– Нет, не повлияет.
– Удовлетворены ли вы таким ответом, мистер Рэндолф?
– Вполне. Благодарю вас, ваша честь.
– Ну, а если перед судом было бы доказано, что ребята эти вообще не совершили никакого преступления, то проголосовали бы вы в таком случае за их оправдание и освобождение из-под стражи?
– Да.
– Благодарю вас. Исключите его из состава присяжных, – сказал Рэндолф.
– Скажите мне, миссис Рили, где вы проживаете?
– Угол 38-й улицы и бульвара Брукнер.
– Много ли в этом районе пуэрториканцев?
– Да, много.
– И вам нравится ваш район?
– Ничего.
– Вы хотите сказать, что кое-что вам там не нравится?
– Да, кое-что не нравится.
– Что же именно?
– Я хочу сказать, что этот район становится плохим.
– Что вы хотите этим сказать?
– Ну, я думаю, вы и сами знаете.
– Нет, я не знаю. Не будете ли вы так любезны объяснить мне это, миссис Рили?
– Простите, мистер Белл, – прервал Сэмэлсон, – но что именно вам хотелось бы знать?
– Я не вижу здесь необходимости играть словами, ваша честь. Пострадавший был пуэрториканцем и я пытаюсь выяснить, не связано ли у миссис Рили чувство, что район становится плохим, потому что постепенно начинает заселяться пуэрториканцами.
– Что ж, в таком случае вы и не играйте словами, а задавайте вопрос прямо.
– Так вы именно это чувствуете, миссис Рили?
– Да как вам сказать... вообще-то я не думаю, что район от них становится лучше...
– Отвод, – сказал Хэнк.
– У вас имеются какие-нибудь возражения против участия в составе присяжных на разбирательстве этого дела?
– Имеются.
– Какие именно?
– Дело в том, что за последние два года мне уже приходилось заседать в составе присяжных трижды. Мне это дело не нравится и я бы хотел, чтобы меня больше не вызывали.
– Если особых возражений не имеется, – сердито сказал Сэмэлсон, – то я думаю, мы можем освободить этого образцового гражданина.
– У вас есть дети, миссис Фрэнкворт?
– Да. У меня трое детей.
– Мальчики или девочки?
– И те и другие, сэр.
– Сколько им лет?
– Тринадцать, десять и восемь.
– Могли бы вы приговорить трех ребят к электрическому стулу?
– Думаю, что да. То есть, если бы они, конечно, оказались виновными.
– А как вы думаете: они виновны?
– Этого я еще не знаю.
– Читали ли вы что-нибудь об этом деле в газетах?
– Да.
– И вы еще не составили своего собственного мнения относительно виновности этих ребят?
– Нет, я не верю тому, что читаю в газетах.
– Ну а поверите ли вы тому, что услышите в суде?
– Да.
– Поверите ли вы всему, что вы здесь услышите?
– Я вас не понимаю.
– Я хочу сказать, что вы можете услышать в суде совершенно противоречивые версии от защиты и от обвинения. Вынесение вами приговора предполагает, что вы поверите одной из этих версий – Но сначала мне ведь нужно выслушать факты. А потом уж я сама решу, что верно и что нет.
– Ну а как вы вообще расцениваете убийство, миссис Фрэнкворт?
– Иногда как преступление.
– Но не всегда?
– Нет, если оно было совершено при самозащите.
– Были ли у вас когда-нибудь знакомые пуэрториканцы?
– Нет, сэр.
– Имели бы вы что-нибудь против, если бы вам пришлось жить с кем-нибудь из них по соседству?
– Мне никогда еще не приходилось жить с кем-нибудь из них по соседству, так что я не знаю. Думаю, что если бы они оказались хорошими соседями, то я бы ничего не имела против.
– Вы родились в этом городе, миссис Фрэнкворт?
– Нет.
– А где вы родились?
– В Англии. В Америку я приехала, когда мне было двенадцать лет.
– Благодарю вас, миссис Фрэнкворт. С разрешения суда, я не имею возражений против этого присяжного заседателя.
– Какого рода деятельностью вы занимаетесь, мистер Эбени?
– Я владею несколькими ресторанами.
– Где именно?
– Здесь, в городе.
– Нанимаете ли вы пуэрториканцев?
– Да.
– Почему?
– Потому что они хорошие работники.
– Сколько же у вас служит пуэрториканцев?
– Да приблизительно около пятидесяти.
– Значит вам приходится иметь иногда с ними дело лично?
– Конечно. Мне они нравятся.
– Ну а негров вы нанимаете?
– Нет.
– Почему?
– Просто никогда не приходилось нанимать их, вот и все.
– У вас нет против них никаких предубеждений?
– Да нет, просто мне никогда не приходилось их нанимать.
– Мистер Белл, – опять прервал его Сэмэлсон, – насколько мне известно, в этом деле не замешаны никакие негры. Это заседание может оказаться довольно долгим и я не вижу необходимости еще больше удлинять его, спрашивая свидетелей по вопросам, совершенно не относящимся к настоящему делу.
– Мне просто хотелось узнать, ваша честь, как далеко простирается терпимость мистера Эбени.
– Тем не менее, его отношение к неграм никоим образом не может быть связано с настоящим делом.
– В таком случае у меня нет больше к нему никаких вопросов.
Окончательный состав присяжных был утвержден только через неделю.
Затем прокурор и защитники произнесли вступительные речи. Хэнк сказал, что неопровержимо докажет, что подсудимые виновны в совершении предумышленного убийства. Защитники же, естественно, объявили присяжным, что они докажут полную невинность обвиняемых.
– На этом суде вы услышите много пламенных речей, – сказал один из адвокатов защиты, – услышите и много бесстрастных речей о расовой терпимости, о физической неполноценности и об этом бедном невинном слепом мальчике, который был безжалостно зарезан обвиняемыми. Но во имя правосудия, во имя справедливости, во имя самого господа бога, мы просим вас выслушать все это умом, а не сердцем. Мы представим на ваше рассмотрение ясные и логически обоснованные факты, и эти факты, бесстрастно суммированные, подскажут вам, какой приговор вам следует вынести из той комнаты, в которой вам предстоит решить, надо или не надо лишать жизни этих трех юношей. И я уверен, что приговор этот будет: невиновны!
А потом начался сам процесс. Суду были представлены свидетели, полицейские, производившие арест, помощник прокурора, который был вызван в отделение, лейтенант Ганнисон, сыщик Ларсен, – и все они показали, что вечером 10 июля одежда трех обвиняемых была в крови. На второй день процесса Хэнк вызвал для дачи свидетельских показаний Энтони Апосто. Когда Апосто произносил слова присяги, в зале воцарилась тишина. На нем был опрятный синий костюм, белая рубашка и темный галстук. Когда он сел, Хэнк подошел к нему, внимательно на него посмотрел и сказал:
– Будьте добры сказать суду свое имя.
– Энтони Апосто.
– Вас, кроме того, называют Бэтмэн?
– Ага.
– Откуда у вас это прозвище?
– Я его себе выбрал.
– А почему Бэтмэн?
– Не знаю.
– Вы не знаете, почему взяли именно это прозвище?
– Он же есть в комиксах. Бэтмэн то есть.[11]
– Да, я знаю. Вы любите читать комиксы?
– Ага. Люблю смотреть картинки.
– А читаете плохо?
– Да, не очень хорошо.
– Но комиксы вам читать нравится?
– Ага.
– Почему вам нравятся комиксы о Бэтмэне?
– Он смелый. Потом он всегда хорошо одет – в черный костюм. И у него есть друг Робин, с которым он вместе живет. Они с ним почти как братья.
– Кем вам больше хотелось бы быть: Бэтмэном или Робином?
– Бэтмэном.
– Почему? – спросил Хэнк.
– Потому что он сильнее и храбрее. И ходит в хорошем черном костюме. Сказать по правде, Робин немного похож на девчонку.
– Вам нравится учиться, Энтони?
– Нет, не очень.
– На кого вы учитесь?
– На механика по самолетам.
– Вы хорошо учитесь?
– Не очень.
– А вам хочется стать механиком по самолетам?
– Что ж, эта работа хорошая. И платят за нее хорошо.
– Да, но хочется вам стать механиком?
– Да, пожалуй.
– Да или нет?
– Ну... Нет. Вообще-то, нет.
– Кем же вам в таком случае хотелось бы стать?
– Не знаю.
– Подождите, подумайте-ка хорошенько. Если бы у вас был выбор, если бы вы могли стать кем только захотите, что бы вы тогда выбрали?
– Не знаю.
– Подумайте.
– Ну, пожалуй, боксером.
– Почему?
– Мне нравится драться. И я хорошо дерусь. Это все знают.
– Вы хотели бы стать боксером потому, что они получают большие деньги?
– Да нет, не из-за денег. Мне просто нравится драться, вот и все. Я хорошо дерусь. Можете спросить кого угодно.
– Если суд освободит вас, Энтони, что бы вы дальше делали в жизни?
– Я протестую.
– Протест отклонен. Свидетель, отвечайте на вопрос.
– В жизни?
– Да.
– Не знаю.
– Допустим, что вас сегодня освободили бы. Что бы вы стали тогда делать?
– Не знаю.
– Пошли бы вы в кино? Или на футбол? Что бы вы стали делать?
– Наверно вернулся бы в свой квартал. Вот что я сделал бы. Наверно пошел бы туда.
– Ну, а завтра?
– Завтра? Что я сделал бы завтра?
– Да.
– Не знаю. – Он пожал плечами. – Откуда же мне знать, что я буду делать завтра?
– Свидетель, отвечайте на вопрос, – сказал Сэмэлсон.
– Завтра? Ну... – Апосто задумчиво сдвинул брови и на три долгие минуты погрузился в размышления. А потом ответил: – Не знаю, что я стал бы делать завтра.
Хэнк повернулся к защитникам:
– Я кончил.
Один из адвокатов Апосто поднялся с места:
– У нас нет вопросов к свидетелю, ваша честь.
– Хорошо. Свидетель может вернуться на свое место. Вызывайте следующего свидетеля.
– Вызывается Чарлз Аддисон.
Аддисон, высокий худощавый человек в сером костюме, вышел вперед и произнес слова присяги. Хэнк отошел к своему столу, зял папку и передал ее секретарю.