— Я был прав, — сказал он. — Это я и говорил Финчу: всё это дело связано с Холмсом. Иначе и быть не может. И если я представлю все эти маленькие детали совету экспертов, они дадут нам нити, о которых мы сами и не догадались бы. Он не так обрадовался этой мысли, но сказал мне продолжать в свободное время и сообщать ему всё, что я узнаю.
И в этот момент впервые заговорил сержант Ватсон:
— Это немецкое слово, да? Ну, тут только один немец.
— Мой дорогой Ватсон, — улыбнулся Отто Федерхут; ему первому представилась возможность произнести фразу, так соблазнительно трепетавшую на пяти языках с того момента, как они узнали имя сержанта. — Это элементарно. То, что я единственный — не буду говорить «немец», несмотря на аншлюс, но единственный носитель немецкого языка, то, что я говорю по-немецки, означает, что я менее всего склонен буду так уличать себя. Более того, это явно пародия на знаменитый отрывок из «Этюда в багровых тонах», и каждый здесь, как вы уже заметили из их цитат, прекрасно знаком с этим словом из данного источника. Кстати, Ватсон, — не удержался он и добавил: — у вас всё побаливает сердце с тех пор, как вы бросили курить?
— Не-а, — сказал сержант, — совсем не… Эй! Что такое? Откуда вы знаете про моё сердце?
— Позвольте мне, — лениво прервал Ридгли. — На правой руке сержанта видны обширные, но почти полностью выцветшие пятна табачного пепла. Он поглощает ненормальное количество сладостей. Для мужчины его возраста, телосложения и профессии проблемы с сердцем служат наиболее вероятной причиной отказа от курения. Я верно проследил ваши дедукции, Федерхут?
— Вполне, Herr Ридгли.
Оба с притворной вежливостью раскланялись, доктор Боттомли слегка поаплодировал, а сержант в замешательстве нашёл убежище в очередном леденце.
В этот момент прибыли кофе и бутерброды.
— Не присядете с нами, миссис Хадсон? — спросила Морин. — В конце концов, вы тоже, знаете ли, в этом замешаны.
— Едва ли я думаю, что должна, благодарю вас, мисс ОʼБрин. В конце концов, знание того, как удержаться на своём месте, это, можно сказать, краеугольный камень домашнего успеха.
— Как мог бы сказать удалившийся лейтенант, — пророкотал доктор Боттомли, — «лошадиные перья!» Мрмфк. Ибо Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут, когда убит один славный муж, и никто не предстал на суд.[54] Последняя строчка слабовата, но третья мне нравится. Садитесь, миссис Хадсон, а вы, лейтенант, приступайте к вопросам.
— Не-ме-ле-на, — пробормотал Джексон сквозь бутерброд с ветчиной. — А теперь… — проговорил он уже отчётливее, отхлебнув кофе (который, по его оценке, сотворил чудо с миссис Хадсон), — а теперь я хотел бы показать вам некоторые другие улики и посмотреть, связаны ли и они с сагой о Холмсе. Сержант! Финч… — пояснил он, пока Ватсон приносил то, в чём все они узнали портфель Уорра, и извлекал его содержимое на стол, — Финч согласился оставить их здесь, на попечение Ватсона. Моё положение не позволяет оказывать мне такое доверие.
Улики лежали в следующем порядке — один белый конверт, пять зёрнышек апельсина, визитная карточка с закорючками, крошечный осколок стекла, узкий лоскут чёрной ткани и серия фотографий.
Для начала Джексон взял визитную карточку.
— Об этом я немного знаю. Герр Федерхут сообщает мне, что она составлена шифром из рассказа о «Пляшущих человечках» и гласит: «Стивен Уорр, выстрел отменил тот договор».
— Момент, — проговорил австриец. — Могу я ещё раз взглянуть на эту карточку? Благодарю вас.
Он ещё раз изучил пляшущих человечков.
— Да, — задумчиво проговорил он. — Я подумал, что в памяти шевельнулась какая-то струна, и оказался прав.
— Что такое? Вы ошиблись в расшифровке?
— Нет. Дело не в этом. Просто, — повернулся он ко всей группе, — вы помните, что в оригинальном шифре из пляшущих человечков не было буквы «Ы». Слово «выстрел» требовало найти такую букву. Этот новый символ — человек на полпути к кувырку, опирающийся на одну руку. Не напоминает ли вам это…
— Конечно, напоминает, — тут же ответил доктор Боттомли. — Это подпись Дерринга Дрю.
— Дерринга Дрю? — озадачился лейтенант Джексон.
— Ваш брат, — подсказала Морин. — Великая роль Пола.
— Мой герой, — нерешительно пояснил Джонадаб Эванс. — Видите ли, когда достопочтенный Дерринг совершает какой-нибудь поистине выдающийся подвиг, он всегда оставляет на месте преступления пометку для сержанта-инспектора Пипскика. Он рисует человечка и пишет рядом с ним своё имя — вот так, — Джон ОʼДаб потянулся за листком бумаги и торопливо начертил:
— Хм, — Джексон сравнил рисунок с карточкой. — Да, это тот же значок, что и «Ы» в послании. Полагаю, человек, пытавшийся придумать новую фигурку, скорее всего…
— Вздор и чепуха, лейтенант, — прервал Боттомли. — Если вы пытаетесь обвинить Эванса, это чушь. Любой из нас мог подумать об этой фигурки — все мы читатели Дерринга Дрю. Как и любой посетитель любой библиотеки, не говоря уже о стаях видевших вашего брата в этой роли на экране.
— Возможно, — признал Джексон. — Но я тоже видел Пола в этой роли, и я не помню кувыркающегося человечка.
— В адаптации пришлось сделать некоторые правки, — произнёс мистер Вейнберг, стараясь не смотреть на Джона ОʼДаба.
— Понимаю. Но вернёмся к карточке. Федерхут, вы хотели мне кое-что рассказать и об этом имени. Талипес Риколетти для вас что-нибудь значит?
Полуозадаченное озарение осенило все пять лиц.
— Да, но только «Риколетти», — проговорил Федерхут. — Вы знаете, Herr Leutnant, сколько Ватсон упоминал неописанных им историй. «Второе пятно», полагаю, единственный эпизод, сперва упомянутый и лишь потом описанный.
— Хотя с любопытной путаницей во времени, — пожаловался доктор Боттомли, — и с полным забвением ролей, обещанных месье Дюбюку из парижской полиции и Фрицу фон Вальдбауму, известному специалисту из Данцига.
— И всё же, Herr Doktor, по крайней мере, оно было описано, а остальные остаются для мира тайной, и из них нет более увлекательного, чем то, что упомянуто в «Обряде дома Месгрейвов»: «полный отчёт о кривоногом Риколетти и его ужасной жене».
— Погодите, — запротестовал мистер Эванс, — а как насчёт «некоего политика, маяка и дрессированного баклана»?
— И Исидора Персано, — мечтательно добавил Дрю Фернесс, — которого однажды нашли обезумевшим со спичечной коробкой в руках, содержавшей различные виды червей, неизвестных науке.
— Едва ли дословная цитата, — возразил Ридгли. — В действительности она гласит…
— Джентльмены! — запротестовал Джексон. — Вы можете обсудить эти тонкости позже. Есть у Холмса что-нибудь более определённое насчёт этого Риколетти?
— Ничего, Herr Leutnant, — ответил Федерхут, — кроме этой единственной аллюзии — самая прискорбная лакуна во всей мировой литературе.
— И даже его имени не упоминается?
— Даже его.
— Тогда что означает этот Талипес?
— Это, сэр, — проговорил доктор Боттомли, — сама простота. «Talipes» — это новолатинское слово, используемое в хирургии, чтобы описать деформацию, известную как косолапость.
— И это возвращает нас туда, где мы были. Разве что это может указывать на медицинские познания?
— Лейтенант! Это то же самое, что и немецкое слово или закорючка Дерринга Дрю. Как указал Федерхут, никто не станет подписывать преступление частицей своих специальных знаний. Кроме того, какие у нас есть доказательства того, что пляшущие человечки и визитная карточка имеют отношение к убийству?
— Никаких, — признал Джексон. — Но совпадение может зайти слишком далеко. Теперь, что касается этих… — он указал на высохшие семена.
— Пять зёрнышек апельсина! — вскричали «Иррегулярные», словно хорошо тренированный хор.
— Полагаю, — терпеливо проговорил Джексон, — это ещё одна цитата. Продолжайте.
— В 1887 году, — задумчиво промолвил Дрю Фернесс, — в том самом году, когда Холмс раскрыл дело «Общества Нищих-любителей, которое имело роскошный клуб в подвальном этаже большого мебельного магазина», — это достаточно точно, мистер Ридгли?
— Вполне. Я часто задавался вопросом, был ли среди членов этого общества столь исключительно искушённый нищий-любитель, как мистер Невилл Сент-Клер, прославившийся через два года как «Человек с рассечённой губой».
— Возможно, — серьёзно проговорил доктор Боттомли. — Как Тантал сей учёной организации, могу я предложить небольшую монографию по этой теме для какого-либо будущего собрания?
— Вернёмся к зёрнышкам, — предложил Джексон.
— Да, лейтенант. В том же году, — продолжал Дрю Фернесс, — также отмеченном «странными приключениями Грайса Петерсона на острове Юффа» и иными примечательными делами, произошла необыкновенная трагедия с «Пятью зёрнышками апельсина», одно из немногих дел, которые Холмсу не удалось привести к удовлетворительному завершению.
— Хорошо. Но являются ли эти семена зёрнышками? Я думал, зёрна — это у пшеницы?
— Признаю, странное использование слова. Иногда так можно сказать о яблочных семечках, но апельсиновые зёрнышки звучат странно. Возможно, это британское значение слова или просто причудливый образец ватсоновского стиля. Да, эти зёрнышки — семечки; и, согласно Американской энциклопедии, с которой консультировался Холмс, они когда-то были предупреждением о смерти в Ку-Клукс-Клане.
Джексон посмотрел на то, что всё ещё считал семечками.
— Конечно, тему с Кланом можно игнорировать. Это не более важно, чем немецкое слово или медицинский термин. Главное то, что это холмсианское предупреждение, которое, подобно сообщению с пляшущими человечками, Уорр так и не получил. Если бы он… Ну, нет нужды в это вдаваться. А это фотографии комнаты, — поднял их со стола лейтенант. — Они показывают положение тела, на которое указывают пятна крови, — и оно прекрасно согласуется с историей мисс ОʼБрин. Заметьте, никаких следов, кроме неё. Кто бы ни был в этой комнате, он был достаточно осторожен, чтобы не наступить на кровь. Отпечатки пальцев тоже бесполезны. Любой из нас мог невинно оказаться в этой комнате в начале вечера, и большинство их нас были там, когда относили туда Уорра. Единственное место, где отпечатки могли бы помочь, — стены в углу, где должен был стоять убийца, — полностью чисто. Но есть в этих фотографиях немало интересных моментов. Вот слово «RACHE». Над ним, как видите, небольшой скол штукатурки, по-видимому, свежий. В углу, о котором мы говорили, похожая штука. Возможно, что-то произошло, когда декораторы приводили в порядок дом, но я даю вам все детали. А здесь — свежая вмятина в дереве оконной рамы. Теперь, что касается портфеля Уорра: что в нём, по-вашему, было?