Наконец, я почувствовал, что рука устала. Ещё мгновение, и его запястье освободится, а тогда неизвестно, какая участь нас всех ожидает. Я почти отчаялся, когда поднял голову и увидел стоящего над нами священника. В его руке мерцала красная лампадка. Он наклонился. Пламя лизнуло руку Риколетти прямо под моей хваткой. Мой противник, резко вскрикнув от боли, выпустил револьвер. Священник схватил его, и я услышал треск, когда он обрушил его на череп Риколетти.
В тот же момент раздался крик. Священник поспешил к жалкому ложу, склонился над неподвижной фигурой и вновь повернулся к нам с горестным лицом, не нуждающимся в словах, чтобы понять его значение.
– Идите, – просто сказал он. – Я остаюсь здесь с ней. Я должен сказать молитвы теперь.
– Я пошлю за этим человеком полицию, – пообещал я. – Но если он придёт в себя, пока вы с ним один...
– Я имею это. – Он коснулся револьвера. – И я наблюдаем. – Взгляд его устремился к небу.
Мы неохотно ушли. Спускаясь по лестнице, мы почти ничего не различали; даже относительная темнота гаража слепила глаза, привыкшие к долгому пребыванию на том чердаке. Вот почему я не видел мешка, пока тот не опустился на мои голову и плечи.
И это, к сожалению, вся наша история. Мы так и не увидели наших похитителей и, естественно, не знаем, кто они были; ибо, будь они сообщниками Риколетти, почему они не пришли к нему на помощь, услышав сверху шум? Всё, что я знаю, это что они выпустили нас из машины, всё ещё в мешках, где-то в двух кварталах отсюда. К тому времени, когда мы высвободились, машины уже не было. Миссис Хадсон, чьё замечательное чувство направление ничуть не поколебалось после всего случившегося, привела меня сюда. Звонок лейтенанту Финчу вызвал патрульную машину, при помощи которой я, наконец, отыскал чердак.
И здесь моя история повторяет профессора Фернесса. Чердак был пусть. Исчезли не только священник, Риколетти и мёртвая женщина, но и немногие неодушевлённые предметы – тряпичный тюфяк, святой, лампадка. Лишь несколько капель свежего воска на полу указывали на произошедшее. Патрульные взирали на меня не слишком лестно.
С некоторым опасением заканчиваю я своё повествование. Содержащееся в нём обвинение гораздо серьёзнее любого другого из выдвинутых сегодня вечером. Но я могу лишь сказать: "Вот что произошло", и с надеждой ждать объяснения.
На протяжении этого последнего выступления Харрисон Ридгли пил с удивительной даже для него тихой настойчивостью; но он казался достаточно трезвым, когда вновь встал, чтобы снова занять председательское место – то есть достаточно трезвым, пока не замечали его побледневшую шею и напряжённую настойчивость, с которой его тонкие пальцы вцеплялись в стол.
– Джентльмены, – проговорил он тихо, – сегодня вечером мы имели честь услышать пять необычайных повествований. Я думал, что мой собственный опыт, приукрашенный гротеском, ужасом и красотой, был необычайно ярок; но, боюсь, он действительно побледнел в сравнении с другими эпизодами, услышанными нами. Я уверен, что после возмущения Дрю Фернесса, пыхтящего ухода Руфуса Боттомли и застенчивого признания Джона О'Даба вы ждёте, что я продемонстрирую какую-то интересную реакцию на необыкновенное обвинение, только что брошенное в меня.
Ожидание это было очевидным и без уточнения со стороны председателя. Пока Харрисон Ридгли III хладнокровно наливал себе ещё одну рюмку, в комнате не раздавалось ни звука. Внезапное, неуместное и непочтительное злоумышление побудило Морин поискать булавку, чтобы бросить её на пол; но в этот момент сержант Ватсон решил разгрызть очередной леденец, и эха от этого хрустящего треска оказалось достаточно.
– Единственное возможное замечание, – продолжал Ридгли, – состоит в том, что Джонадаб Эванс полностью оправдал себя в моём критическом взоре. Невероятные молодые джентльмены, прыгающие на хил-монстров, вполне могли бы стать сюжетами романов про Дерринга Дрю; но теперь у меня не осталось сомнений, что мистер Эванс сам по себе является чрезвычайно опытным создателем криминальной литературы.
Маленький писатель не смутился.
– Это было, – только и сказал он.
– И я была там, – вставила миссис Хадсон. – Я слышала всё, что говорила та бедная старуха. И патрульная машина видела воск от той лампадки.
Ридгли позволил себе криво улыбнуться.
– Несколько капель красного воска легко посадить. Не буду говорить о подкупе экономок.
– Это было, – упорно повторил мистер Эванс. – Вот всё, что я могу сказать.
– И это хорошо, ведь законы о клевете таковы, каковы они есть. Столь непристойные фантазии...
– Непристойные? – Это прилагательное, казалось, действительно оскорбило писателя. – И редактор "До упада!" осмеливается жаловаться на непристойности?
– Минутку, мальчики. – Лейтенант Джексон во весь свой рост встал между спорщиками. Слегка резким движением он вырвал бутылку из рук Ридгли и поставил её на дальний край стола. – Мы здесь не для того, чтобы переходить на личности. Меня не волнует, является ли один из вас мнимым автором, а другой шпионом, и имеет ли третий в своём генеалогическом древе всех Джуксов и Калликаков[98]. Я хочу знать только одно – кто именно убийца; и я не об убийстве, случившемся, возможно, в Нью-Йорке несколько месяцев назад. Я хочу знать – и остальные из вас должны быть едины со мной в этом вопросе, – кто убил Стивена Уорра, и будь я проклят, если понимаю, куда ведут нас все эти истории. Вы со мной, сержант?
Сержант Ватсон кивнул.
– И первый вопрос, – продолжал Джексон, – таков: где тело?
Глава 16
– Где тело? – всё ещё повторял лейтенант Джексон часом позже в несколько отличном окружающем пространстве – пивном дворике "Ратскеллер".
Джудит (аккуратненькая блондиночка, чья единственная связь с этой историей состояла в том, что она жила на полпути между 221б и "Ратскеллером", и Джексон только что осознал удобства этого факта) улыбнулась.
– Не сходится с вальсом, дорогой. Раздражает.
– С венскими вальсами связаны вещи похуже убийств, – нахмурился Джексон. – Настолько хуже, что это дело Уорра выглядит чистым, полезным и освежающим.
– Не говори так серьёзно, Энди. Я никак не могу вспомнить, который вальс Штрауса как называется, но точно помню, что этот из моих любимых. Не хочешь лучше потанцевать?
Джексон покачал головой.
– Послушай, Джудит. Я не рухнул спать сегодня вечером только потому, что не при исполнении и хотел пива. Я должен обсудить всё это, и не могу сказать, что "Иррегулярные" мне сегодня так уж помогли. Я вляпался из-за своих личных разборок с Уорром; но если я смогу расщёлкать это дело, для меня это многое будет значить. Итак, зачем, – щёлкнул он оловянной крышкой своей кружки, – убийце скрываться вместе с телом?
– Он может быть каннибалом, – услужливо проговорила Джудит. – Помнишь тот миленький кусочек из книги, которую ты мне давал, про семью, которая жила в пещере и обедала телами ограбленных ими людей?
– Женщина! – фыркнул Джексон. – Почему ты не говоришь прямо? Если ты имеешь в виду Соуни Бина[99], почему бы не сказать "Соуни Бин", а не "та семья в той книге".
– Ну, может быть, – не обращая внимания, продолжала Джудит. – А ещё был тот человек в Колорадо, про которого писал Джин Фаулер[100].
– Конечно, – сказал Джексон. – Возможно, он каннибал. А может быть, упырь, вурдалак или некрофил.
– Что это такое?
– Неважно. Но, – усмехнулся про себя Джексон, – некрофил с трупом Стивена Уорра – самая абсурдная история, какую я только слышал. Он может быть кем угодно из вышеперечисленного; но мне что-то кажется, что он хитрый и умный человек, имевший разумную причину унести тот труп; а моя работа – выяснить, в чём была суть дела.
Серьёзность в его голосе впечатлила Джудит.
– Хорошо, дорогой. Продолжай. Не буду больше ворчать. Я просто посижу здесь и допью свой скотч, а ты расскажешь мне, зачем люди уносят трупы.
– Проблема в том, – нахмурился лейтенант, – что причин много, но все они совершенно не годятся в этом деле. Главная причина избавиться от трупа – это заставить выглядит всё так, словно убийства не было, выглядеть обычным исчезновением. Криппен[101], возможно, здесь главный пример – хотя, полагаю, на самом деле главные те, о ком мы не знаем, потому что им всё сошло с рук. Но в этом деле такое объяснение не годится, потому что та девушка О'Брин видела, как его застрелили, и убийца это знает. Ещё одна причина может заключаться в желании скрыть причину смерти. Предположим, ты убила человека особым ядом или неким странным орудием, который есть только у тебя. Ты можешь захотеть избавиться от тела, даже если факт убийства известен, поскольку вскрытие укажет прямо на тебя. Но здесь и это не подходит, ведь Уорр был застрелен.
– Как насчёт баллистики? – поинтересовалась Джудит (общение с сыщиком многому учит). – Если бы пулю можно было отследить до убийцы, разве не захотел бы он избавиться от такой улики?
– Было бы куда проще избавиться от пистолета, чем от трупа. Кроме того, если только убийца не был посторонним – а это почти невероятно, учитывая Вейнберга на телефоне и запертую заднюю калитку – от оружия, должно быть, и избавились, если только это не был тот странный пистолет под окном. Единственным оружием в доме, а мы обыскали всё тщательно, был автоматический пистолет Харрисона Ридгли.
– И ничего подозрительного?
– Всё в порядке. Лицензия у Ридгли есть, в последнее время из него не стреляли. Нет, тут толку не будет. Что ещё? От тела можно избавиться, чтобы посеять сомнения в его личности.
– Как?
– Ну... предположим, А убил Б и исчез вместе с трупом. Люди слышат выстрел, видят кровь и следы борьбы; но и А, и Б пропали. Возможно, глупые полицейские – вроде нас с Финчем – решат, что Б убил А, и расставят сети не на того человека, пока А ускользнёт.