Мой Рафаэль был хорошим, добрым мальчиком. За всю свою короткую жизнь он не совершил ни одного дурного поступка. Глаза его были мертвы, сеньор, но у него было большое, чуткое сердце. Знаете, ведь считается, что слепой человек нуждается в постоянной опеке. Но на самом деле это не так. В этом была моя ошибка. Я дрожала над ним, пылинки сдувала, старалась всегда-всегда быть рядом. Это продолжалось до тех пор, пока мы не приехали сюда. А потом его отец ушел от нас, и мне пришлось срочно искать работу. Ведь нужно же на что-то жить. Рафаэль же, пока я была на работе, проводил время на улице. И на этой же самой улице его и убили. Хороший мальчик умер.
– Миссис Моррес…
– Вы лишь одним можете помочь мне и моему Рафаэлю. Другого не дано, сеньор.
– Что же это, миссис Моррес?
– Вы можете добавить мой гнев к той ненависти, что охватила этот город, – проговорила она, и в ее голосе не было злости, лишь пустота, навязчивая одержимость голыми фактами, кажущимися слишком сложными, чтобы постичь их суть с первого раза. – Приплюсовать к ней ту злобу и обиду, с которой мне суждено прожить остаток своих дней. И еще вы можете убить тех подонков, что погубили моего Рафаэля. Вы можете убить их и избавить наши улицы от нелюдей. Вот что вы можете сделать для меня, сеньор. Да простит меня Господь, но вы можете их убить.
Вечером вернувшись домой, он застал Кэрин в гостиной. Она разговаривала по телефону. Хэнк прямиком направился к бару, налил себе бокал мартини, мимоходом чмокая жену в щеку и слыша, как она заканчивает разговор.
– Ну разумеется, Филис, я все понимаю, – говорила она. – Да уж, с этими няньками сплошная морока. Конечно, мне следовало бы предупредить тебя заранее. Жаль… мы очень надеялись, что вы придете. Так хотелось встретиться… Да, я понимаю. Ну конечно же не в последний раз. Разумеется. Спасибо, что позвонила. Передавай Майку привет, ладно? Пока.
Кэрин положила трубку, после чего подошла к Хэнку и, обвив его руками за шею, крепко поцеловала в губы.
– Ну, как прошел день? – поинтересовалась она. – Я, пожалуй, тоже выпью с тобой.
Он наполнил коктейлем еще один бокал и со вздохом сказал:
– На редкость мерзкое дело. После похода в Гарлем никак не могу отделаться от ощущения, что я обеими руками копаюсь в болотной жиже, и дна этой трясины не видно Мне остается лишь вслепую шарить вокруг себя и уповать на то, что удастся не напороться на острые камни или битые бутылки. Я говорил с одной из девушек, что были с Морресом тем вечером, когда он был убит. Знаешь, что на самом деле он вынул из кармана? Ну, ту вещь, которую защита упорно называет ножом?
– Что же это было?
– Губная гармошка. Ну и как тебе это?
– Они все равно будут настаивать, что их клиенты по ошибке приняли ее за нож.
– Скорее всего, так оно и будет. – Он немного помолчал. – Этот Амбал Рейрдон, если верить рассказам его врагов, тот еще подарочек. – Снова напряженная пауза, а потом:
– Кэрин, ты представить себе не можешь, что творится в Гарлеме. Это же полнейший абсурд! Подумать только, дети сбиваются в стаи, образуя свои маленькие армии со своими военачальниками, арсеналом – и все той же слепой ненавистью к врагу. Они носят куртки вместо мундиров, а движет ими вся та же бессмысленная, тупая вражда, которая обычно и становится причиной большинства войн. У них нет даже сколь-нибудь общей идеи, которую можно было бы нести, как флаг, им нет дела до всяких там затасканных лозунгов типа «За безопасность мира во имя демократии» или «Азия для азиатов», приводящих в исступление истинных патриотов. Они воюют между собой, потому что таков стиль их жизни. А другой жизни они не знают. Еще во времена моего детства Гарлем считался гиблым местом, но с тех пор он стал еще хуже, ибо нечто более страшное еще примешалось к тому гнилостному душку, исходящему от трущоб и всеобщей нищеты. Создается впечатление, будто эти ребята, вынужденные жить в тюрьме, разделили эту одну большую тюрьму на множество тюрем поменьше, воздвигнув между ними многочисленные и ревностно охраняемые границы: здесь моя территория, а там – твоя, попробуешь сюда сунуться, и я тебя убью, а если я пройду там, то и мне не жить. Они как будто специально решили усложнить свою и без того непростую жизнь и принялись разгораживать одно большое гетто на несколько вотчин. И знаешь, что я понял сегодня? То, что, наверное, я могу до посинения допрашивать их, пытаясь выяснить, почему они враждуют между собой. А они будут упорно говорить, что им нужно защищать свою территорию, своих девушек, свою честь, национальную гордость и нести тому подобную чушь. Но мне кажется, что они и сами не знают настоящего ответа. Он замолчал, разглядывая на свет свой бокал.
– Хотя, возможно, у этой теории «воинственного поведения» может быть и другое объяснение. Возможно, все эти ребята просто больны.
– Ну да. Ату его, ату!
– Все это было бы смешно, – мрачно проговорил он, – если бы не было так грустно.
– Я вовсе не…
– Кэрин, пойми, что даже если бы те трое парней и не явились бы тем вечером в Испанский Гарлем, чтобы убить Морреса, то я просто уверен, что рано или поздно кто-нибудь из пуэрториканцев обязательно забрел бы в Итальянский Гарлем, чтобы прикончить кого-нибудь из Громовержцев. Я слышал, как они говорили о своих врагах. И это уже не детский лепет типа игры в полицейских и воров. Когда эти ребята говорят, что хотят кого-то убить, то именно это они и собираются сделать. Убить! Это видно по их глазам.
– Но ты не можешь оправдывать убийц лишь на том основании, что когда-нибудь они сами могли бы стать жертвами.
– Нет, конечно же нет. Я просто думал над тем, что сказала мне сегодня миссис Моррес, мать убитого мальчика.
– Ну и что же она тебе такого сказала?
– Она назвала убийц сына зверями. Вопрос в том, были ли они ими на самом деле.
– Не знаю, Хэнк.
– И если они были зверями, то кто, черт возьми, выпустил их в тот лес, по которому они теперь рыщут?
– То же самое можно сказать о любом убийце. Все люди являются продуктом своего общества. Но тем не менее у нас есть законы, защищающие…
– Неужели если мы отправим этих троих ребят на электрический стул, то другие пацаны перестанут убивать?
– Может быть, и перестанут.
– Может быть. А может быть, и нет. А в этом случае мы лишь продолжим череду бессмысленных убийств, добавив к смерти Морреса еще три – Дипаче, Апосто и Рейрдона – с той лишь единственной разницей, это наше убийство будет санкционировано обществом.
– Ну, ты даешь! – покачала головой Кэрин. – С тобой не соскучишься.
– Где же справедливость? – задался вопросом Хэнк. – И вообще, что, черт возьми, это такое – справедливость? Зазвонил телефон, и Кэрин поспешила снять трубку.
– Алло? – сказала она. И после паузы:
– А, здравствуй, Элис. Как дела? Спасибо, у нас все хорошо. – Она снова замолчала, сосредоточенно слушая, а потом:
– Да? Ну конечно, я понимаю. Нет, бросать его одного не годится. Да, я все прекрасно понимаю. Надеюсь, ему скоро станет лучше. Спасибо за звонок, Элис. – Она положила трубку, и вид у нее был довольно озадаченный.
– Элис Бентон? – поинтересовался Хэнк.
– Да.
– И что случилось?
– Она не сможет прийти к нам в субботу. – Кэрин замолчала, покусывая губы. – Хэнк, я пригласила к нам на обед кое-кого из соседей. Хотела, чтобы они познакомились с Эйбом Сэмелсоном.
– Ясно. И что, у Бентонов что-то стряслось?
– У Фрэнка поднялась температура. Элис не хочет оставлять его дома одного.
Телефон зазвонил снова. Кэрин взглянула сначала на него, потом на Хэнка, а затем побрела к аппарату, чтобы ответить на звонок.
– Алло? Да, это Кэрин. Марсия, дорогая, здравствуй. Как дела? Нет, ты не отрываешь нас от обеда. Хэнк только что вернулся домой и… Что? – Еще какое-то время она молча слушала. – Ясно. Очень жаль. Мы так на вас рассчитывали… Да, ошибки иногда случаются, особенно когда каждый ведет свой ежедневник. Да, я понимаю. Конечно, Марсия. Я очень рада, что ты позвонила. – Она опустила трубку на рычаг и осталась неподвижно стоять у телефона.
– Марсия Дикарло?
– Да.
– И она тоже не может быть у нас в эту субботу?
– Не может, – кивнула Кэрин.
– И почему, интересно знать?
– Джо еще раньше запланировал на это же время другую встречу. Он сделал пометку в своем ежедневнике. А когда я звонила, то она не знала, что этот день у них уже занят. Теперь она извиняется и говорит, что они зайдут к нам как-нибудь в другой раз. – Кэрин помолчала. – Так что, Хэнк, у нас уже три отказа.
– М-м-м. Неужто Макнелли с Пирсом и сюда добрались? Узнаю их изящный почерк…
– Не знаю… Неужели наши соседи?..
– Неужели наши соседи полагают, что мы подрываем их жизненные устои, пытаясь призвать к ответу убийц пуэрториканца? Даже не знаю, что сказать. Честно говоря, до сих пор я был более высокого мнения о наших соседях.
Телефон зазвонил снова.
– Я сам подойду, – сказал Хэнк. Он отставил бокал с выпивкой и направился к телефону. – Алло?
– Хэнк, это ты?
– Да. А кто говорит?
– Джордж Тэлбот. Здорово, приятель! Как дела?
– Так себе. А у тебя, Джордж?
– Слушай, Хэнк, у меня тут возникла небольшая проблема. Боюсь, что мы с Ди никак не сможем прийти к вам в субботу на вечеринку.
– Что-нибудь случилось?
– Да в общем-то, нет, просто «мозговой центр» моей конторы постановил, что я должен непременно отправиться на выходные в Сиракьюс. Вести переговоры с одним очень перспективным придурком на предмет закупки у него сухих завтраков. Ну что тут поделаешь? Я ведь человек подневольный, что велят, то и делаю, и это ни для кого не секрет.
– Да уж, никакого секрета здесь нет. Все очевидно, – сказал Хэнк.
– Вот-вот. Да и что, по-твоему, важнее: лишний стакан выпивки или же кусок хлеба с маслом на столе?
– Да-да, конечно, – согласился Хэнк. – И когда же ты уезжаешь?
– Завтра. То есть я так предполагаю. Вернусь в понедельник. Если, конечно, наши шишки из правления до того времени не придумают что-нибудь еще. Но во всяком случае, на нас не рассчитывай.