— Не знаю… меня вроде никогда не обманывал…
— Ну, вот видишь…
— А меня точно завтра выпустят?
— Завтра…
— Ты мне обещал камеру теплую…
— Обещал, значит, сделаю… и ты вот еще что, — Иван привлек ее к себе и сказал на ухо: — Если к тебе в камеру придет Михаил Иванович, или тебя к нему приведут, слушай, что он будет тебе говорить, и во всем соглашайся. Он будет пытаться уговаривать тебя, что бы ты на него не капнула. Он будет пугать тебя. Он будет пытаться все поставить таким образом, будто он тут хозяин. Но это не так. Хозяин здесь я. Что захочу, то с ним и сделаю. Правда он об этом еще не знает. Да, и еще — ничего пока больше не подписывай! От этого будет зависеть твое будущее! Он тебя так подведет, что ты и понять не успеешь, как восемь лет получишь… в его интересах сейчас побыстрее тебя упрятать, что бы правда не всплыла…
Оля кивнула:
— Понятно…
— Ну, возьми сигареты, и пошли в камеру, устрою тебя в лучшую…
Отведя Уткину в ИВС, Иван вернулся в кабинет с Коляном. Тот был хмур, и сразу заявил, что ничего говорить не будет.
— Что докажете, то мое, а на остальное я не подписываюсь…
— Да зачем ты нам нужен? — урезонил его Иван. — Будем мы по тебе что-то еще доказывать! Нам не тебя надо закрыть, а Уткину. Ты же ничего не вез. Так?
— Ну, так! — кивнул Колян.
— Везла Уткина. Так?
— Вроде…
— Ну, в общем, сейчас напишем протокол, и свободен.
— А что писать?
— Писать мы будем. Ты только подпишешь.
— Ничего я подписывать не буду.
Иван сделал вид, как будто не расслышал слова Коляна.
— Вот, записываю: «Уткина вошла в подъезд… квартира восемь, и у цыган купила героин…» Или как-то по-другому надо? Если хочешь по-другому, на вот, почитай, что она нам про тебя рассказала! Если хочешь взять героин на себя, то так все и оставим… а это лет восемь, а для тебя, рецидивиста, может, и еще больше…
Иван положил на стол перед задержанным протокол допроса Уткиной. Колян долго читал, а потом махнул рукой:
— Вот сука она! Ладно, пишите, как сказали. Я же ничего на самом деле не вез! Врет она про меня все. Себя выгородить хочет. А я на самом деле ничего не вез. Я чист. А можно водки?
— Пей, если найдешь еще где.
Колян взял чей-то недопитый стакан. Иван подвинул к нему нарезанную колбасу.
— Ну, сука! — с этими словами Колян выпил полстакана водки и быстро закусил. Прожевав, сказал: — Пишите: взяла героин у цыганки по имени Эльза. Толстая такая. Морда у неё как у свиньи…
— Сколько заплатила?
— Не знаю, я не в курсе.
— Часто она гоняет за наркотой?
— Как закончится. Обычно раз в неделю. Иногда реже.
— Берет только героин?
— Нет. Иногда еще берет «ханку». Часто берет эфедрин.
Коляна отправили в камеру. Напоследок ему показали видеозапись беседы с ним и попросили никому не рассказывать об этом, а то кассета с записью может случайно оказаться у Макара. А так как Колян все же был пацаном, по «понятиям» «правильным», такой контакт с ментами мог сильно отразиться на его будущем. Колян все прекрасно понял.
— Я — могила, — сказал он. — Но и вы будьте людьми.
— Смотри, в могилу не сыграй от передоза! А людьми мы будем. Будь уверен, за это мы тебя не посадим, — напутствовали его опера.
Коляна увели. Снова все участники собрались вместе. Чебоксаров сказал:
— Шеф говорит, что начальник ГОВД, пока у него сидел, дергался, как на иголках…
— Правильно, — усмехнулся Санин. — Видимо прочухал, чем запахло…
— Ничего, — махнул Иван рукой. — Для него это полезно… пусть на нерве сидит. Сейчас глупостей наворотит…
— А мы со всех микрофонов пишем… — сказал Санин. — Где-нибудь, да скажет что-нибудь…
— Да ему уже и говорить ничего не надо, — сказал Иван и показал Санину признания Уткиной. — Оля за него все сказала…
— Нужна сильная доказательная база… — сказал Санин, перечитывая показания Уткиной. — А, вот, есть… банковские переводы… ну все, попался голубчик…
— А зачем вы так сделали? — спросил Витя. — Чтобы Уткина и Колесов друг на друга написали? Тут же разница в показаниях, путаница.
— Зато нет отрицания самого факта приобретения и перевозки наркотика! Хоть не скажут, что подкинули или что нашли, и везли сдавать в милицию — отозвался Иван. — Прием старый, но действенный. Пока не расходитесь, спите здесь, до рассвета час остался. Как рассветет, пойдем к Уткиной домой с обыском.
Роман уже спал в кресле. Витя поудобнее устроился в другом. Санин и Волошин ушли спать в машину. Вадим принес результаты экспертизы:
— Героин. Афганский. Двести сорок четыре грамма…
Но его, кроме Ивана уже никто не слышал. Все спали, как убитые. Вадим тоже устроился в кресле: домой ехать уже смысла не было. На следующий день у его дочки был день рождения, пригласили гостей, и ему необходимо было хорошо выспаться.
Иван вышел из здания ГОВД и подошел к машине, где находились начальник отдела и лейтенант Волошин.
— Бдите? — спросил Иван, влезая на заднее сиденье. — Есть что нового?
— Есть, — отозвался Санин. — Начальник милиции уже дал нам записать два разговора. Ты, часом, Мыскина не знаешь?
— Знаю. Это опер из ИВС. Наркоту в камеры таскает. А что?
— Михаил Иванович Саблин только что поставил ему задачу найти дома у Уткиной журнал учета. Как он сказал, «ты знаешь какой»… и, судя по звуку, передал ему ключи.
Глаза у Шилова заблестели:
— Берем его на незаконном проникновении в жилище граждан?
— Можно и так, — сказал Санин, но потом покачал головой: — Нет, не пойдет. А вдруг он ей брат? Вот вляпаемся…
— А что второй звонок? — спросил Иван.
— Звонил отцу Колесова, просил помочь.
— Интересно, каким образом Колесов сможет помочь?
— Пока не известно, — обтекаемо отозвался Санин. — А по твоему как?
— Разве что надавить на нас через главу администрации, да на прокурора…
— Ясно. Отсылай всех просителей ко мне. Я им объясню политику партии… — Санин усмехнулся. «Политику партии» он мог объяснить любому…
— Начальник милиции еще не общался с Уткиной?
— Еще нет, но по жучку слышали, что он сказал кому-то, что сейчас пойдет в ИВС.
— Главное — записать с жучков эти разговоры… — Шилов был на взводе. Такое дело наклевывалось!
Иван вернулся в кабинет и разбудил Юрьева:
— Петрович, не время спать, Родина ждет…
Вадим с трудом открыл глаза:
— Чего-кого?
— Пока еще никого, но скоро будет. Сейчас Саблин пойдет с Уткиной общаться. Что будем делать?
— Пусть общается, ведь мы все его разговоры будем слышать…
— А может, лучше его вообще не пускать в камеру?
— Не, пусть идет. Чем больше наговорит, тем дольше будет сидеть…
— А еще сейчас Мыскин пойдет в дом Уткиной за журналом, где она отмечала…
— Я понял…
— Брать его, или что?
— Дай подумать, — Вадим плеснул в стакан минералки и выпил залпом. — Когда он должен туда пойти?
— Да, уж пошел, наверное…
— Иди туда, а как он выйдет из дома, иди за ним. Посмотрим, куда он пойдет, и будем брать…
— Хорошо… тогда я пошел…
Иван вышел из здания ГОВД и сделал большой крюк, чтобы убедиться, что никто не проследил его маршрут. Дом Уткиной находился буквально в сотне метрах от ГОВД, и там уже во всю лаяли собаки…
Оля Уткина сидела на деревянной скамье, поджав под себя ноги. В голове все было спутано и представлялось каким-то единым монолитом: поездка в Уссурийск, пьянка с Коляном, досмотр на КП, арест, пьянка в кабинете УБОП, разговор с Шиловым, и эта сделка с Франкенштейном… фиксатая золотая улыбка Вани Шилова стояла у Оли перед глазами…
Что сейчас будет? Впереди, если верить Франкенштейну, будущее ее вполне определено — сотрудничество со следствием повлечет за собой смягчение приговора, а туманный намек на полное прикрытие совсем не ясен, хотя ведь бывает такое — ради крупного улова жертвуют мелкой сошкой…
Только вот насколько можно ему верить? Насколько можно ему доверять?
Вдруг в камере загремел замок, и открылась дверь. Прапорщик из дежурной смены заглянул вовнутрь и тут же пропал. На пороге появился полковник Саблин.
Оля подскочила со скамьи:
— Миша…
Но неожиданно, вместо какого-то сочувствия, начальник милиции налился кровавой злостью:
— Ты что, сука? Какой я для тебя Миша? Что себе позволяешь?
— Миша, ты что… — Оля попятилась и неожиданно для самой себя опустилась обратно на скамью…
— Заткнись! Сиди, и не рыпайся, пока я буду говорить!
— Миша… — снова пролепетал Уткина.
Из ее глаз вдруг хлынули слезы…
— Ты что, сука, сделала? Я же тебе тысячу раз говорил, что без меня через КП ты не едешь! Говорил, или нет?
— Говорил… — заревела в три ручья Оля.
— А ты расслабилась! Что, почувствовала вседозволенность? Или безнаказанность?
— Думала, что будет, как всегда… — Оля ревела и ревела.
— Индюк тоже думал, — Саблин грозно смотрел на плачущую женщину. — А теперь, Оля, поздно думать. Теперь за тебя будут думать другие. И вот что я тебе скажу, Оля, — полковник сделал небольшую паузу, что бы Уткина смогла утереть слезы и поднять на него свой жалостливый взгляд. — Ты совершила недозволенный поступок. Ты поставила меня под удар. И поэтому с этого момента я тебя не знаю. И ты меня тоже.
— Как же так, Миша… — Оля еще ничего не понимала…
— А вот так. Я не собираюсь сидеть за твои косяки. Ты их напорола, тебе за них и отвечать! Скоро тебя будут допрашивать, и если ты хоть слово про меня вякнешь — не жить тебе на этом свете. Как ты понимаешь, возможностей у меня много. Можешь и в камере от сердечной недостаточности сдохнуть…
— Миша… — Оля снова начала реветь.
— Юрьев тебя уже допросил?
— Меня Шилов допрашивал… — Уткина громко всхлипнула.
— Что ты ему сказала?
— Сказала, что это Коляна наркота…
— Хоть здесь ты поступила правильно… — Саблин почесал затылок. — Ладно, держись этой версии, но про меня не вздумай никому ничего говорить… я тебя предупредил! Сиди, я еще приду…