Если вы всё ещё неустроены в этой стране, я призываю вас принять это приглашение как относящееся по преимуществу к вам лично. Возможно даже, что я смогу наладить для вас здесь, в Голливуде, некоторые связи, которые хотя бы на время решат ваши проблемы.
Кинематограф, как самый юный и прогрессивный из всех основных видов искусства, обязан перед обществом делать всё возможное для защиты демократии; и я, как представитель этой отрасли, всегда готов предложить свою помощь тем, кто стал жертвой иностранной тирании.
Искренне надеюсь, что мы сможем добавить ваше имя к списку гостей.
Искренне Ваш
Ф. Х. Вейнберг
Нью-Йорк
7 июля 1939
Ф. Х. Вейнбергу, эсквайру,
"Метрополис-Пикчерз",
Лос-Анджелес, Калифорния
Дорогой сэр,
Я чувствую, что ваше приглашение – большая честь, и охотно его принимаю. Я с давних пор восхищаюсь создателями американских фильмов – да, я завидовал им, видя тот пропагандистский Mischmasch[23], который вынуждена с некоторых пор выпускать наша когда-то великая UFA[24]. Будет приятно наблюдать за индустрией, где не господствует Эмиль Яннингс[25]в бесконечном ряду исторических вариаций и костюмах для роли Германа Геринга[26].
Я слышал – ибо в этой стране, благодарение Богу, можно говорить свободно, – что среди немецкой колонии в Голливуде с каждым днём растёт сила и страсть антинацистского движения. Не могли бы вы связать меня с лидерами такого движения, чтобы я мог присоединить свои силы к этой великой работе?
Поверьте, даже помимо этих политических соображений я буду более чем счастлив рассмотреть ваше приглашение. В этом мире раздоров и террора приятно вновь подумать, что у свободных людей достаточно культурного досуга, чтобы обращение с Шерлоком Холмсом показалось им значимым и важным вопросом. Я с удовольствием присоединюсь к этому спорту.
С глубоким уважением,
Отто Федерхут
Отто Федерхут написал это письмо за столиком в "Пратере" – маленьком ресторанчике, основанном австрийским эмигрантом для своих соотечественников и, к счастью, всё ещё не обнаруженном ищущими новых красок нью-йоркцами. Герр доктор Федерхут перечитал письмо, передал его своему спутнику и с блаженством отхлебнул кофе. Это был переслащенный кофе с плавающим поверх огромным островом взбитых сливок – такой кофе он отыскал в этой дремучей стране впервые.
Его спутник – высокий, грузный мужчина с густыми бровями и шрамом от сабельного удара на левой щеке – внимательно перечитал послание и вернул обратно.
– Трудно приспособиться, – проговорил он по-немецки, – к тому, что в этой стране можно писать в письме всё, что угодно, не боясь, что его кто-нибудь прочтёт.
Федерхут кивнул, взлохматив свою седую львиную гриву волос.
– Странная вещь эта демократия. Иногда мне кажется, что домохозяин говорит: "Нет, я никогда не запру входную дверь. Это нарушило бы право моих собратьев войти".
Грузный мужчина улыбнулся в знак согласия.
– А теперь два его собрата как будто вошли в этот дом, чтобы найти безопасную площадку для дуэли, – два брата, что не могут сражаться дома.
– Братья! – фыркнул Отто Федерхут.
– Мы все – немцы. Это нелегко забыть.
– Немец пьёт кофе со взбитыми сливками? – сардонически вопросил австриец.
– Австриец остаётся бесчувственным к Гёте, к Бетховену, к Вагнеру?
– К Вагнеру, друг мой, слишком часто. И если у вас есть Бетховен, то у нас есть Моцарт. Но я признаю братство. Оно связывает больше, чем разделяет нас проблема имён и наций. Оно делает нас едиными во многих отношениях, недоступных пониманию мира.
– Вы думаете, что встретите тех, о ком тут написали?
– А вы думаете, – рассмеялся Федерхут, – что весь мир здесь, в этой свободной стране, всё ещё шпионит? Помните историю про трёх друзей, встретившихся в берлинском кафе?
– Нет.
– Первый друг молча сел. Второй друг сел и вздохнул. Третий друг сел и застонал. Потом подошёл официант и сказал: "Господа, должен попросить вас воздержаться от этой политической дискуссии".
Тонкий край улыбки натолкнулся на сабельный шрам.
– Неплохо, – кивнул собеседник.
– Неплохо, – согласился Федерхут, – и верно. Но здесь мы можем высказаться. Так что скажите мне – надеюсь ли я встретить в Голливуде тех лидеров антинацистского движения среди беженцев?
– Очень хорошо, я скажу, что это так. А вы?
– Естественно. Я надеюсь наладить там бесценные для нашего дела контакты. Этот Ф. Х. Вейнберг едва ли знает, с каким рвением я принимаю его приглашение. Печально, – нерешительно продолжал он, – что братья должны страдать; но мы были терпеливы достаточно долго. Шиллер ошибался в своей "Оде к радости". Миллионы не могут вечно терпеть ради лучшего мира – даже мужественно терпеть. Мы должны действовать.
– Мы должны действовать, – повторил его спутник.
Глава 3
Время: понедельник, 17 июля 1939 года
Место: Ромуальдо-драйв, 221б
Ромуальдо-драйв – одна из тех извилистых улочек, что переплетаются, подобно скопищу рыб-удильщиков, по склону холма к юго-востоку от Голливудской чаши[27]. Ф. Х. Вейнберг дёргал за все ниточки в Комиссии по городскому планированию, чтобы перекрестить Ромуальдо-драйв в Бейкер-стрит, но Комиссия осталась непреклонной. Ромуальдо – прекрасное, старинное, благородное испанское имя (утверждение, которое вряд ли стали бы оспаривать давно покойные индейцы, пострадавшие от плётки дона Диего Артуро Ромуальдо-и-Вегаса), а мы, "анхеленос", должны хранить свои традиции. Номера домов, впрочем, едва ли можно счесть предметами традиционного культа; и 221б было позволено стоять посередине квартала 2700, к радости всех поклонников Бейкер-стрит и сильнейшему замешательству почтальона.
Итак, "Иррегулярные силы с Бейкер-стрит" (точнее, те из них, кто смогли принять приглашение мистера Вейнберга) должны были обосноваться непосредственно в Голливуде, примерно в десяти минутах езды от киностудии "Метрополис". Впрочем, вопрос о претензиях Голливуда на существование в качестве особого объекта, может служить поводом для дискуссии. Как часть города Лос-Анджелес он не имеет собственной политической сущности. Почтовая служба Соединённых Штатов такого города не знает. Большинство крупных студий давно уже переехали, расположившись с куда большим комфортом на открытых пространствах. Актёры и режиссёры живут там, где есть место для бассейнов и шанс стать почётным мэром. Заезжим охотникам на звёзд рекомендуется искать их в Беверли-Хиллз или полосе курортов, протянувшихся вдоль Сансет-бульвара по всему округу Лос-Анджелес.
Единственным, что отличает Голливуд от любой другой комфортабельной буржуазной общины города, остались отпечатки ног на входе в китайский ресторан Граумана на углу бульвара Голливуд и Вайн-стрит[28], Мортон Томпсон[29] да закусочная "Браун Дерби", где люди беспрестанно поедают ланч, надеясь, что их примут за актёров другие люди, в свой черёд надеющиеся, что их примут за продюсеров.
Но "Метрополис-Пикчерз" доселе остаётся в Голливуде, в заброшенной Касабьянке. И в том же Голливуде, на Ромуальдо-драйв, 221б Морин была занята подготовкой жилища для "Иррегулярных сил с Бейкер-стрит".
– Это была твоя светлая мысль, Морин, – сказал ей мистер Вейнберг. – Так что дела сегодня же возьмёт на себя Фейнстейн. А ты займёшься этим.
И вот было уже четыре часа дня – прекрасного светлого дня, когда нужно валяться на пляже где-нибудь на солнышке, а ещё лучше сидеть под зонтиком у пивного фонтана, – приём для прессы намечался в семь, а ничего ещё не было готово. Дом был двухэтажным, оба этажа – большими и просторными, но в тот момент всё это больше напоминало Морин каюту Граучо Маркса[30]. Там были доставщики еды, слуги для подготовки приёма, декораторы, только что вспомнившие о паре недоделанных штрихов, операторы из отдела Морин, намечавшие лучшие углы съёмки, и безвестные статисты в количестве, вполне достаточном для постановки де Милля[31]. Но миссис Хадсон там не было.
Это была идеей уже мистера Вейнберга, посетившей его, когда он внезапно провёл вечер за чтением рассказов о Холмсе, на которые он уже задолго до того купил права.
– На Бейкер-стрит, 221б, – проговорил он, – была хозяйка по имени миссис Хадсон. Итак – мы не дадим им японского посыльного или французского слугу. Нет – мы дадим им экономку по имени миссис Хадсон. А ты, Морин, подготовишь для печати заявление по этому поводу.
Она послала в агенство сообщение: "Требуется экономка, обязательно по имени миссис Хадсон, которой следует явиться на Ромуальдо-стрит, 221б, в полдень 17 июля". Тем утром из агентства позвонили. Они наконец нашли экономку миссис Хадсон через своё отделение в Сан-Франциско. Сажать её на самолёт? Морин подтвердила, пусть сажают, и подивилась самой себе, что столь спокойно воплощает столь дурацкое поручение. Ей вспомнилась первая работа в компании по поставке бумажных полотенец "Атлас" и мистер Мёрдок, казавшийся эксцентричным, потому что курил малюсенькие сигары размером с сигарету. Теперь её не удивил бы и работодатель, курящий кальян, даже если для этого он сядет на специально выстроенный гриб.
В дверь позвонили. Морин, разъяснявшая доставщику еды, что он, к сожалению, привёз недостаточно ликёра – ведь это приём для прессы, – поспешно бросилась к двери. Быть может, это миссис Хадсон. Она сможет передать домоправление этой милой материнской душе и вернуться к подготовке проклятых пресс-релизов, которые нужно раздать в семь.