И здесь моя история повторяет профессора Фернесса. Чердак был пусть. Исчезли не только священник, Риколетти и мёртвая женщина, но и немногие неодушевлённые предметы — тряпичный тюфяк, святой, лампадка. Лишь несколько капель свежего воска на полу указывали на произошедшее. Патрульные взирали на меня не слишком лестно.
С некоторым опасением заканчиваю я своё повествование. Содержащееся в нём обвинение гораздо серьёзнее любого другого из выдвинутых сегодня вечером. Но я могу лишь сказать: «Вот что произошло», и с надеждой ждать объяснения.
На протяжении этого последнего выступления Харрисон Ридгли пил с удивительной даже для него тихой настойчивостью; но он казался достаточно трезвым, когда вновь встал, чтобы снова занять председательское место — то есть достаточно трезвым, пока не замечали его побледневшую шею и напряжённую настойчивость, с которой его тонкие пальцы вцеплялись в стол.
— Джентльмены, — проговорил он тихо, — сегодня вечером мы имели честь услышать пять необычайных повествований. Я думал, что мой собственный опыт, приукрашенный гротеском, ужасом и красотой, был необычайно ярок; но, боюсь, он действительно побледнел в сравнении с другими эпизодами, услышанными нами. Я уверен, что после возмущения Дрю Фернесса, пыхтящего ухода Руфуса Боттомли и застенчивого признания Джона ОʼДаба вы ждёте, что я продемонстрирую какую-то интересную реакцию на необыкновенное обвинение, только что брошенное в меня.
Ожидание это было очевидным и без уточнения со стороны председателя. Пока Харрисон Ридгли III хладнокровно наливал себе ещё одну рюмку, в комнате не раздавалось ни звука. Внезапное, неуместное и непочтительное злоумышление побудило Морин поискать булавку, чтобы бросить её на пол; но в этот момент сержант Ватсон решил разгрызть очередной леденец, и эха от этого хрустящего треска оказалось достаточно.
— Единственное возможное замечание, — продолжал Ридгли, — состоит в том, что Джонадаб Эванс полностью оправдал себя в моём критическом взоре. Невероятные молодые джентльмены, прыгающие на хил-монстров, вполне могли бы стать сюжетами романов про Дерринга Дрю; но теперь у меня не осталось сомнений, что мистер Эванс сам по себе является чрезвычайно опытным создателем криминальной литературы.
Маленький писатель не смутился.
— Это было, — только и сказал он.
— И я была там, — вставила миссис Хадсон. — Я слышала всё, что говорила та бедная старуха. И патрульная машина видела воск от той лампадки.
Ридгли позволил себе криво улыбнуться.
— Несколько капель красного воска легко посадить. Не буду говорить о подкупе экономок.
— Это было, — упорно повторил мистер Эванс. — Вот всё, что я могу сказать.
— И это хорошо, ведь законы о клевете таковы, каковы они есть. Столь непристойные фантазии…
— Непристойные? — это прилагательное, казалось, действительно оскорбило писателя. — И редактор «До упада!» осмеливается жаловаться на непристойности?
— Минутку, мальчики, — лейтенант Джексон во весь свой рост встал между спорщиками. Слегка резким движением он вырвал бутылку из рук Ридгли и поставил её на дальний край стола. — Мы здесь не для того, чтобы переходить на личности. Меня не волнует, является ли один из вас мнимым автором, а другой шпионом, и имеет ли третий в своём генеалогическом древе всех Джуксов и Калликаков.[98] Я хочу знать только одно — кто именно убийца; и я не об убийстве, случившемся, возможно, в Нью-Йорке несколько месяцев назад. Я хочу знать — и остальные из вас должны быть едины со мной в этом вопросе, — кто убил Стивена Уорра, и будь я проклят, если понимаю, куда ведут нас все эти истории. Вы со мной, сержант?
Сержант Ватсон кивнул.
— И первый вопрос, — продолжал Джексон, — таков: где тело?
Глава 16
— Где тело? — всё ещё повторял лейтенант Джексон часом позже в несколько отличном окружающем пространстве — пивном дворике «Ратскеллер».
Джудит (аккуратненькая блондиночка, чья единственная связь с этой историей состояла в том, что она жила на полпути между 221б и «Ратскеллером», и Джексон только что осознал удобства этого факта) улыбнулась.
— Не сходится с вальсом, дорогой. Раздражает.
— С венскими вальсами связаны вещи похуже убийств, — нахмурился Джексон. — Настолько хуже, что это дело Уорра выглядит чистым, полезным и освежающим.
— Не говори так серьёзно, Энди. Я никак не могу вспомнить, который вальс Штрауса как называется, но точно помню, что этот из моих любимых. Не хочешь лучше потанцевать?
Джексон покачал головой.
— Послушай, Джудит. Я не рухнул спать сегодня вечером только потому, что не при исполнении и хотел пива. Я должен обсудить всё это, и не могу сказать, что «Иррегулярные» мне сегодня так уж помогли. Я вляпался из-за своих личных разборок с Уорром; но если я смогу расщёлкать это дело, для меня это многое будет значить. Итак, зачем, — щёлкнул он оловянной крышкой своей кружки, — убийце скрываться вместе с телом?
— Он может быть каннибалом, — услужливо проговорила Джудит. — Помнишь тот миленький кусочек из книги, которую ты мне давал, про семью, которая жила в пещере и обедала телами ограбленных ими людей?
— Женщина! — фыркнул Джексон. — Почему ты не говоришь прямо? Если ты имеешь в виду Соуни Бина,[99] почему бы не сказать «Соуни Бин», а не «та семья в той книге».
— Ну, может быть, — не обращая внимания, продолжала Джудит. — А ещё был тот человек в Колорадо, про которого писал Джин Фаулер.[100]
— Конечно, — сказал Джексон. — Возможно, он каннибал. А может быть, упырь, вурдалак или некрофил.
— Что это такое?
— Неважно. Но, — усмехнулся про себя Джексон, — некрофил с трупом Стивена Уорра — самая абсурдная история, какую я только слышал. Он может быть кем угодно из вышеперечисленного; но мне что-то кажется, что он хитрый и умный человек, имевший разумную причину унести тот труп; а моя работа — выяснить, в чём была суть дела.
Серьёзность в его голосе впечатлила Джудит.
— Хорошо, дорогой. Продолжай. Не буду больше ворчать. Я просто посижу здесь и допью свой скотч, а ты расскажешь мне, зачем люди уносят трупы.
— Проблема в том, — нахмурился лейтенант, — что причин много, но все они совершенно не годятся в этом деле. Главная причина избавиться от трупа — это заставить выглядит всё так, словно убийства не было, выглядеть обычным исчезновением. Криппен,[101] возможно, здесь главный пример — хотя, полагаю, на самом деле главные те, о ком мы не знаем, потому что им всё сошло с рук. Но в этом деле такое объяснение не годится, потому что та девушка ОʼБрин видела, как его застрелили, и убийца это знает. Ещё одна причина может заключаться в желании скрыть причину смерти. Предположим, ты убила человека особым ядом или неким странным орудием, который есть только у тебя. Ты можешь захотеть избавиться от тела, даже если факт убийства известен, поскольку вскрытие укажет прямо на тебя. Но здесь и это не подходит, ведь Уорр был застрелен.
— Как насчёт баллистики? — поинтересовалась Джудит (общение с сыщиком многому учит). — Если бы пулю можно было отследить до убийцы, разве не захотел бы он избавиться от такой улики?
— Было бы куда проще избавиться от пистолета, чем от трупа. Кроме того, если только убийца не был посторонним — а это почти невероятно, учитывая Вейнберга на телефоне и запертую заднюю калитку — от оружия, должно быть, и избавились, если только это не был тот странный пистолет под окном. Единственным оружием в доме, а мы обыскали всё тщательно, был автоматический пистолет Харрисона Ридгли.
— И ничего подозрительного?
— Всё в порядке. Лицензия у Ридгли есть, в последнее время из него не стреляли. Нет, тут толку не будет. Что ещё? От тела можно избавиться, чтобы посеять сомнения в его личности.
— Как?
— Ну… предположим, А убил Б и исчез вместе с трупом. Люди слышат выстрел, видят кровь и следы борьбы; но и А, и Б пропали. Возможно, глупые полицейские — вроде нас с Финчем — решат, что Б убил А, и расставят сети не на того человека, пока А ускользнёт.
— Звучит уж очень похоже на алгебру. Когда людей начинают звать А и Б, сразу ждёшь, что они примутся делить яблоки.
— Мне показалось, ты говорила, что не будешь ворчать. Но и это не годится, потому что кем бы ни был А, Морин знает, кто Б, и А знает, что она это знает. Независимо от того, как ты это называешь. Можно сбежать с телом, если хочешь создать путаницу относительно времени смерти — это может стать вопросом выживания; или если ты хочешь создать видимость того, что убийство произошло где-то в другом месте — где-то, где ты быть не могла. Но зачем? И, кстати, как? Как у кого-то из этих людей нашлось время разгуливать с трупом под мышкой? За исключением разве что Ридгли — парня, который жаждет, чтобы я заподозрил его. Любой другой должен был бы иметь сообщника снаружи. А я, — жалобно добавил Джексон, — не люблю сообщников.
— Энди! — внезапно воскликнула Джудит. — Знаю, что я должна просто слушать тебя, но ничего не могу поделать — у меня самой только что возникла идея. А если это был не труп?
— Не труп?
Девичье вдохновение настигло Джексона посреди глотка пива и привело к мягкому, но эффектному бульканью.
— Нет. Предположим, выстрел не убил Уорра — просто оглушил. Шок, понимаешь? И вот убийца — или А, если ты так хочешь, хотя Х звучит куда более угрожающе — убийца уносит его туда, где он сможет закончить своё дело неторопливо и успешно.
— Прости, Джудит, — с сожалением покачал головой Джексон. — Хороший ход, но есть два больших возражения. Во-первых, элемент времени. Если у твоего Х столько свободного времени после преступления, он не может быть кем-то из этого дома; а если так, то как он вошёл? Далее, девушка видела рану, а мы должны принять её историю, если только она сама не Х. Пуля попала прямо в сердце. Нет, мы возвращаемся вновь к тому же: если ты знаешь, что там был свидетель, видевший, кто был убит, как он был убит, где был убит и когда был убит, какого чёрта похищать тело?