Она потянулась и обняла его за шею, такая маленькая без своих обычных каблуков: в этой слишком большой пижамной куртке она выглядела беззащитной, ранимой девочкой.
– Можно я тебя поцелую? – спросила она.
– Зачем?
– Чтобы поблагодарить тебя!
– За что?
– За то, что нашел меня. За то, что увез из Берлина на выходные. За то, что одолжил мне свою пижамную куртку.
– Кэрин…
– Ты очень устал? – На ее губах скользила легкая улыбка.
– Устал?
– После дороги?
– Нет, не устал.
– Мне казалось, ты устал.
– Нет, – улыбнулся он. – Я совсем не устал.
И она его поцеловала.
Потом она не могла вспомнить, сколько раз будила его за эту ночь. Она совсем не могла спать. Уютно устроившись на его плече, она подумала, что очутилась в сказке, что этого не может быть на самом деле – ни этой гостиницы со средневековыми фронтонами и старинными окнами, которые каким-то чудом уцелели при бомбежках, ни чистых белых простыней, ни Хэнка с увольнительной на три дня, которому не надо утром бежать на базу, – все это казалось чудесным сном. Они утопали в мягкой перине, за открытыми окнами тихо спал город, ночное безмолвие нарушал лишь редкий гул самолетов, летящих на Берлин. Она лежала с широко открытыми глазами и недоуменно улыбалась, как получивший неожиданный подарок ребенок.
В первый раз она его разбудила, чтобы спросить:
– Ты настоящий?
– Да, – сонно пробормотал он. – Настоящий.
– Почему ты не занимаешься со мной любовью?
– Сейчас?
– Разве время не подходящее?
– Нет. Лучше завтра утром.
– Да, пожалуй, ты прав, – согласилась она. – Но сейчас тоже хорошее время.
Потом она лежала и думала: «Он столько времени провел за рулем, он, конечно, очень устал, я не должна требовать от него слишком много, но я хочу прикасаться к нему, я хочу, чтобы он проснулся, я хочу знать, что он настоящий, хочу быть с ним много-много часов, не желаю вылезать из этой постели, хочу оставаться в ней все три дня, мне нравится его пижамная куртка…»
– Хэнк?
– М-м-м-м?
– Мне нравится твоя пижамная куртка.
– М-м-м-м.
– Теперь каждый раз, когда ты будешь ее надевать, ты будешь думать обо мне.
– М-м-м.
– Будешь?
– Да. Буду.
– Ты хочешь спать?
– А ты нет?
– Я хочу поговорить, Хэнк, завтра мы можем спать весь день. У нас с тобой целых три дня. Давай поговорим?
– Хорошо.
– Правда, мистер Веттигер очень милый?
– Хозяин? Да. Просто очаровательный.
– Ты очень хочешь спать?
– Нет, нет, ни капельки.
– Как ты думаешь, он догадывается, что мы не женаты?
– Не знаю.
– Ты не очень-то разговорчив.
– Я слушаю.
– По-моему, не догадывается.
– Думаю, ему все равно, – предположил Хэнк.
– Мы ему нравимся. Мы чудесная пара.
– М-м-м – Ты был сегодня такой красивый.
– Давай спать, – взмолился он.
– Я разбужу тебя немного попозже.
– Хорошо.
– Ты сразу поймешь, что тебя будят.
– Да?
– Да. Сразу поймешь.
– Почему бы тебе не поспать?
– Я слишком взволнована. Я так сильно тебя люблю. Мы проведем вместе три дня, Хэнк. О, я так счастлива! – Она засмеялась, но тотчас одернула себя:
– Нельзя.
– Почему?
– Если смеешься в пятницу, значит, будешь плакать в воскресенье, – объяснила она. – Разве ты не знаешь такую примету?
– Сегодня суббота, – сказал Хэнк. – И сейчас первый час ночи.
– Да, но на самом деле еще пятница, – настаивала она.
– Ты рассуждаешь нелогично, даже неразумно.
– Если смеешься в пятницу, будешь плакать в воскресенье. Я не хочу плакать в воскресенье.
– Сегодня суббота. Можешь смеяться сколько хочешь.
– Когда я была маленькой, я все время писала в штаны и плакала. Во всяком случае, так мне рассказывал отец. Он называл меня Benassen und Weinen.
– Что это значит?
– Это значит – мокрая и в слезах.
– Хорошее прозвище! Теперь я тоже буду тебя так называть.
– Только попробуй! Спи. Я разбужу тебя попозже.
– Ты отлежала мне руку, – сказал он.
Он заснул почти сразу. Она прислушивалась к его мерному дыханию и снова подумала: «Он так устал, я должна дать ему поспать». Она встала с постели и подошла к туалетному столику, на котором он оставил свои сигареты, бумажник и личный знак. Она взяла сигарету, прикурила и выглянула в окно, из которого открывался вид на залитые серебристым лунным светом поля. Пол был холодным. Она постояла немного у окна, куря сигарету. Потом выбросила ее и вернулась в постель.
– Ты такой теплый, – прошептала она.
Он что-то проворчал во сне, она счастливо улыбнулась и подумала: он самый теплый человек на свете, он всегда такой теплый. Его ноги никогда не бывают холодными. Как ему это удается?
– Погрей мне ноги, – попросила она, он снова заворчал, и она с трудом сдержала смех.
«Я не должна смеяться. Сегодня пятница, что бы он ни говорил. Суббота наступит только завтра, когда я проснусь. Почему мужчины так странно относятся ко времени?» Она лежала в постели с улыбкой на губах, держа его за руку, прижимая ее к своей груди. Вскоре она заснула, и улыбка все так же играла на ее губах.
Она услышала шум душа и открыла глаза. Она спала всего несколько часов; сквозь створки окна комнату заливал яркий солнечный свет. Внезапно Хэнк в ванной запел. Она широко улыбнулась, потянулась и зарылась головой в подушку, чувствуя себя великолепно, чувствуя себя любимой и в то же время очень уставшей.
Итак, он поет в ванной, думала она. Ей это было приятно, хотя пел он ужасно. Она натянула одеяло до подбородка. Ей хотелось дурачиться. Без косметики она казалось себе какой-то чистой, посвежевшей. «Наверное, я кошмарно выгляжу, – думала она. – Когда он меня увидит, то с криком выбежит из комнаты. Может быть, встать и накрасить губы?..» Пение в ванной прекратилось, вода перестала литься. Дверь открылась. Он вышел в полотенце на поясе и направился к туалетному столику, видимо собираясь причесаться. Он еще не вытерся досуха. На его плечах блестели капли воды; лицо и волосы были мокрыми, волосы прилипали ко лбу. Он двигался, не замечая ее взгляда, шагнул в узкую полосу солнечного света, и его глаза внезапно вспыхнули синевой. Она молча наблюдала за ним. Широкие плечи и узкая талия, трогательные капельки на теле, прилипшие ко лбу пряди, блестящее от воды лицо, сияющие голубые глаза. Она наблюдала, как он шел к столику, и думала:
«Застигнутый врасплох мужчина, и этого мужчину я люблю».
Она издала тихий звук.
Он удивленно обернулся, брови поползли вверх, рот растянулся в улыбке.
– О, ты проснулась?
На мгновение она потеряла дар речи. Она так любила его в эту секунду, что не могла произнести ни слова, только кивнула и продолжала смотреть на него.
– Ты хорошо выглядишь, – наконец выговорила она. Он подошел к кровати, опустился перед ней на колени, взял ее лицо в свои ладони и поцеловал.
– А ты выглядишь очаровательно.
– О, ja, ja, ja. Держу пари.
– О, ja, ja, ja. Ты его выиграешь.
– Я выгляжу ужасно. Я чудовище.
– Ты самое прекрасное чудовище из всех, кого я знаю. Она спрятала лицо в подушку:
– Пожалуйста, не смотри на меня. Я еще не накрасила губы.
– Тем приятнее целовать тебя, любовь моя. – Он развернул ее к себе, снова обхватил лицо руками. Его губы потянулись к ее, и в этот момент послышался гул самолетов. Он поднял голову. Шум самолетов заполнил собой небо, а потом и маленькую комнату. Его взгляд устремился в окно. Эскадра самолетов летит на Берлин, подумала Кэрин, и вдруг заметила, что он весь дрожит.
– Что случилось? – с тревогой спросила она. – Она села на постели и сжала его руки. – Что случилось, Хэнк? Ты весь дрожишь. Ты…
– Ничего. Ничего. Я… я…
Он резко встал и подошел к туалетному столику. Быстро прикурил сигарету и, выглянув в окно, неотрывно следил за продвижением самолетов.
– Транспортные, – пробормотал он.
– Да, – тихо произнесла она. – Война кончилась, Хэнк.
– В Германии – да. – Он жадно затянулся. Она минуту смотрела на него, потом отбросила одеяло, встала с кровати и подошла к нему. Самолеты уже скрылись из виду, лишь издалека доносился едва слышный гул.
– Что случилось? – твердо спросила она. – Скажи мне, Хэнк. Он печально кивнул:
– Я улетаю в понедельник. Поэтому мне дали увольнительную на выходные. Я должен отвезти кое-какие приборы на…
– Куда? Он молчал.
– Куда?
– На один из островов в Тихом океане. – Он скомкал сигарету.
– Там… там будут стрелять?
– Возможно. Они замолчали.
– Но ты еще не уверен?
– Половина острова все еще находится в руках японцев, – сказал он. – Там будут стрелять. И вероятно, бомбить с самолетов.
– Почему выбрали именно тебя? – разозлилась она. – Это несправедливо!
Он не ответил. Она посмотрела ему прямо в глаза и тихо произнесла:
– Все будет хорошо, Хэнк.
– Конечно.
– Обязательно, дорогой. Будут они стрелять или нет, с тобой все будет в порядке. Ты вернешься в Берлин. Ты должен, понимаешь? Я тебя очень люблю и не могу тебя потерять.
Внезапно он притянул ее к себе, и она почувствовала напряжение во всем его теле.
– Ты нужна мне, – прошептал он. – Кэрин, ты мне нужна. Кэрин, ты так мне нужна. Так нужна!
И в тот момент им показалось, стих даже гул самолетов.
Глава 8
В представлении Макнелли это, наверное, и были самые настоящие джунгли.
Хотя на первый взгляд место это ничем не напоминало непроходимые дебри.
Для того чтобы оказаться здесь, Хэнку пришлось сначала пройти по длинной улице, бравшей начало в Итальянском Гарлеме, а потом еще немного на запад, повторяя путь, которым прошли тем июльским вечером трое юных убийц. Оказавшись на Парк-авеню, он вошел на рынок, раскинувшийся под железнодорожным мостом, прислушиваясь к доносящемуся со всех сторон разноязыкому гвалту. Ему даже начало казаться, что он и в самом деле очутился в чужой стране, но его это ничуть не испугало. И снова, уже в который раз, он явно ощутил, что расхожее представление о якобы трех Гарлемах, существующих как отдельные территории, на самом деле является не более чем мифом. Ибо несмотря на то, что здесь говорили на другом языке, по улицам ходили люди с иным цветом кожи, варьирующимся от белого до слегка загорелого и очень смуглого, несмотря на диковинные плоды на лотках уличных торговцев и продающиеся на каждом углу брошюры на испанском языке, посвященные различным вопросам религии и оккультизма, он интуитивно чувствовал, что все э