— Да, Раиса Алексеевна, видел, — живо отозвался Бородин. — Маленькие, что и говорить….
— Только кошка в них и пролезет!
— Ну, пожалуй, еще и мальчик лет двенадцати-тринадцати. Бывали такие случаи.
— Восьмой же этаж, Бог с вами! — поражение воскликнула Зверева. — На вертолете он, что ли, подлетел? Послушайте меня еще раз: в мою квартиру вошли через двери, имея ключи! И я требую, чтобы вы нашли Агаркова, потому что ключи мог изготовить только он!
— Ну, хорошо, — вздохнул Бородин. — Скоро все узнаем.
— Мне очень интересно знать — как? — язвительным тоном спросила Зверева.
— Спросим у вора. Надеюсь, он все нам расскажет.
— Вы что, уже поймали его?
— Собираюсь с ним повидаться, а вы меня задерживаете. Всего вам хорошего, Раиса Алексеевна! — трубка в ответ лишь успела квакнуть.
8.
Самого Тропинина дома не оказалось. Дверь открыла его мать. По документам ей было сорок шесть лет, но выглядела она значительно старше: все лицо в морщинах, глаза водянистые, нос налился краснотой с лиловым оттенком.
Она тоже куда-то собиралась: была в сапожках, теплой кофточке, с шерстяной вязаной шапкой в руках.
— С работы еще не приходил, — прокуренным голосом ответила она на вопрос о том, где ее сын. Было семь вечера.
— Он всегда поздно приходит?
Женщина равнодушно пожала плечами.
— Когда как. Вчера пришел — шести не было.
— Может, пригласите нас в комнату? К вам у нас тоже будет разговор.
— Дак не убрано! — попыталась отговориться хозяйка.
Однако Бородин уже снимал пальто.
— Мы люди не гордые, — и кивнул Андрейчикову: — Раздевайся!
Какого-то особенного беспорядка в передней комнате не было заметно. Разве что пыль по углам да куча сваленного на диван чистого белья, еще пахнущего уличной свежестью.
— Мария Васильевна, — обратился Бородин к хозяйке, — вспомните, были ли вы дома в середине дня восемнадцатого ноября.
— Ой, да где ж это мне вспомнить! — горестно приложила хозяйка ладонь к щеке. — Сколь уж прошло…
— В этот день ваш сын и его приятель занесли сюда вещи, — подсказал Бородин. — Две сумки и, возможно, телевизор.
— Откуда у Женьки телевизор, Бог с вами! — испуганно встрепенулась женщина, но голос прозвучал как у неопытной актрисы на самодеятельной сцене — на одном дыхании и вразнобой с жестами и мимикой, а в слезящихся глазах ясно читалось: знает, определенно что-то знает!
— Ваш сын, Евгений Павлович Тропинин подозревается в совершении квартирной кражи! — сообщил ей Бородин.
— Бог с вами, какая кража! — все таким же искусственным тоном, словно заученное наизусть проговорила Мария Васильевна. — Отродясь он чужого не брал!
— Судимости есть у него?
— Не-ет, что вы, Бог с вами! — отмахнулась как от нечистой силы.
— Давно живете без мужа?
— Пятый год!..
— Что случилось?
Бросил! Не нужна стала, — при этих словах она быстро заморгала, прогоняя слезы, но к горлу уже подступили спазмы. Женщина спрятала лицо в ладонях и затряслась в беззвучных рыданиях.
— У вас еще дети есть? — спросил Бородин, когда она успокоилась.
— Дочка. Замужем, — женщина вытерла лицо полотенцем, которое вытянула из кучи белья.
— Муж у нее кто?
— Дмитрий. Ежов по фамилии.
— Где работает?
— В магазине. Грузчиком.
— Судимости у него были?
— Сидел.
— За что?
Женщина долго молчала, терзая в жилистых руках полотенце.
— А не знаю я! — наконец, ответила она и крепко сомкнула тонкие синеватые губы.
— Если вашего сына опознают свидетели, — сказал Бородин, — то посоветуйте ему не запираться. Если сам все сразу расскажет, сделаем ему явку с повинной, и срок будет меньше.
— И много дадут? — спросила женщина, скорбно глядя на Бородина.
— Это не мы решаем, — пожал плечами Бородин. — Одно знаю наверняка: чем больше правды скажет, тем меньше получит.
— Господи, горе-то какое! — со стоном вырвалось у женщины.
Заломив руки, она стала раскачиваться взад-вперед. — Вот жизнь проклятая, хоть бы уж помереть скорее!..
— Мария Васильевна, я вам дал совет, а вы уж сами решайте, как поступить, — тут Бородин глазами указал Андрейчикову на дверь и поднялся.
Когда внизу они выходили из лифта, навстречу им толкнулся парень с хорошо знакомым лицом.
— Тропинин?
Парень отпрянул назад, но Андрейчиков, метнувшись вперед, крепко ухватил его за руку.
Впрочем, парень не сопротивлялся.
— Чего надо? — спросил он хмуро.
— Пройдем-ка с нами! — сказал Бородин. — Есть разговор.
Парень предпринял слабую попытку высвободить руку.
— Пустите, ну! Чего я вам сделал?
Бородин достал из кармана наручники.
— Нацепить или сам пойдешь?
— Ладно, пойду! — снизошел парень. — Только не знаю, чего вам надо.
— На счет этого не беспокойся: скажем! — пообещал Бородин.
9.
Тропинин безоглядно шел в отказ: на Каляева никогда в жизни не бывал, даже не знает, где эта улица находится. Никаких краденых вещей в свою квартиру не привозил. Где был днем восемнадцатого ноября, а также и семнадцатого — не помнит, потому что времени с тех пор много прошло, а жизнь такая интересная, что все дни похожи один на другой.
Впрочем, кое-что вспомнил: в ту неделю он, кажется, работал во вторую смену, а днем часто выпивал.
— Женя, ты по своей неопытности сам себе подножку ставишь, — терпеливо внушал ему Бородин. — Сейчас бы все рассказал, и мы с тобой написали бы явку с повинной. На суде это очень даже принимается во внимание. А ты по глупости отрезаешь себе все пути. Я вот еще немного послушаю тебя и вызову свидетелей, которые видели вас обоих с ворованными вещами. Проведу очную ставку. Не беспокойся, свидетелей хватает. Вызову соседку Зверевой, которая разговаривала с вами на восьмом этаже. Вызову старушку, которая сидела возле подъезда, когда вы грузили сумки в красную «шестерку». Вызову ветерана Великой отечественной, который у тебя ковер отнял. Да и твоего напарника приведем. Он-то уже сидел и знает, что если засветился, так нет смысла идти в отказ.
Бородин блефовал: Ежова пока не удалось задержать — ни дома, ни на работе его не оказалось.
— А после очной ставки уже никакой явки с повинной у тебя не получится, — сказал Бородин. — Ты меня понял?
— Ну, понял… — Тропинин досадливо поморщился.
— Ничего ты не понял! — сердито бросил ему Бородин и посмотрел на часы. — Но у тебя до вечера есть еще время подумать над тем, что я сказал. Если ты не дурак, то придешь к правильному решению. А если… Ну, дурака-то чего жалеть!
— Чего я буду на себя наговаривать, если не виноват? — спросил напоследок Тропинин, перед тем как его отвели в камеру. — Для этого ума много не надо!
Бородину позвонил эксперт, который обследовал крышу над квартирой Зверевой, лоджию, и окна. Как и следовало ожидать, на крыше были обнаружены свежие следы веревки, как раз над кухонным окном. И еще прицепившийся к оконной раме, в проеме форточки, волосок натурального рыжего цвета.
— Похоже он и не думает признаваться, — сказал Андрейчиков. — И даже намеков нет никаких.
— Это потому, что ты сбоку на него глядел, — разъяснил Бородин. — В самую глубину-то глаз не всматривался. Там все у него.
— А ты что разглядел?
Бородин словно не слышал вопроса.
— Тут я без тебя с экспертом говорил. Рыжий волос нашли в форточке. Недлинный. Какого-то мальца, значит, спускали с крыши. Как я и думал.
— Хоть рыжий, и то хорошо, — удовлетворенно покивал Андрейчиков. — Легче найти будет этого мальца, — и усмехнулся: — Ха, вождь краснокожих!
— Это точно, — согласился Бородин.
10.
— Так вас, оказывается, было трое? — спросил он у Тропинина при следующей встрече, когда они опять уселись в кабинете друг против друга. — Без рыжего, значит, не обошлось? Вот, значит, еще и с вождем краснокожих тебе очная ставка будет.
— С каким вождем? — тупо уставясь на опера, спросил Тропинин.
— А который в форточку пролез и двери вам открыл! — по тому, как напрягся Тропинин, как вдруг затосковали его глаза, Бородин понял, что попал в яблочко. — Ну, Женя, не губи свою жизнь молодую на корню, лишние годы лагерей тебе совсем не к чему. Нет у тебя на руках даже завалящего козыря. Ну, нечем тебе крыть, совсем нечем! А у нас и свидетели есть, и вещественные доказательства, и ваш помощничек рыжий… Я с тобой до завтра пообщаюсь и передам дело следователю, а он еще что-нибудь раскопает. Хотя и того, что есть, за глаза хватит любому суду. Вещи-то уж все пропили?
— Какие вещи? — механическим голосом спросил Тропинин.
— Женя, кончай эту волынку! Пойми: нет у тебя козырей, а без них это что за игра! Давай спокойно посидим, молча поглядим друг на друга, и ты принимай решение. Мне ведь что? Осталось только рапорт написать начальнику — и все! С плеч долой это дело, за другое тут же примусь, — Бородин похлопал ладонью по стопе папок. — Ишь, сколько их у меня на очереди, дел-то уголовных!
Как только передам тебя следователю, усажу на твое место другого Женю. Или Петю. А про тебя и думать забуду. Я-то забуду, а ты меня не раз потом вспомнишь, да поздно будет! Вот пока ты еще передо мной сидишь — думай головой, кому твоя явка с повинной больше нужна, мне или тебе…
Тропинин поднял на сыщика тоскующий взгляд:
— Что писать-то?
Сердце у Бородина гулко застучало.
— Явку с повинной! — внезапно севшим голосом проговорил он.
— Как писать-то ее?
— А вот сюда садись, за стол… На тебе бумагу и ручку… Так… Готов? Пиши: «Семнадцатого ноября сего года Мы втроем…»
В общем, описывай все подробно, с чего начали и чем кончили, а я сейчас вернусь. Миша, ты тут присмотри, — наказал он Андрейчикову и вышел в прохладный коридор. Там прошелся несколько раз из конца в конец, затем вернулся в кабинет, глянул поверх плеча Тропинина на то, что было написано и удивленно спросил: