– С кем? С этим? – непритворно ужаснулась Элеонора и беззастенчиво указала на Иржи длинным пальцем. Юноша, поняв, что речь идет о нем, незамедлительно обернулся.
– Господи, да нет, конечно! Ты за кого меня принимаешь... Он взрослый, солидный мужчина. – Даша сделала неопределенный жест. – Короче, взрослый и солидный. Мы познакомились там, а потом он уехал сюда, в Москву. Вот я и приехала. За ним.
– И из-за него ты разошлась со своим мужем. Понимаю, – Пилюгину, казалось, забавляло ее вранье. – А хоть бы и так. Чего же ты ко мне пришла, а не к нему?
– Во-первых, я разошлась не из-за этого, – разозлилась Даша – кому приятно, когда тебя подозревают во лжи. – А во-вторых, я как раз для этого к тебе и пришла. Попросить пойти со мной.
Элеонора действительно удивилась к даже стерла с лица скептическую усмешку.
– Куда пойти? К кавалеру твоему, что ли?
– Ну да, – автоматически сказала Даша и растерялась еще больше – теперь надо будет срочно выдумывать, к кому идти.
Блондинка задумчиво смотрела на гостью. Потом она взяла в руки телефон и небрежно бросила:
– Говори его номер.
– Что?!
– Говори его номер. У меня сегодня свободный день, сегодня же и решим твою проблему.
У Даши пересохло во рту. Она замотала головой и жалобно проблеяла:
– Давай не сегодня. Я... я еще не готова.
– А когда ты будешь готова? Во время климакса? Мне просто кажется, что ты врешь. – И снова в ее глазах появился лед.
– Ничего я не вру! – буркнула Даша и полезла в сумку. Достав записную книжку, она принялась перелистывать странички, стараясь оттянуть время как можно дольше. Солидному и взрослому мужчине – подполковнику ФСБ красавцу Полетаеву – звонить ей совсем не хотелось.
Глава 121
Это дело оказалось не сложнее предыдущих. Можно было бы и не тащиться до Хаале, крошечной деревушки в ста километрах от Амстердама, а вызвать этого Чуладзе сразу в Москву. Но как знать заранее, с кем придется работать...
Герман выложил на стол две видеокассеты, несколько аудиокассет и черную пластиковую папку с розовыми резинками по углам. Кассеты он сразу отложил в сторону, а папку раскрыл и внимательно проверил – все ли на месте: договор, автобиография, десятка три фотографий. Пленку он отдал проявить прямо в аэропорту, поэтому еще не успел как следует разглядеть отснятое.
На всех снимках был изображен невысокий, начинающий полнеть мужчина, с очень характерным кавказским лицом: выступающий орлиный нос, темные глаза с хитринкой, запрятанные в смуглых морщинах, над глазами круглые лохматые брови. Черные с проседью волосы.
Фотограф, минута за минутой, прослеживал весь его день. Вот он спит, вот улыбается, глядя в залитое утренним солнцем окно... Завтракает, открывает платяной шкаф, чистит обувь, собирается на прогулку...
Лозенко удовлетворенно хмыкнул, а в нем, оказывается, скрывался талантливый документалист!
Полюбовавшись еще некоторое время своей работой, Герман принялся изучать автобиографию Чуладзе, написанную тем собственноручно. За хвастливыми, тщательно подобранными строками вставал образ одинокого, всем недовольного скупердяя и законченного эгоиста. Семьи никогда не было, вероятно, боялся лишних расходов и волнений. Родители давно умерли. Отец грузин, мать абхазка, эмигрировал из Тбилиси пять лет назад.
«Как ему это удалось?» К автобиографии были подколоты образцы прошений о предоставлении политического убежища. «...По матери я числился абхазцем. Из дома выгнали, все отобрали, оказался я на улице в одном нижнем белье...» Герман невольно оторвался от чтения и снова взглянул на фотографии. Стены голландской квартиры Чуладзе украшали прекрасные образцы холодного оружия, явно не местного производства. Помнится, он еще подумал – и как Чуладзе удалось все это вывезти?
«...Когда меня голодного на улице останавливали грузины, то заставляли мыть им машины и чистить обувь, плевали мне в лицо...»
«Сволочной, однако, тип, этот Виктор Шалвович, – решил Лозенко. – Надо с ним поосторожнее. А ведь показался таким простачком...»
2
Когда Герман переступил порог небольшой, заставленной какой-то нелепой, ширпотребовской мебелью квартиры, первой мыслью было, что проблем возникнуть не должно.
– Думаю, не ошибся, остановив свой выбор на вас, – откровенно признался он хозяину, осматривая обстановку.
Все вещи были типичны для советского переселенца: большие и дешевые.
Чуладзе расплылся в самодовольной улыбке.
– Постараюсь вас нэ разочароват, – говорил он с характерным грузинским акцентом: не спеша, согласные были звонкие, твердые, а гласные открытыми, долгими. – Только я должен знать конкрэтно: что вы от меня хотите?
Лозенко кивнул, признавая справедливость такой постановки вопроса. Он протянул хозяину квартиры свое удостоверение и подтверждение полномочий.
– Мы снимаем фильм, скорее эпопею о судьбах наших людей, в разное время оказавшихся за рубежом. Разумеется, интересуют не все, а наиболее интересные судьбы...
– Что правда, то правда, – Чуладзе самодовольно огладил усы и взял удостоверение гостя. Прочитав шапку фирменного бланка, он на секунду замер. Затем брови его приподнялись, а на лице появилось алчное выражение радости и опаски, какое вдруг появляется у скряги, заметившего на дороге пятерку. – Так вы хотите узнать о моя судьба?.. – Чуладзе вернул документ и снова расплылся в улыбке. – Спрашивай, спрашивай, дарагой, целый роман тебе расскажу...
– Вот и прекрасно, – Лозенко обратил внимание на его реакцию и мысленно поздравил себя с победой. – Тогда начнем с самого начала. – Он включил диктофон. – Вы родились...
– Давно родился. Пятьдесят лет назад родился, в Тбилиси.
– А сколько детей было в вашей семье?
– У меня была сестра, но она умерла. – Виктор Шалвович сокрушенно вздохнул. – Еще совсем дэвочка был...
– А ваши родители? – Лозенко прекрасно знал ответ на вопрос, но ему не хотелось проявлять излишнюю осведомленность.
– Родители тоже умерли. – На этот раз в голосе Чуладзе не прозвучало ничего – простая констатация факта. – Отэц в 1977 году, а мать в 1992. Вот как она умер – я сразу подал документы.
– Неужели у вас больше нет живых родственников? – сочувственно переспросил Герман.
Чуладзе почесал лохматую бровь, то ли вспоминал, то ли раздумывал, говорить ли ему правду.
– Нэт, – наконец ответил он. – Я ни о ком нэ слышал. Хе-хе, да откуда у бедного человека родственник взяться? Был бы миллионер, тогда, конечно, все родственниками будут! И там, – Чуладзе махнул рукой за спину, видимо, имея в виду бывшую Родину, – и здэсь. Пойду по улице и каждый спросит: «Здравствуй, дарагой, как твое здоровье?»
Лозенко понимающе улыбнулся.
– Нет, уважаемый, никого у меня не осталось. Вот раньше у нас как было: остался пожилой человек один, так за ним все село ухаживает. Кто одэжду постирает, кто еду приготовит и ни копейки не попросит. А здэсь я вещи в прачечную понес: одэжду, там, белье – что, я помню! – так знаешь, сколько с меня, с одинокого мужчины, этот... дохлый женщина – вот такая фигура, – Чуладзе выставил мизинец, – хотел содрать? – два раза прибавь и машинка стиральная будет. Для кого, скажите, она так придумал? Я скажу: для дураков. Или кто дэньги, как табак в трубку положит и курит...
Герман слушал, не перебивая, периодически кивал головой, показывая, что полностью разделяет точку зрения собеседника. А Чуладзе, повествуя о своей нелегкой жизни, сетовал, негодовал, раздавая нелестные характеристики всем – и бывшему советскому руководству, и нынешнему грузинскому, голландцам, соседям, словом, всем, о ком успел вспомнить.
– У меня еще такой вопрос будет... – Виктор Шалвович замялся, но не от смущения, а просто не знал, как перейти к главному для него. – Вот я вам тут говорит буду, а время идет...
– Я как раз и хотел обсудить с вами этот вопрос, – поспешил успокоить Лозенко хозяина. – Ваш гонорар в дальнейшем будет зависеть только от вашего желания. Если, к примеру, у вас нет времени или вы не хотите лишних хлопот, мы сами все делаем и вам будет выплачена некая сумма. Скажу честно, довольно условная. Однако, – здесь Герман выдержал паузу, – если вы согласны принять более активное участие, то сумма гонорара увеличится пропорционально затраченным усилиям.
– Это сколько приблизительно? – Чуладзе наклонил голову и прищурился. – Так, ради интереса, ради шутки...
– Ради шутки? – Лозенко усмехнулся. – Ну, если ради шутки... Тот, кто принимает непосредственное участие в проекте, сам ездит по стране где живет, фотографирует, берет у других эмигрантов интервью, то сумма общего гонорара может достигать двадцати–двадцати пяти тысяч долларов.
– Хм... – Чуладзе поскреб щеку, покрытую жесткой щетиной. – А что для этого нужно? Только ездыть и записывать?
– Нет, не только. – Лозенко снял маску добродушия, и лицо его стало по-деловому сосредоточенным. – Во-первых, эта работа достаточно ответственна – человек должен полностью отвечать за свой сектор, во-вторых, и что мало кого устраивает, необходимо сохранять лояльность и конфиденциальность.
– Что-что? – Виктор Шалвович невольно подался вперед. Видимо, последние слова не были ему понятны.
– Это значит, что вы должны подписать обязательство: никогда, ни при каких обстоятельствах не вести переговоры с третьей стороной...
– С какой еще стороной?
– С любой другой медиакомпанией.
– Прости, дарагой, я не совсем понимаю, о чем ты говоришь... Ты мне по-простому скажи: это можно, это нельзя. А то какая-то сторона, кон-де-сальсноть... Не понимаю я так...
– Конфиденциальность, – автоматически поправил Лозенко. – Это значит, что без нашего разрешения вы не можете ни жене, ни друзьям рассказывать о наших творческих планах и проектах. Для того, чтобы об этом не смогли узнать конкуренты. Понимаете?
– Вот это я понимаю! – обрадовался Чуладзе. – Так бы сразу и сказал. Ты знаешь, – он понизил голос, – здэсь тоже такой конкуренция! Я недавно кино смотрел – интересный кино – там все секреты, убийства, красивый женщина украсть хотела такой ма-а-аленький, в компьютере... Не помню, как правильно называть, но только очень красивый был женщина, такой знаешь... – Виктор Шалвович описал в воздухе о