И в этот момент впервые заговорил сержант Ватсон:
– Это немецкое слово, да? Ну, тут только один немец.
– Мой дорогой Ватсон, – улыбнулся Отто Федерхут; ему первому представилась возможность произнести фразу, так соблазнительно трепетавшую на пяти языках с того момента, как они узнали имя сержанта. – Это элементарно. То, что я единственный – не буду говорить "немец", несмотря на аншлюс, но единственный носитель немецкого языка, то, что я говорю по-немецки, означает, что я менее всего склонен буду так уличать себя. Более того, это явно пародия на знаменитый отрывок из "Этюда в багровых тонах", и каждый здесь, как вы уже заметили из их цитат, прекрасно знаком с этим словом из данного источника. Кстати, Ватсон, – не удержался он и добавил, – у вас всё побаливает сердце с тех пор, как вы бросили курить?
– Не-а, – сказал сержант, – совсем не... Эй! Что такое? Откуда вы знаете про моё сердце?
– Позвольте мне, – лениво прервал Ридгли. – На правой руке сержанта видны обширные, но почти полностью выцветшие пятна табачного пепла. Он поглощает ненормальное количество сладостей. Для мужчины его возраста, телосложения и профессии проблемы с сердцем служат наиболее вероятной причиной отказа от курения. Я верно проследил ваши дедукции, Федерхут?
– Вполне, Herr Ридгли.
Оба с притворной вежливостью раскланялись, доктор Боттомли слегка поаплодировал, а сержант в замешательстве нашёл убежище в очередном леденце.
В этот момент прибыли кофе и бутерброды.
– Не присядете с нами, миссис Хадсон? – спросила Морин. – В конце концов, вы тоже, знаете ли, в этом замешаны.
– Едва ли я думаю, что должна, благодарю вас, мисс О'Брин. В конце концов, знание того, как удержаться на своём месте, это, можно сказать, краеугольный камень домашнего успеха.
– Как мог бы сказать удалившийся лейтенант, – пророкотал доктор Боттомли, – "лошадиные перья!" Мрмфк. Ибо Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут, когда убит один славный муж, и никто не предстал на суд[54]. Последняя строчка слабовата, но третья мне нравится. Садитесь, миссис Хадсон, а вы, лейтенант, приступайте к вопросам.
– Не-ме-ле-на, – пробормотал Джексон сквозь бутерброд с ветчиной. – А теперь... – проговорил он уже отчётливее, отхлебнув кофе (который, по его оценке, сотворил чудо с миссис Хадсон), – а теперь я хотел бы показать вам некоторые другие улики и посмотреть, связаны ли и они с сагой о Холмсе. Сержант! Финч... – пояснил он, пока Ватсон приносил то, в чём все они узнали портфель Уорра, и извлекал его содержимое на стол, – Финч согласился оставить их здесь, на попечение Ватсона. Моё положение не позволяет оказывать мне такое доверие.
Улики лежали в следующем порядке – один белый конверт, пять зёрнышек апельсина, визитная карточка с закорючками, крошечный осколок стекла, узкий лоскут чёрной ткани и серия фотографий.
Для начала Джексон взял визитную карточку.
– Об этом я немного знаю. Герр Федерхут сообщает мне, что она составлена шифром из рассказа о "Пляшущих человечках" и гласит: "Стивен Уорр, выстрел отменил тот договор".
– Момент, – проговорил австриец. – Могу я ещё раз взглянуть на эту карточку? Благодарю вас. – Он ещё раз изучил пляшущих человечков. – Да, – задумчиво проговорил он. – Я подумал, что в памяти шевельнулась какая-то струна, и оказался прав.
– Что такое? Вы ошиблись в расшифровке?
– Нет. Дело не в этм. Просто, – повернулся он ко всей группе, – вы помните, что в оригинальном шифре из пляшущих человечков не было буквы "Ы". Слово "выстрел" требовало найти такую букву. Этот новый символ – человек на полпути к кувырку, опирающийся на одну руку. Не напоминает ли вам это...
– Конечно, напоминает, – тут же ответил доктор Боттомли. = Это подпись Дерринга Дрю.
– Дерринга Дрю? – озадачился лейтенант Джексон.
– Ваш брат, – подсказала Морин. – Великая роль Пола.
– Мой герой, – нерешительно пояснил Джонадаб Эванс. – Видите ли, когда достопочтенный Дерринг совершает какой-нибудь поистине выдающийся подвиг, он всегда оставляет на месте преступления пометку для сержанта-инспектора Пипскика. Он рисует человечка и пишет рядом с ним своё имя – вот так. – Джон О'Даб потянулся за листком бумаги и торопливо начертил:
– Хм. – Джексон сравнил рисунок с карточкой. – Да, это тот же значок, что и "Ы" в послании. Полагаю, человек, пытавшийся придумать новую фигурку, скорее всего...
– Вздор и чепуха, лейтенант, – прервал Боттомли. – Если вы пытаетесь обвинить Эванса, это чушь. Любой из нас мог подумать об этой фигурки – все мы читатели Дерринга Дрю. Как и любой посетитель любой библиотеки, не говоря уже о стаях видевших вашего брата в этой роли на экране.
– Возможно, – признал Джексон. – Но я тоже видел Пола в этой роли, и я не помню кувыркающегося человечка.
– В адаптации пришлось сделать некоторые правки, – произнёс мистер Вейнберг, стараясь не смотреть на Джона О'Даба.
– Понимаю. Но вернёмся к карточке. Федерхут, вы хотели мне кое-что рассказать и об этом имени. Талипес Риколетти для вас что-нибудь значит?
Полуозадаченное озарение осенило все пять лиц.
– Да, но только "Риколетти", – проговорил Федерхут. – Вы знаете, Herr Leutnant, сколько Ватсон упоминал неописанных им историй. "Второе пятно", полагаю, единственный эпизод, сперва упомянутый и лишь потом описанный.
– Хотя с любопытной путаницей во времени, – пожаловался доктор Боттомли, – и с полным забвением ролей, обещанных месье Дюбюку из парижской полиции и Фрицу фон Вальдбауму, известному специалисту из Данцига.
– И всё же, Herr Doktor, по крайней мере, оно было описано, а остальные остаются для мира тайной, и из них нет более увлекательного, чем то, что упомянуто в "Обряде дома Месгрейвов": "полный отчёт о кривоногом Риколетти и его ужасной жене".
– Погодите, – запротестовал мистер Эванс, – а как насчёт "некоего политика, маяка и дрессированного баклана"?
– И Исидора Персано, – мечтательно добавил Дрю Фернесс, – которого однажды нашли обезумевшим со спичечной коробкой в руках, содержавшей различные виды червей, неизвестных науке.
– Едва ли дословная цитата, – возразил Ридгли. – В действительности она гласит...
– Джентльмены! – запротестовал Джексон. – Вы можете обсудить эти тонкости позже. Есть у Холмса что-нибудь более определённое насчёт этого Риколетти?
– Ничего, Herr Leutnant, – ответил Федерхут, – кроме этой единственной аллюзии – самая прискорбная лакуна во всей мировой литературе.
– И даже его имени не упоминается?
– Даже его.
– Тогда что означает этот Талипес?
– Это, сэр, – проговорил доктор Боттомли, – сама простота. "Talipes" – это новолатинское слово, используемое в хирургии, чтобы описать деформацию, известную как косолапость.
– И это возвращает нас туда, где мы были. Разве что это может указывать на медицинские познания?
– Лейтенант! Это то же самое, что и немецкое слово или закорючка Дерринга Дрю. Как указал Федерхут, никто не станет подписывать преступление частицей своих специальных знаний. Кроме того, какие у нас есть доказательства того, что пляшущие человечки и визитная карточка имеют отношение к убийству?
– Никаких, – признал Джексон. – Но совпадение может зайти слишком далеко. Теперь, что касается этих... – Он указал на высохшие семена.
– Пять зёрнышек апельсина! – вскричали "Иррегулярные", словно хорошо тренированный хор.
– Полагаю, – терпеливо проговорил Джексон, – это ещё одна цитата. Продолжайте.
– В 1887 году, – задумчиво промолвил Дрю Фернесс, – в том самом году, когда Холмс раскрыл дело "Общества Нищих-любителей, которое имело роскошный клуб в подвальном этаже большого мебельного магазина", – это достаточно точно, мистер Ридгли?
– Вполне. Я часто задавался вопросом, был ли среди членов этого общества столь исключительно искушённый нищий-любитель, как мистер Невилл Сент-Клер, прославившийся через два года как "Человек с рассечённой губой".
– Возможно, – серьёзно проговорил доктор Боттомли. – Как Тантал сей учёной организации, могу я предложить небольшую монографию по этой теме для какого-либо будущего собрания?
– Вернёмся к зёрнышкам, – предложил Джексон.
– Да, лейтенант. В том же году, – продолжал Дрю Фернесс, – также отмеченном "странными приключениями Грайса Петерсона на острове Юффа" и иными примечательными делами, произошла необыкновенная трагедия с "Пятью зёрнышками апельсина", одно из немних дел, которые Холмсу не удалось привести к удовлетворительному завершению.
– Хорошо. Но являются ли эти семена зёрнышками? Я думал, зёрна – это у пшеницы?
– Признаю, странное использование слова. Иногда так можно сказать о яблочных семечках, но апельсиновые зёрнышки звучат странно. Возможно, это британское значение слова или просто причудливый образец ватсоновского стиля. Да, эти зёрнышки – семечки; и, согласно Американской энциклопедии, с которой консультировался Холмс, они когда-то были предупреждением о смерти в Ку-Клукс-Клане.
Джексон посмотрел на то, что всё ещё считал семечками.
– Конечно, тему с Кланом можно игнорировать. Это не более важно, чем немецкое слово или медицинский термин. Главное то, что это холмсианское предупреждение, которое, подобно сообщению с пляшущими человечками, Уорр так и не получил. Если бы он... Ну, нет нужды в это вдаваться. А это фотографии комнаты, – поднял их со стола лейтенант. – Они показывают положение тела, на которое указывают пятна крови, – и оно прекрасно согласуется с историей мисс О'Брин. Заметьте, никаких следов, кроме неё. Кто бы ни был в этой комнате, он был достаточно осторожен, чтобы не наступить на кровь. Отпечатки пальцев тоже бесполезны. Любой из нас мог невинно оказаться в этой комнате в начале вечера, и большинство их нас были там, когда относили туда Уорра. Единственное место, где отпечатки могли бы помочь, – стены в углу, где должен был стоять убийца, – полностью чисто. Но есть в этих фотографиях немало интересных моментов. Вот слово "RACHE". Над ним, как видите, небольшой скол штукатурки, по-видимому, свежий. В углу, о котором мы говорили, похожая штука. Возможно, что-то произошло, когда декораторы приводили в порядок дом, но я даю вам все детали. А здесь – свежая вмятина в дереве оконной рамы. Теперь, что касается портфеля Уорра: что в нём, по-вашему, было?