– Звучит уж очень похоже на алгебру. Когда людей начинают звать А и Б, сразу ждёшь, что они примутся делить яблоки.
– Мне показалось, ты говорила, что не будешь ворчать. Но и это не годится, потому что кем бы ни был А, Морин знает, кто Б, и А знает, что она это знает. Независимо от того, как ты это называешь. Можно сбежать с телом, если хочешь создать путаницу относительно времени смерти – это может стать вопросом выживания; или если ты хочешь создать видимость того, что убийство произошло где-то в другом месте – где-то, где ты быть не могла. Но зачем? И, кстати, как? Как у кого-то из этих людей нашлось время разгуливать с трупом под мышкой? За исключением разве что Ридгли – парня, который жаждет, чтобы я заподозрил его. Любой другой должен был бы иметь сообщника снаружи. А я, – жалобно добавил Джексон, – не люблю сообщников.
– Энди! – внезапно воскликнула Джудит. – Знаю, что я должна просто слушать тебя, но ничего не могу поделать – у меня самой только что возникла идея. А если это был не труп?
– Не труп? – Девичье вдохновение настигло Джексона посреди глотка пива и привело к мягкому, но эффектному бульканью.
– Нет. Предположим, выстрел не убил Уорра – просто оглушил. Шок, понимаешь? И вот убийца – или А, если ты так хочешь, хотя Х звучит куда более угрожающе – убийца уносит его туда, где он сможет закончить своё дело неторопливо и успешно.
– Прости, Джудит, – с сожалением покачал головой Джексон. – Хороший ход, но есть два больших возражения. Во-первых, элемент времени. Если у твоего Х столько свободного времени после преступления, он не может быть кем-то из этого дома; а если так, то как он вошёл? Далее, девушка видела рану, а мы должны принять её историю, если только она сама не Х. Пуля попала прямо в сердце. Нет, мы возвращаемся внов к тому же: если ты знаешь, что там был свидетель, видевший, кто был убит, как он был убит, где был убит и когда был убит, какого чёрта похищать тело?
– Может быть, он не думал, что там свидетель. Может быть, он думал, что и девушку убил.
– Если он собирался убить её, зачем ограничиваться ударом по черепу, когда у него в руке пистолет? А затем тщательно похищать один труп, оставив нам другой? Нет. Разумного ответа на это нет, если только... – Он допил пиво, слизнул пену с губ и вновь пробормотал "если только...", всё повышая голос. А затем он неожиданно взволнованно вдруг разразился: – Джудит, дорогая моя, ты великолепна. Что бы я без тебя делал? Что бы департамент полиции Лос-Анджелеса без тебя делал?
Джудит слегка отпрянула. Вряд ли её можно было в этом винить.
– Но что я сделала?
– Думаю, – сказал лейтенант Джексон, – понимаешь, я ничего не обещаю – но думаю, что ты нашла Стивена Уорра.
Сержант Ватсон в этот момент устраивался поудобнее на ночь. Он вытащил из гостиной в холл самое многообещающее кресло и поместил его между лестницей и входной дверью. На телефонном столике в пределах досягаемости он оставил пачку леденцов, номер "Жутких историй" и термос с чёрным кофе, заготовленным миссис Хадсон. Двое из его подопечных покинули 221б (Финч проинструктировал его, что они могут уходить, когда пожелают, но всякого явившегося следует расспросить), но сверху слышался обычный шум, соответствующий подготовке ко сну остальных троих.
Сержант не знал точно, зачем он нужен в доме. Убийцы обычно не повторяют свои дела так скоро, если только у них есть какой-то разум. Последний выпуск любимого журнала обещал оказаться куда более захватывающим, чем всё, что могло случиться на 221б той ночью. Он оценивающим взглядом окинул поместившуюся на обложке роскошную блондинку, которую вот-вот готовился кроваво растерзать агрегат, намекавший на сотрудничество маркиза де Сада с Рубом Голдбергом[102], и открыл номер на "Невесте для седьмого зомби".
– Сержант! – громко раздался голос Харрисона Ридгли. Тот, облачённый в апогей стиля рекомендуемых "До упада!" халатов, стоял на лестнице, напряжённый и нервный.
Сержант Ватсон неохотно отложил "Жуткие истории" в сторону.
– В чём дело?
– Не могли бы вы мне помочь поискать? Мой пистолет исчез.
– Что за странная компания эти "Иррегулярные!" – заметила Морин Дрю Фернессу. Они ехали по Сансет-бульвару.
– Полагаю, что да. Я никогда до всего этого не задумывался.
– Скажи мне, Дрю, как, чёрт возьми, ты вообще оказался...
– Вы имеете в виду, – улыбнулся он, – как столь обычный и прозаический человек, как я, попал в такую группу?
– Ты знаешь, что я имела в виду не это. Но продолжай.
– Даже у человека науки есть своя светлая сторона. Профессора английской литературы, например, устают сочинять учёные диссертации по мельчайшим незначительным вопросоам с целью внести бессмертный вклад в человеческое знание – и, между тем, обеспечить себе продвижение по кафедре. В таком состоянии усталости я пару лет назад развлёкся, написав короткую статью, разъяснявшую с помощью наилучших научных методов нерешённую доселе проблему номенклатуры братьев Мориарти. Я написал её, как вы могли бы выразиться, с самым невозмутимым видом – и послал в "ЖАГФ".
– Куда?
– В "ЖАГФ" – "Журнал английской и германской филологии" – бесценное научное издание, которое, боюсь, покажется неспециалисту невыносимо скучным. Могу добавить, что это чувство порой разделяется и специалистами. Моя опрометчивая статья была, естественно, мне возвращена, а заведующий кафедрой мягко отчитал меня за столь легкомысленную непочтительность. Я искупил свою вину монографией об источниках псевдошекспировского "Вортигерна" Уильяма Айрленда и больше об этом не думал. Но каким-то образом молва о моём розыгрыше достигла Кристофера Морли, написавшего письмо с просьбой прислать ему мою статью. Я с радостью отправил её и вскоре получил приглашение вступить в ряды "Иррегулярных".
– Звучит забавно. Можно как-нибудь прочесть это?
– Вы имеете в виду, что вам действительно хотелось бы прочесть мою жалкую потугу? Мисс О'Брин...
– Слушай. Я назвала тебя Дрю, да? Мы могли бы проявить последовательность. Конечно, мне хочется прочитать её, но на самом деле я сейчас хочу пива. А вот там, ибо боги милостивы, "Ратскеллер". Пожалуйста, не могли бы мы?
В пивном дворике Дрю Фернесс смотрелся печально неуместным – даже сильнее, чем в столовой "Метрополиса".
"Надо что-то с этим сделать", – подумала Морин и удивилась своим мыслям. Она выудила в своей сумке монетку и подбросила её перед глазами рассеянного учёного.
– Что это? – опустил он глаза – для начала.
– Для твоих мыслей.
– О... Честно говоря, мисс...
Она издала укоризненный шум.
– Честно говоря, Морин, я думал о своей тёте.
– Ты же не думаешь, что в эту дикую историю кто-нибудь поверил?
– Нет. Нет, конечно. Но тут хватает некоего зерна... Видишь ли, Морин, дело в том, что моя тётя... О, полагаю, это можно было бы назвать лёгким старческим маразмом или ещё как-нибудь корректно; но я всё сильнее боюсь, что она не вполне в здравом уме. У неё действительно есть эта абсурдная мания преследования. Бог знает, кто эти "Они"; уверен, что и сама тётя Белль не знает. Но её одержимость "Ими" продолжает расти. Я даже боюсь, что в один прекрасный день мне придётся... придётся принять меры. Невесело об этом думать. И когда всё это вытаскивают, пусть даже в столь нелепо извращённом виде...
В этот момент явился официант с огромной пенящейся кружкой для Морин (которая была редким чудом своего пола – женщиной, действительно любящей пиво) и маленьким бокалом белого вина, опрометчиво заказанным её сопровождающим. Морин ничего не сказала в ответ; что-то сдерживало лёгкое ирландское сочувствие, слова для которого она обычно находила. Она понимала теперь, как повредил рассказ доктора Боттомли нервам Дрю. Понимала и то, что слух про безумную родственницу не принесёт пользы человеку в научной жизни. Ей хотелось сделать что-нибудь, чтобы пробудить его от меланхоличной озабоченности, в которую он погружался.
– Слушай, – сказала она. – Вот тебе вызов, как "Иррегулярному". Видишь ту одиноко сидящую девушку за соседним столиком? Её мужчина, должно быть, ненадолго отошёл. Теперь посмотрим, как ты дедуцируешь его для меня, пока он не вернулся.
Дрю Фернесс улыбнулся, словно и в самом деле понял причины её предложения. Но он охотно принял вызов и повернулся изучить соседний столик. Когда через мгновение он вновь смотрел на Морин, лицо его лучилось детским удовольствием.
– Нет ничего более благотворного для души, – промолвил он, – чем влияние Учителя. Ты бы посмеялась, Морин, расскажи я, как преданно люблю Писание.
– Всё это прекрасно. Но ты расскажи об этом человеке.
– Ах, это. – И он с дьявольской небрежностью продолжил: – Лет сорока-пятидесяти, хорошо и дорого одет, среднего роста, но много более чем среднего веса, с круглой лысиной на затылке.
– Ты дурачишься? – выдохнула Морин.
– Конечно, нет. Это было бы святотатством. Описание, признаю, лишь догадка; но оно следует из дедукций. Собери воедино столь хорошенькую блондинку с большим бриллиантом, явно не являющимся обручальным кольцом, и остатки "Корона Корона Корона" в пепельнице, и ты сама увидишь, что её спутник должен быть пожилым и процветающим – да! – тем, кого, кажется, зовут "сладкими папиками".
– Мило, – сказала Морин. – В самом деле очаровательно.
– Элементарно, – промолвил Дрю Фернесс.
В этот момент исчезнувший мужчина вернулся за соседний столик. Им был детектив-лейтенант Э. Джексон.
Глава 17
– Итак, – посмеиваясь, заключила Морин, когда обе пары объединились за одним большим столом, – вот правильное представление о вас, лейтенант, согласно холмсианской дедукции.
– Отличная работа, Фернесс, – от души рассмеялся Джексон.
– Но силы небесные, лейтенант, – запротестовал Дрю Фернесс, – вы же не хотите сказать, что курите "Корона Корона Корону"?