СМИ всячески превозносили и хвалили Барнарда за его операцию, а вот у других хирургов она вызывала недоумение. Адриан Кантровиц в Нью-Йорке узнал о ней от своей дочери, которая услышала новости по радио. Он был потрясен: успеху Лоуэра или Шамвэя он бы не удивился, однако услышать имя Барнарда он явно не ожидал. В его больнице был ребенок, ожидавший трансплантации, и Кантровиц стал переживать, что общественность может подумать, будто он решил поспешить, чтобы урвать кусочек славы, если тоже сделает подобную операцию. Но четвертого декабря в Медицинский центр Маймонида доставили идеального донора — ребенка с анэнцефалией, — и Кантровиц решил не отказываться от своих планов. Через два дня он провел операцию, но крошечный пациент — мальчик двух недель от роду — прожил всего несколько часов, а потом пересаженный орган отказал. В начале января второй пациент, на этот раз взрослый, умер через несколько часов после операции. Хотя Кантровиц и повторил достижение Барнарда, он стал первым из многих, кто понял, насколько тяжело добиться окончательного успеха.
Уже через несколько дней Норман Шамвэй тоже вступил в клуб трансплантологов. У его первого пациента, мужчины 54 лет, дела сложились несколько лучше, чем у пациентов Кантровица. Примечательно, что операция была проведена менее чем через сутки после доставки в больницу пациента с терминальной сердечной недостаточностью. Донорское сердце принадлежало женщине 43 лет, которая перенесла обширный инсульт. Проведенная шестого января операция прошла как по нотам, но, увы, уже через несколько часов начались осложнения, справиться с которыми так и не удалось. После двух недель борьбы с инфекциями и желудочно-кишечным кровотечением пациент умер.
В начале февраля Барнард прилетел в Лондон, чтобы участвовать в телевизионных дебатах в рамках специального выпуска «Барнард встречается со своими критиками» научно-популярной передачи «Мир завтрашнего дня». Это было грандиозное событие. Среди аудитории скромной студии было много выдающихся британских хирургов и врачей, а также несколько откровенных противников пересадки сердца. Тон дискуссии с самого начала был явно недружелюбным: после первой операции Барнарда трансплантация была проведена еще пяти пациентам, из которых к тому времени в живых оставался только один, и общественность уже начала менять свое мнение относительно чудодейственности операций по пересадке сердца. Особенно резкая критика исходила от хирурга-трансплантолога Роя Кална (позже сэр Рой), считавшегося в свои 37 лет ведущим британским экспертом в данной области. Открыв первый эффективный иммунодепрессант под названием «азатиоприн», он уже активно занимался пересадкой почек и в тот год стал первым европейцем, пересадившим печень. Решение о проведении операции он поддержал, однако осудил сопровождавшую его «тошнотворную» рекламу, а также высказался против решения опубликовать фотографии пациента и донора. Еще более враждебным настрой был у писателя и тележурналиста Малькольма Маггериджа, убежденного католика, чьи комментарии явно были основаны на религиозных постулатах. Назвав трансплантацию органов «глубоко противным» занятием, он предложил задуматься о том, «как разгневает Небеса идея о том, что наши тела — лишь набор запчастей».
И все же недовольные были в меньшинстве. Другой кардиохирург, Дональд Лонгмор, отверг несколько «раздутый» аргумент про этическую сторону вопроса и подчеркнул захватывающие возможности такой операции. Он представил одного из своих пациентов — Билли Брэдли, бывшего молочника. Тот появился на сцене в инвалидной коляске, и шум в зале разом затих, когда он начал негромко рассказывать, что уже пять лет ждет возможности получить новое сердце. «Я соглашусь хоть завтра, если мне представится такой случай», — сказал он. «Я могу стать новым человеком, я могу жить нормальной жизнью вместо вот этого». Итак, довольно нервные дебаты закончились порцией отрезвляющей реальности.
1968-й обещал стать самым громким годом в истории кардиохирургии. Все вдруг кинулись проводить операции по пересадке сердца. Как заметил Адриан Кантровиц в специальном выпуске «Американского кардиологического журнала»: «Крайне необычно, что новая хирургическая процедура, экспериментальная по своей природе, была так быстро принята в клиническую практику столь многими разными центрами по всему миру». К концу октября было проведено в общей сложности более шестидесяти операций в Индии, Венесуэле и Чехословакии, а также в ведущих медицинских центрах Америки и Европы. Многие из них вообще не следовало бы проводить, так как за них брались хирурги с минимальными знаниями о процедуре, работавшие в больницах, где не знали почти ничего про сложную проблему отторжения. Как заметил выдающийся американский хирург Лайман Брюэр, эта операция стала статусной, и ее стремился сделать всякий, кто хотел добиться известности.
Одним из самых продуктивных среди первых трансплантологов был Дентон Кули, открыто признавший свое сожаление по поводу того, что не стал первым. Узнав про операцию Барнарда, он отправил ему поздравительную телеграмму, в которой, между прочим, заметил, что и он вскоре будет докладывать о своих первых ста операциях. Первую, однако, он сделал лишь в мае — его пациентом был 47-летний бухгалтер. Дела шли довольно неплохо, пока полгода спустя не начался процесс отторжения. Повторная пересадка также не увенчалась успехом, и пациент вскоре умер. У Кули — который гордился своей скоростью и точностью — уходило всего три часа на операцию, Барнарду на это понадобилось восемь. Он был опьянен последовавшим общественным признанием и признавался одному из коллег, что смаковал тот факт, что публика воспринимает его «суперхирургом». «В один миг, — сказал он, — хирург становится некоего рода божеством!» К концу года Кули провел восемнадцать операций, в том числе пересадку сердца двухмесячной девочке. В живых, однако, оставались лишь шестеро из его пациентов, и проживший дольше всех умер через год с небольшим после пересадки.
Если эти результаты были не особо впечатляющими, то общая картина обнадеживала еще меньше: в ходе проведенного в 1968 году исследования было выяснено, что менее половины из шестидесяти пяти пациентов, кому за предшествовавший год пересадили сердце, были все еще живы. Первые результаты оказались настолько плачевными, что от идеи пересадки человеческого сердца могли вскоре и вовсе отказаться, если бы не призрачный луч надежды — второй пациент Кристиана Барнарда, бывший стоматолог по имени Филип Блайберг, прожил с пересаженным сердцем более девятнадцати месяцев. После длительной и тяжелой реабилитации он стал первым пациентом, который смог покинуть пределы больницы, перед этим получив невиданную возможность — он смог подержать в руках свое собственное мертвое сердце. Этому эпизоду был посвящен заголовок его книги «Рассматривая собственное сердце», в которой он рассказал, каким удивлением для него стало получение мировой известности. Каждый день его квартиру наводняли букеты цветов, а он получал бесконечные предложения выступить с речью и появиться на телевидении. Мировая общественность постепенно стала узнавать, что большинство пациентов после трансплантации жили в больнице, всего несколько, довольно несчастных, недель. Но фотографии этого жизнерадостного мужчины из Южной Африки — то в спортивном пиджаке регбийного клуба, то плавающим в море — давали надежду, что в один прекрасный день операции по пересадке сердца все же оправдают завышенные ожидания общественности.
Наряду с появившимися сомнениями по поводу пользы от операции выражалось и растущее все больше беспокойство насчет этической стороны дела. Особенно остро стоял вопрос по поводу статуса донора. Сердце было пригодно для пересадки только в случае, если изымалось из тела донора вскоре после того, как переставало биться. Хирурги сразу же поняли, что идеальным донором был бы молодой человек, перенесший некую смертельную травму мозга. В молодом организме внутренние органы с большей вероятностью оказались бы здоровыми, а травма мозга, как правило, исключала повреждение сердца. Было еще одно преимущество, которое, однако, порождало целую вереницу этических проблем. Современные медицинские технологии (искусственная вентиляция легких, например) позволяли какое-то время поддерживать сердцебиение даже при самых сильных повреждениях мозга. Таким образом, потенциального донора можно было бы оставить подключенным к аппаратам жизнеобеспечения, пока хирурги не будут готовы к проведению пересадки. Но тогда как быть? Можно ли считать такого пациента мертвым? Или он все же живой? К 1960-м годам для многих хирургов отсутствие мозговой активности было достаточно убедительным признаком наступления смерти, однако среди общественности было широко распространено мнение, будто человек, у которого все еще бьется сердце, жив. Даже в случае констатации смерти мозга пациента было не совсем понятно, как лучше поступать с точки зрения морали: доставать из тела все еще бьющееся сердце или же предварительно выключать аппарат искусственной вентиляции легких, чтобы оно сначала остановилось?
Хуже того, закон не поспевал за последними достижениями медицины. В 1963 году на парня из Ньюкасла было совершено нападение, он получил смертельную травму головы. Когда он перестал дышать, его подключили к аппарату искусственной вентиляции легких, и его жена, которой сказали, что состояние безнадежное, дала врачам разрешение отключить приборы жизнеобеспечения и взять у ее мужа почку для пересадки. Человека, напавшего на юношу, арестовали, однако осудить его за убийство не получилось: суд постановил, что жертва умерла от рук врачей, которые отключили аппарат искусственной вентиляции легких, и обвиняемый получил срок лишь за нанесение тяжких телесных повреждений.
С похожей проблемой в мае 1968 года столкнулся и Дональд Росс после того, как провел операцию по пересадке сердца — первую в Британии и десятую по счету в мире. Пресса проявила к этому событию огромнейший интерес, и на передовице многих газет появились фотографии Росса и его коллег, сияющих от радости, стоя на пороге Национального кардиологического центра Великобритании. Вместе с тем освещалось произошедшее не совсем однозначно. Так, «Таймс» напечатал написанную медицинским корреспондентом статью скептического характера — «Пересадка сердца в Британии, возможно, произошла слишком рано». В «Гардиан» процитировали кардиолога-консультанта (консультант — старшая врачебная должность в больничной иерархии в Великобритании. —