м числе эксперты по отторжению и совместимости тканей, инфекциям, а также дооперационному и послеоперационному уходу. Кое-что, однако, он решил опустить. Если Шамвэй, Лоуэр и Кантровиц сотни раз тренировались проводить операцию на собаках, то Барнард, судя по всему, в подобных репетициях смысла не видел. Мариус, конечно, провел несколько трансплантаций на собаках, однако сделал это просто с целью тренировки собственных навыков в общей кардиохирургии. Чтобы немного оправдаться, Кристиан позже сообщил, будто эти экспериментальные операции проходили в рамках подготовки больницы к пересадке сердца человеку, — Мариус же на это заявление отреагировал с насмешкой.
В октябре Барнард решил, что его команда готова. После долгих уговоров директор прикрепленной к больнице кардиологической клиники Вельва Шрир согласился дать знать, когда у них появится подходящий кандидат на пересадку сердца. Месяц спустя Шрир вызвал Барнарда к себе в кабинет, чтобы сказать, что такой пациент найден. Им был пятидесятичетырехлетний торговец бакалейными товарами Луис Вашкански, у которого была уйма серьезных проблем со здоровьем. В 1955 году ему диагностировали диабет, и с тех пор он перенес три сердечных приступа, то и дело попадая в больницу. Он был настолько болен, что от малейшего напряжения у него возникала сильнейшая одышка, а его сердце раздулось до невероятных размеров. У него было настолько плохое кровообращение, что развились сильнейшие отеки из-за задержки в организме жидкости, которую приходилось выводить через вставленные в ноги дренажные трубки. Когда Барнард увидел рентгеновский снимок сердца Вашкански, то был шокирован: мышечная ткань левого желудочка была на две трети мертвой, а от коронарных артерий и вовсе почти ничего не осталось. Барнард с трудом мог поверить, что пациент был все еще жив.
С учетом столь мрачной перспективы совсем неудивительно, что Вашкански, когда ему предложили удивительную возможность получить новое сердце, согласился без малейших раздумий. Теперь оставалось только найти донорский орган, и случай не заставил себя долго ждать. Второго декабря местная семья Дарвалл отправилась навестить друзей, остановившись по дороге у пекарни, чтобы купить торт. Когда миссис Дарвалл переходила через дорогу вместе со своей двадцатичетырехлетней дочерью, их сбила машина. Миссис Дарвалл умерла мгновенно, а Денис получила серьезную травму головы. Хотя «Скорая» и прибыла в считаные минуты, было ясно, что девушке уже не помочь. В больнице, в нескольких милях от места аварии, об этом сообщили ее отцу, который охотно согласился, чтобы органы его дочери использовали для трансплантации.
В тот вечер Мариус Барнард вместе со своей женой отмечали дома шестнадцатую годовщину своей свадьбы, как вдруг он получает звонок от брата, который просит его приехать в «Грут Шур». Когда он добрался до больницы, Денис Дарвалл уже осмотрел нейрохирург, подтвердивший, что помочь ей, увы, никак не получится. Были сделаны все необходимые приготовления, и Вашкански в 00.50 забрали в операционную и тут же поместили под наркоз. В соседней комнате на операционном столе лежала Денис Дарвалл, мертвая, но не совсем — ее мозг больше не функционировал, а вот сердце все еще билось. Мариус взялся подготовить ее к операции, в то время как Кристиан начал заниматься Вашкански — вскрыл ему грудную клетку и вставил канюли для подключения к аппарату искусственного кровообращения. К 2.20 ночи все было готово, и в соседнюю комнату передали, чтобы Денис Дарвалл отключили аппарат искусственной вентиляции легких, двенадцать минут спустя ее сердце остановилось. Тут же ей вскрыли грудную клетку и подсоединили к АИК, чтобы охладить кровь и не допустить повреждения внутренних органов. Кристиан разрезал магистральные сосуды сердца и поместил драгоценный объект в миску с холодным консервирующим раствором, после чего отнес все в соседнюю операционную, где сердце немедленно стали накачивать кровью из АИК.
С этого момента пути назад уже не было, однако теперь, видя прямо перед собой изувеченное сердце Вашкански, Барнард окончательно убедился, что без пересадки его дни были сочтены. Искусственное кровообращение запустили, и тело Вашкански охладили до 30 °C, чтобы защитить его мозг от возможных повреждений во время предстоящей длительной процедуры. Поместив на аорту зажим, чтобы исключить ее из кровообращения, Барнард перерезал ее прямо над устьями коронарных артерий. Легочная артерия также рассечена, и Барнард вырезал оставшуюся часть сердца, оставив на месте лишь участки предсердий, содержавшие две полые и четыре легочные вены. Он поместил в грудь Вашкански сердце Денис Дарвалл и принялся резать его правое и левое предсердие, стараясь подогнать по форме к оставшемуся на месте участку старого сердца. Пораженный болезнью орган Вашкански был гораздо крупнее нового, так что Барнарду пришлось подравнять то немногое, что от него осталось. Затем он начал пришивать сначала левое, а потом и правое предсердие двумя рядами стежков. Следующей была прикреплена легочная артерия, после чего он подогнал по длине и наконец пришил аорту. Убедившись в герметичности наложенных швов, Барнард убрал с аорты зажим, позволив крови Вашкански впервые наполнить теперь уже его новое сердце.
Итак, пересадка была завершена, однако необходимо было дождаться, пока тело Вашкански вернется к нормальной температуре, прежде чем делать выводы о работе его нового сердца. После напряженных тридцати минут ожидания анестезиолог Джозеф Озински наконец объявил, что температура пищевода достигла 36 °C. Барнард приложил электроды дефибриллятора к неподвижному органу, сердце подпрыгнуло от пропущенного через него электрического разряда. В воздухе повисло напряжение, и через несколько секунд сердце впервые забилось в своем новом теле. «Работает», — сказал Барнард.
На часах было 5.52. Барнард вместе с коллегами оперировали четыре с половиной часа, однако предстояло еще многое сделать. Только с третьей попытки удалось отсоединить пациента от аппарата искусственного кровообращения и убедиться, что донорское сердце сможет самостоятельно поддерживать кровообращение Вашкански. Ему закрыли грудную клетку и в 8.30 начали выводить из наркоза. Пациенту поставили капельницу с мощными стероидами для подавления иммунной системы с целью снижения вероятности отторжения. Когда все убедились в стабильности жизненно важных показателей Вашкански, его переместили в специально подготовленную палату. Из-за опасности инфекционного заражения были предприняты строжайшие меры предосторожности: каждый предмет, начиная от матраса и заканчивая стенами, был тщательно продезинфицирован, и весь персонал, которому предстояло контактировать с пациентом, проверили на возможное бактериальное заражение. Эта стерильная палата станет для Луиса Вашкански домом на оставшиеся ему восемнадцать дней жизни.
Не успел измотанный Барнард вернуться домой, как в СМИ поднялся переполох. Это была самая громкая новость со времен убийства президента Кеннеди: в считаные часы журналисты со всего мира нагрянули в Кейптаун. Операция должна была храниться в секрете, и до сих пор непонятно, как пресса про нее узнала: Мариус (и многие другие) высказывали подозрение, что им дал наводку сам Кристиан, однако хирург всегда категорически это отрицал. В мгновение ока Луис Вашкански стал самым известным в мире пациентом, состояние которого непрерывно обсуждалось в новостях. Поначалу новости обнадеживали: уже через несколько дней он сидел в кровати и разговаривал со своими медсестрами, а симптомы сердечной недостаточности в это время начали проходить. Функции его остальных органов постепенно улучшались, что указывало на кардинальное улучшение их кровоснабжения. Когда состояние пациента стало стабильно хорошим, Барнард разрешил ему давать интервью. Всеобщий интерес к его состоянию был совершенно естественным, однако руководство больницы предоставило немыслимый по сегодняшним меркам чуть ли не свободный доступ к пациенту: к Вашкански приходили члены правительства, фотографы, журналисты из газет и представители всех крупных телерадиокомпаний. Он охотно принимал всех гостей, однако возмутился, когда журналист с BBC спросил, что он, будучи евреем, чувствует, когда знает, что ему пересадили сердце гоя.
Пятнадцатого декабря, через двенадцать дней после операции, Вашкански разрешили вставать с кровати, но позже в тот вечер появился первый признак того, что все было не так хорошо, как казалось. Он начал испытывать трудности с дыханием, и рентгеновский снимок обнаружил в легких затемнение. Ему диагностировали пневмонию, и, так как анализы не выявили признаков какой-либо инфекции, Барнард заключил, что дело в отторжении донорского органа, — это была его роковая ошибка. На самом деле у Вашкански действительно была инфекция, которая распространилась в легкие из раны на ноге. Он нуждался в антибиотиках, а вместо них ему увеличили дозировку препаратов для борьбы с отторжением, еще больше ослабив его иммунную систему в тот момент, когда она была особенно нужна для борьбы с бактериями. Барнарда можно простить за эту оплошность: с тех прошло уже 50 лет, но хирурги-трансплантологи до сих пор ошибаются из-за схожести симптомов отторжения и инфекции, и это остается одной из основных проблем.
Когда врачи поняли истинную причину пневмонии Вашкански, было уже слишком поздно. Они бросили все мыслимые и немыслимые лекарства на борьбу с инфекцией, однако его состояние продолжало ухудшаться. Двадцать первого декабря, через восемнадцать дней после пересадки, Вашкански умер. Тысячи людей, не знавшие и не видевшие этого исключительного пациента — не говоря уже о том, чтобы встречаться с ним лично, — выразили соболезнования его родным.
Барнард был раздавлен. Он присутствовал на вскрытии, но из-за нахлынувших эмоций был вынужден покинуть морг. Хотя по факту все закончилось неудачей, вскрытие все же показало, что операция прошла более чем успешно. Причиной смерти была именно пневмония, и хотя признаки отторжения тоже обнаружили, они были лишь незначительными и никак не повлияли на ход событий. Если бы не инфекция, Вашкански, судя по всему, мог бы прожить намного дольше.