Внутри трактира было людно, шумно и пахло чем-то подгорелым. Половые в белых рубахах торопливо носили между столами пиво и снедь на подносах, старик-скрипач, подергивая в такт бородкой, старательно выводил визгливый полонез, папиросный дым висел в воздухе сизой пеленой.
Сыщик потребовал пива у трактирщика, притаившегося за огромным медным самоваром, и принялся, глядя вполглаза поверх пивной пены, рассматривать посетителей. Публика в трактире подобралась самая что ни на есть гнусная, многие были уже порядком пьяны, за одним из столов двое прощелыг щупали непомерной толщины проститутку, которая непрерывно хихикала и повизгивала, рядом вспыхнула и немедленно завершилась драка, поверженного (тут не обошлось без кастета, отметил Муромцев) усадили обратно за стол и, к общему веселью, уткнули лицом в тарелку. Недалеко от них на табурете восседал Василий Арнольдович, попивая чай с баранками. Теперь на нем был кафтан и шапка-кубанка, которая куда лучше шла к его крестьянскому лицу, нежели давешний котелок.
Василий Арнольдович равнодушно глянул на Муромцева и отвернулся, сыщик ответил ему тем же. Недалеко от дверей, отрезая путь к выходу, расположилась компания агентов в штатском, лениво игравших в карты. И, наконец, в дальнем полутемном углу за столом сидели четверо крепких мужчин и пили чай из стаканов. На столе внушительно возвышалась крепко початая четверть водки, но собравшиеся выглядели совершенно трезвыми, не кричали, не ругались, лишь тихо переговаривались, осторожно поглядывая по сторонам. Сыщик подметил, что по крайней мере у двоих из них карманы оттопыривались от припрятанного оружия. Это, без сомнения, и есть предмет облавы! Сердце Муромцева забилось чаще. Он попытался разглядеть Душненко среди мрачной четверки, но он, видимо, как нарочно сидел в дальнем углу, скрытый загородкой.
Краем глаза он заметил движение на входе — агенты, повинуясь невидимому сигналу, один за другим проникали в трактир, направляясь прямиком к Душненко и его подельникам. Один из них подошел прямиком к столу и, изображая пьяного, принялся развязно выспрашивать что-то, за его спиной замаячил второй полицейский, потом еще один. Ближайший из бандитов, почуяв неладное, поднялся с лавки, одновременно запустив руку в оттопыренный карман, но агенты немедленно накинулись на него и повалили на пол. Началась свалка, стол опрокинулся, зазвенело битое стекло. Муромцев, отставив недопитую кружку, бросился вперед, нашаривая в кармане кастет, и вовремя — он увидел как блеснула финка в занесенной руке. Сыщик размахнулся, целясь в челюсть, но Василий Арнольдович опередил его, громадный кулак полицейского сокрушил лицо вооруженного негодяя с такой силой, что сапоги взлетели выше головы.
Вдруг снизу, там, где агенты безуспешно пытались скрутить одного из бандитов, раздался противный металлический щелчок, и грохнул выстрел, потом второй, третий, керосиновая лампа на низком потолке брызнула осколками, и дальний угол трактира погрузился в темноту. Раздался женский визг, матерная брань, и десятки ног затопотали к выходу. Муромцев почувствовал, как кто-то схватил его за грудки и потянул вниз, сыщик не глядя хлестнул наотмашь кастетом в темноту, попав нападавшему прямо в висок, в ответ кто-то коротко вскрикнул и обиженно заскулил: «Да свой я! Свой!» Внезапно, от клубка дерущихся отделилась темная фигура и бросилась к выходу. Убегая, человек отбросил в сторону агента, охранявшего дверь, и на секунду оглянулся. Муромцев лишь на долю секунды встретился взглядом с беглецом, но этого было довольно, чтобы узнать его. Подстриженные когда-то под горшок волосы отросли и теперь длинными сальными космами падали на лоб. Курносый нос выглядел уродливо, а лицо пересекал наискосок рваный красно-белый шрам. Но взгляд остался прежний, как на рисунке судебного художника, — наполненный застывшей злобой и непреклонной жаждой мести.
Душитель рванулся наружу, Муромцев, через мгновение вылетел вслед за ним, как раз вовремя, чтобы заметить, как темная фигура рванулась в промежуток между двух домов. Сыщик, сжимая кастет, ворвался в темноту переулка, лишь чтобы увидеть, как преследуемый, словно огромная обезьяна, ловко взбирается на крышу по приставной лестнице, не сомневаясь ни секунды, он тоже стал карабкаться по узким, хлипким перекладинам. Оказавшись на покатой крыше двухэтажного склада, Муромцев увидел, что убийца уже примеривался одним прыжком преодолеть переулок и оказаться на крыше соседнего здания, откуда открывался путь к спасительной тени деревьев близлежащего парка.
— Душненко! Лева! Стой! — Услышав давно забытое, свое истинное имя, преступник замер и с интересом поглядел на запыхавшегося преследователя. — Ты же знаешь, что тебе все равно не уйти!
Тяжело дыша, они глядели друг на друга, не спуская глаз. Муромцев, двигаясь боком, начал медленно приближаться, изготавливаясь к прыжку.
— Послушай, все кончено! Я видел его, Людожора, убийцу твоего отца! Поверь, он наказан. Он словно в аду, он мучается каждый день и раскаивается в содеянном! Тебе больше незачем мстить. Я понимаю твою боль, но ты должен…
Ложь Муромцева о раскаянии людоеда подействовала лишь на секунду, опешивший было Душитель выбросил вперед правую руку и взревел:
— Врешь, легавый! Все вы врете!
Грохнул выстрел, затем еще один, пуля попала в печную трубу за спиной сыщика и обдала его брызгами кирпича, после чего револьвер глухо щелкнул, давая осечку. Муромцев немедля рванул вперед, схватив убийцу за руки, и они, сцепившись, замерли на краю крыши. Душненко, рыкнув, ударил полицейского лбом в переносицу, в глазах у того потемнело, но он, воспользовавшись преимуществом в комплекции, в ответ боднул противника головой в лицо, потом еще раз, и еще. Ноги преступника подкосились, и он повалился назад, в темноту переулка, увлекая сыщика вслед за собой.
Они рухнули вниз, в груду мусора, подняв облако белесой пыли. Муромцев закашлялся, стараясь прийти в себя, и тут почувствовал, как грубые сильные пальцы смыкаются на его шее. Душитель, оправдывая свое прозвище, вцепился в горло мертвой хваткой, пытаясь раздавить гортань, на его губах появилась торжествующая ухмылка. Пред глазами у сыщика поплыли зеленые и черные круги, цепляясь за ускользающее сознание, он шарил руками вокруг, пока случайно не нащупал увесистый круглый булыжник. Собрав последние силы, он резко ударил наудачу и почувствовал, что смертельная хватка мгновенно ослабла. Где-то, словно очень далеко, послышались топот многих ног и крики.
Муромцев, хватая ртом воздух, стоял на четвереньках над бесчувственным телом Душителя, когда могучие руки Василия Арнольдовича подняли его и усадили на груду кирпичей.
— Не стрелять… Не стрелять… Брать живым… — прохрипел Муромцев, вытирая кровь с разбитого лба.
Глава 22
В коридоре полицейского управления было тихо. Через приоткрытую дверь допросной можно было видеть изрядно помятого Льва Душненко, которого допрашивали полицмейстер и сыщики, что вели дело банды гостей уже больше года.
В коридоре на лавке сидели трое — Муромцев, Барабанов и сыщик из той же команды. Роман поднялся, осторожно прикрыл дверь и, повернувшись к сыщику, сказал:
— А расскажите нам, любезный, поподробней о гостях.
Полицейский положил руки на колени, выпрямил спину и важно начал:
— Что же, отчего не рассказать? Начались их делишки темные с того, что наши бандиты доморощенные не придумали ничего лучшего, как взять себе в пример работу банду душителей из Санкт-Петербурга. Своих-то мозгов нет, вот они и принялись копировать налеты столичных душегубов.
— Да-да, припоминаю, — вдруг сказал Муромцев, кивая, — громкое дело было.
— Что еще за дело? — удивленно спросил Нестор.
Роман зажег спичку о стену, закурил и, усмехнувшись, стал рассказывать:
— Дело старое, но до сих пор на слуху. В середине века начала свою кровавую деятельность шайка уголовников, которую впоследствии прозвали бандой душителей. Всего за год с небольшим они совершили несколько десятков жутких по своей жестокости преступлений.
— А конкретнее? — спросил Нестор, также закуривая.
— Нападали чаще всего ночью, накидывая поздним прохожим на шею удавку. Душили и снимали с бесчувственного тела все подчистую. Некоторым жертвам все же везло, и они выживали, однако все равно не могли описать нападавших злодеев.
— Ну конечно! — воскликнул Нестор. — Темно, нападали всегда сзади!
— Именно, Нестор, — согласился Роман, — к тому же жертва практически мгновенно теряла сознание. Поначалу эта шайка орудовала преимущественно на окраинах Петербурга и даже в Кронштадте. Но вскоре они вошли во вкус или стали более наглыми и жадными и стали нападать в самом сердце столицы — на Семеновском плацу, у Обводного канала, на набережной Таракановки.
Роман Мирославович выкинул окурок в плевательницу у двери, сел на скрипучую скамью рядом с Нестором и продолжил:
— И вот начальнику петербургской сыскной полиции, нашему тогда еще молодому руководителю Будылину, пришлось прибегнуть к своему излюбленному в ту пору приему с переодеваниями. Тогда это было революционной новацией, а сейчас, как понимаешь, уже отдает театральщиной.
— И в кого же они переодевались? — спросил Барабанов.
— В потенциальных жертв — в женщин. Выбрали одного физически крепкого полицейского, который переодетым в женское платье изображал торговку-чухонку. Он разъезжал вечерами по самым мрачным питерским улицам, тогда как в его телеге под рогожей прятались вооруженные Будылин и один унтер-офицер.
— И что же? Сработало? — не унимался Нестор.
— Еще как сработало, — улыбнулся Муромцев, — взяли банду почти всю. Как оказалось, шайка состояла из бывших солдат, уволенных в запас, а также деклассированных элементов, так сказать. Как сейчас их имена помню — Александр Перфильев, Федор Иванов, Калина Еремеев и Михаил Поянен.
Сыщик закивал и продолжил рассказ о своей банде:
— Да, Роман Мирославович, у нас тоже было чудовищное количество нападений, грабежей и убийств. Но и мы тоже не лыком шиты и решили скопировать тот самый метод вашего начальника Будылина, то бишь ловля на живца. У нас ведь в губернии немало и борцов, и любителей кулачного боя нашлось. Самые смелые и крепкие наши сыщики бродили по городским улицам по ночам или, переодевшись в женские платья, разъезжали в пролетках. И в нашем случае это тоже сработало, как и с питерской бандой душителей. Однако в наши руки попался не сам Леонид Душеновский, а лишь его подмастерье. После долгих и трудных допросов с применением…