобразными оберегами, приносящими удачу, в том числе, и в делах бандитских.
— Вот по наколке мы его скорей найдём!
— Да? — недоверчиво прищурилась Аля и прикурила вторую сигарету от первой. Она переняла эту манеру от Горячева, потому что считала удобной.
— Ого! — присвистнул Семёнов. — Посмотрите! Кличка — Угол, возраст подходящий, сорок девять, и скарабей на среднем пальце есть!
Цыганка глянула на экран.
С фотографии на неё угрюмо смотрел достаточно молодой мужчина, лет тридцати пяти, но уже с залысинами в реденьких коротких волосах. Зато брови у него были густые, сросшиеся. И подбородок такой характерный, раздвоённый.
— Он, — кивнула Сочина. — Точно, он. Распечатать можешь?
— Уже.
Загудел принтер, медленно пропечатывая лицо Угла.
— Это наш местный авторитет, — с каким-то непонятным удовольствием, словно хвастаясь, проговорил Семёнов. — Углов Николай Борисович, шестьдесят третьего года рождения, впервые попался ещё по малолетке, сажать не стали… а в восемнадцать получил первый срок, на три года. Потом ещё три, и ещё, в общей сложности, девять лет. В девяностые годы собрал группировку… вот, написано, что в наши дни под ним северо-запад Хабаровской области…
— Где он сейчас? — спросил Валуйский, механически поправляя кобуру, словно сию минуту в кабинет мог ворваться Угол или его подручные.
— Не знаю, — обескуражено ответил Вадим.
Аля выхватила из принтера распечатку фотографии, зажала лист между ладонями.
— Я знаю. Он прямо сейчас в доме с зелёной крышей. Как раз где-то на северо-западе, в черте города. Дом — частный.
— Спасибо, многоуважаемая госпожа Сочина, — как-то безрадостно поблагодарил следователь. — У нас на северо-западе как раз… ма-аленький такой частный сектор.
— Возвращайся в гостиницу, Аля, — с мягким нажимом попросил Игорь, — а мы пойдём искать дом с зелёной крышей. Не думаю, что у них тут модно красить крыши зелёной краской!
— Так то не краска, — покачала головой Цыганка. — Не краска… медь! Медная крыша. Но зелёная… старая, видать.
— А вот это дело другое! — глаз у Вадима загорелся. — Таких крыш у нас, и правда, немного, и, думаю, найти такой дом несложно будет!
Аля усмехнулась:
— Ну, с богом, мальчики! Если поспешите, то сегодня ещё успеете задержать свои сорок пять килограммов золота!
И кто придумал, что «Moscow never sleep»? Он, этот выдумщик, не бегал в четыре утра по спальным районам! Тишина, покой, только редкие стайки молодёжи, которая «never sleep» и в других городах, а не только в Москве. Ей, молодёжи, положено быть такой, неспящей, громкой… внезапно вырастающей из-под земли на пути у раннего бегуна:
— Ну чё, бразерс, устроим безмазовое утряшко дяденьке?
Ярослав сунул руки в карманы и улыбнулся как можно доброжелательнее:
— Ребят, бить меня не хотите вы.
«Ребят» было четверо, они загодя «растянулись» поперёк дороги, и на их лицах, плохо различимых в свете далёкого фонаря, читалось обдолбанно-тупое непонимание. «Дяденьке» полагалось трястись от страха при виде такой бравой компании, самому, ещё до просьб, предлагать откуп за право уйти слабопобитым, но живым и относительно здоровым…
— Меня глючит, или он с себя джедая корчит?! — изумился, наконец, самый низенький.
— Я не корчу, — улыбнулся Ярослав ещё милее. — Я просто предлагаю вам, пока есть такая возможность, уйти с моей дороги.
— Он борзеет! — восхитился самый высокий. — В реале, борзеет! А ну, быстро, по тыкве настучали, фарш, трубу забрали, в коллектор сплавили!
Краснов тяжело вздохнул и вынул руки из карманов.
Пока молодёжь развлекала его высокоинтеллектуальной беседой, он собирался и концентрировался, а заодно придумывал, что сделать с нахальной четвёркой.
Кажется, придумал.
— Э-э… — недоверчиво вытянул руки вперёд самый низенький. — Э-эй! Эй, мужик! Ты где?
Все четверо рванули вперёд, принялись ощупывать воздух и друг друга, у них так вытянулись лица…
— …, — констатировал высокий. — Я говорил, меньше жрать надо.
Ярослава они резко перестали видеть, а он обошёл их по газону и… не удержался. Внёс свои коррективы в утреннюю жизнь мелкой шпаны.
Краснов позволил себя увидеть только тогда, когда каждый юноша получил уже по паре крепких пинков от человека-невидимки. Растерявшиеся, изумлённые, парни пытались разобраться, глючит их или уже отпустило, поэтому успели даже передраться между собой, пока Ярослав укладывал их рядком на газоне.
Он нажимал пару точек — заглядывал в глаза — и помогал лечь на спинку ровно.