– Серхио Карабанья! Уж извините, что меня так занесло. Целый день таскаю этот хлам с места на место, как проклятый, мозги расплавились, вот и не думаю, что несу.
– Георгий Родин. Ваши извинения приняты. А теперь нам все же хотелось бы добраться наконец до наших кают.
– Давайте я вас провожу, Хорхе!
– Спасибо, Серхио, мы сами, – с этими словами Родин, Анюта и Ирина слились с гудящей толпой, ощущая на своих спинах колючий взгляд бузотера Карабаньи.
Я в тюрьме своего тела. Это самая узкая в мире камера, потому что я не могу ходить, сидеть, лежать, я ничего не могу; мое тело ничего не может. Оно может лишь то, что с ним делают другие, а я могу только смотреть на это, потому что даже глаза не могу закрыть, мне закрывают и открывают их другие. Я счастлива, что это делают Георгий и Анюта. Мне двадцать пять – это возраст моей смерти, хотя я умерла немного раньше, потому что считала, что никакой любви не бывает, и закрыла свое сердце для любви и для мира, а вот Георгий показал мне, что любовь есть. А Золотое сердце, которое надела мне на шею его няня, показало, насколько я была счастливой, насколько прекрасным и огромным был мир вокруг меня. Впрочем, мир вокруг меня и сейчас огромен; мой разум может путешествовать, летать, плавать, подниматься под облака и нырять в неизмеримые глубины, пока сама я не могу пошевелить даже ресницами на своем инвалидном кресле. Кресло стоит на носу огромного корабля, который везет нас на родину Золотого сердца. Соленый морской воздух входит в мои ноздри, но я его не чувствую, Сердце шепчет мне про все тайны вселенной. Оно вернет мне жизнь, если моя любовь будет так горяча и сильна, что я верну жизнь ему; Сердце тоже покинуло свою родину, как и я, и оно очень хочет вернуться туда, где его любят и ждут. Оно не виновато. Пока оно было в плену у людей, которые тоже умели любить, которые любили прекрасного белого бога в белоснежных одеждах с сияющим солнцем вокруг головы, в большом каменном доме Сердцу было хорошо, но очень холодно, потому что его любовь – горячая, жаркая, южная, а здесь совсем не такая любовь. Сердце слышало молитвы, но не слышало признаний в любви, не слышало стонов страсти и восторженных криков при рождении ребенка, но оно помнило, копило, собирало. И в тот день, когда оно коснулось моей груди, искра от моей настоящей любви, давно забытой, пробудила его. Все накопленное за долгие столетия выстрелило мне в сердце, и, разумеется, тело не смогло этого выдержать, а разум смог, поэтому я в него и спряталась, но Родин обязательно меня спасет, я снова вернусь к себе домой, в свое тело, и мое сердце раскроется, как губы для поцелуя, как закатные облака для солнца, и вся моя любовь выйдет к моему любимому и к миру, который я люблю, правда, для этого, возможно, всем нам придется умереть. Мы с Сердцем знаем все это и готовы заснуть, и готовы пробудить весь мир своей любовью; мама, мамочка моя родная, я выживу ради тебя, укрепи мой дух, мамочка, мамуля, Пресвятая Богородица, не покинь меня.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 1
Любое путешествие рано или поздно подходит к концу, так и наши герои, оказались наконец в Белене. Шумный порт Бразилии, раскинувшийся в самом истоке Амазонки, во всей красе встретил их гвалтом немыслимых языков и наречий, сонмом примечательных потомков разных индейских племен, за черепа которых, пожалуй, устроили бы драку ведущие антропологи и этнографы мира. Старинный город манил и маргинальную публику: мало было путешественников, пересекающих эти места, которые не пали бы жертвой карманников, и это в лучшем случае. Но, несмотря на опасности, таящиеся в этой южноамериканской цитадели, старинный портовый город подкупал полнотой жизни, дыханием приключений и вольными ветрами южных морей. Такой человек, как Родин-младший, рано или поздно должен был оказаться здесь.
Цепочка пассажиров лайнера «Людовик Благочестивый» растянулась длинной змеей на трапе: отряд наших друзей возглавлял Родин-старший, за ним следовала мадам Большакова, Анюта везла Ирину на инвалидном кресле и замыкал процессию Георгий, коршуном стерегущий арьергард. Влажные тропики уже сделали свое дело, и, едва ступив на трап, путешественники мгновенно почувствовали на себе липкий пот континента. Всеволод всматривался в толпу встречающих, но тщетно – у трапа их никто не ждал. Вот они уже на берегу, привезли багаж, помахал рукой Карабанья – он с группой моряков устремился в кабак, а путешественники все стояли и стояли. Никто их не встречал, хотя это и было обговорено миллион раз.
– Что же, господин Родин, – обратилась к старшему брату Большакова, – похоже, ваш проводник – большой оригинал. И в зависимость от такого необязательного человека вы поставили всю экспедицию? Не ожидала, право, – язвительно заметила она.
Яд ее слов утонул в громких гудках автомобильного клаксона: это проводник мчался к ним навстречу на передовом для тех лет и мест транспорте – автомобиле. Разогнав неистовыми гудками добрую половину народа, он лихо затормозил, едва не задавив всю честную компанию, чем вызвал в ее рядах переполох.
Святой отец Лоренцо – высокий жилистый мужчина лет пятидесяти в белом монашеском одеянии – лихо выпрыгнул из-за руля машины и, отдуваясь, бросился обниматься с Всеволодом со всем южным темпераментом.
Всеволод представил своих спутников:
– Знакомьтесь, падре, это госпожа Большакова – известнейший ученый и вице-председатель Русского географического общества, мой младший брат Георгий – талантливый эскулап и верный рыцарь этой дамы, – здесь Всеволод указал на Ирину, вид которой, увы, никак не изменился за все время путешествия и скорее напоминал мумию, нежели молодую женщину. – И наша верная и опытная сиделка Анна, которая не оставила нас без помощи вдали от дома, – закончил рекомендации Родин-старший.
Отец Лоренцо со всеми тепло поздоровался, пожал руки, цепким, пытливым взглядом оценил каждого и тут же принялся громогласно извиняться за опоздание:
– Друзья мои, меня подвело проклятое (на самом деле, отец позволил себе непечатное выражение, не подобающее его сану, заставив брезгливо поморщиться госпожу Большакову) авто, которое внезапно сломалось.
Но, несмотря на этот эпизод, отец заявил, что чудесные возможности современных достижений науки являются божественным даром, пренебрегать которым глупо и непозволительно.
– Прошу вас, друзья, располагайтесь и занимайте места. Сейчас мы загрузим багаж и отправимся в путь.
Все расселись, Родин-старший оказался рядом с водителем. Отец Лоренцо уверенной рукой завел мотор, автомобиль с оглушительным треском выхлопнул все накопленное за время простоя негодование и тронулся с места.
– Я устроил нам ночлег в уютном домике, у моего причетника, – звучным голосом поделился с Всеволодом падре. – А между тем, сын мой, я непростительно мало знаю о сути вашего путешествия. Расскажи же мне, Всеволод, я предчувствую важную предысторию, иначе зачем вам было отправляться в столь дальний путь, да еще с девушкой, которая больше похожа на живой труп, нежели на человека, – требовательно обратился к Родину-старшему святой отец.
– Извольте, падре, – охотно отозвался здоровяк. – От вас таиться грешно, – с грустной полуулыбкой продолжил он и повел свой рассказ, подробности которого нам уже известны.
Мелькали улочки, люди, районы; падре тщательно вел автомобиль и внимательно слушал, не прерывая собеседника ни на секунду.
– И теперь, по мнению моего брата, у нас есть только один путь для спасения Ирины, – подытожил Всеволод через какое-то время, – найти племя карихона и вернуть похищенный артефакт на алтарь, чтобы запустить некий волшебный ритуал.
Финал истории удачно совпал с концом пути. Падре остановил автомобиль у монастырских стен и позвонил в колокольчик.
– После недавнего ограбления, – заметил он, – мы усилили меры предосторожности… Странно, ведь это монастырь, и двери его должны быть всегда открыты!
– Но, падре, – неуклюже замялся Всеволод, густо покраснев до корней волос, – моя исповедь была бы неполной без одного признания. Артефакт этот я купил у одного гринго, и он вам точно знаком. – С этими словами бородач вынул из-за пазухи бархатную тряпицу, развернул ее и передал святому отцу. – Грешен, отче, – склонил голову здоровяк.
– Да, сын мой, поступок твой, конечно, малодостойный, – хмыкнул священник, поглаживая амулет, – но винить тебя в нем я не вправе. Во-первых, ты и сам уже себя извел и наказал, а во‑вторых, сегодня мы встретились по делу столь важному, что потакание воровству, пусть даже такой интересной вещицы, – ничтожное событие. В наших руках жизнь этой женщины, – падре простер руку в сторону Ирины, – Господь призвал нас в дальний путь. С Его помощью у нас все получится, но амулет мы обязаны будем вернуть законным владельцам. И это индейцы карихона. Они верят своим богам, светлым богам, попрошу заметить, и мы не вправе самонадеянно разворовывать и осквернять их святыни – это удел низких воришек и полуграмотных варваров. Надеюсь, это не подлежит обсуждению? – строго спросил отец Лоренцо, спешиваясь с железного коня. – Всем, разумеется, знакомы выводы кардинала Пазолини на записки Франциска де Гарсии? «Племя Любви, сиречь племя карихона, суть предвестники Господа нашего Иисуса Христа».
Лариса Анатольевна заметила на это вполголоса, но так, что услышали все:
– Так-то это так, да только не стоит, падре, обременять себя руководством экспедицией. У Русского географического общества есть профессионалы, которые выполнят всю необходимую работу, согласуясь с интересами общества. Мы, разумеется, с благодарностью примем любую помощь, но, святой отец, не в обиду будет сказано, дилетантам и любителям вроде вас я не могу доверить сколь-нибудь значимых артефактов. До вашего специфичного отношения к верованиям индейцев мне нет никакого дела, даже учитывая то, что ваши еретические католические умозаключения еще и антинаучны, но чтобы доверить вам судьбу экспедиции – увольте! Я непременно хочу сразу же обозначить ваше положение в нашем предприятии, чтобы ни у кого не возникло иллюзий на сей счет.