Дераддер так и не пришел в сознание и умер пять дней спустя от обширного разрыва легкого. Хотя Дебейки и не стремился к огласке, широкое внимание СМИ к его операции вызвало у его коллег раздражение. Одним из тех, кто неодобрительно на это отреагировал, был Эдриан Кантровиц, заметивший: «Мы делаем все совсем не так, как доктор Дебейки, — телевизионные камеры и все дела». У него были веские основания возмущаться, так два с половиной месяца до этого он провел похожую операцию с использованием ЛВЖС собственной разработки. Его прибор был устроен проще, чем у Дебейки, и представлял собой U-образную пластиковую трубку, которая вставлялась поперек дуги аорты и управлялась сжатым воздухом. Другим ее достоинством было отсутствие клапанов, благодаря чему ее можно было использовать лишь время от времени или вовсе отключить, не переживая насчет опасности формирования тромбов. Первый пациент умер в течение суток, однако вторая, прооперированная в мае женщина вернулась в сознание и, казалось, пошла на поправку, но внезапный инсульт, случившийся через две недели, не дал ей выжить.
Во время лечения этой женщины Кантровиц сделал одно примечательное наблюдение. В какой-то момент насос отключили, чтобы проверить, сможет ли ее сердце самостоятельно справиться с кровообращением, и два часа спустя у нее были все симптомы застойной сердечной недостаточности — она была полностью дезориентирована и с большим трудом дышала. Стоило, однако, снова запустить ЛВЖС, как дыхание моментально нормализовалось, пациентка пришла в себя и стала отдавать отчет о происходящем вокруг. Кантровиц пришел к выводу, что с помощью менее инвазивного временного устройства вспомогательного кровообращения можно будет помочь пациентам во время периодов угнетения сердечной деятельности. Он решил подойти к проблеме совершенно иначе, опираясь на исследования, которые он начал проводить более чем за 10 лет до этого.
В начале 1950-х годов Кантровиц работал в лаборатории Карла Виггерса, физиолога, известного изучением сердечного цикла — то есть тем, что происходит внутри сердца, пока оно совершает всего лишь один удар. Особенный интерес у него вызывала коронарная перфузия — кровоток через артерии, питающие сердечную мышцу. Когда сердце сокращается (систола), артерии внутри миокарда перекручиваются и сжимаются из-за высокого давления в желудочках, и кровь направляется обратно в аорту. Таким образом, большая часть перфузии происходит во время диастолы — паузы между двумя сокращениями сердца, — когда сосуды расслаблены. Чтобы подробнее изучить эту последовательность действий, Кантровиц заручился помощью своего брата Артура, выдающегося физика, и после тщательного исследования замысловатого течения крови в ходе сердечного цикла они пришли к заключению, что улучшить состояние пациентов с сердечной недостаточностью можно, направляя в коронарные артерии дополнительную кровь непосредственно во время диастолы.
Их попытки реализовать эту идею ни к чему не привели, однако другим повезло больше, в частности Дуайту Харкену, который использовал внешний мотор, чтобы откачивать кровь из аорты во время систолы и направлять ее обратно во время диастолы. Он назвал эту методику контрпульсацией, потому что она приводила к появлению вторичного пульса в промежутке между ударами сердца. Улучшить коронарную перфузию с помощью этого метода действительно удалось, однако он приводил к существенным повреждениям эритроцитов, что было неприемлемо. Другая, более многообещающая идея заключалась в том, чтобы вставить в артерию шеи или груди катетер, протянуть его вниз прямо до аортального клапана, разместив напротив устья коронарных артерий. На конце катетера располагался крошечный надувной шар из латекса, который накачивался углекислым газом. Прикрепленная к электрокардиографу специальная схема синхронизировала момент надувания воздушного шарика с диастолой, чтобы кровь проталкивалась в коронарные артерии именно в этот момент. Исследованием этого подхода занимались несколько людей, в том числе и Уильям Кольф, однако никому не удавалось добиться удовлетворительных результатов, пока Эдриан Кантровиц не усовершенствовал методику и не стал использовать вместо углекислого газа гелий, который быстрее проходил по узкому катетеру, а вместо латексного шарика более плотный из полиуретана, который не растягивался так сильно и не перекрывал аорту.
После успешных опытов на собаках Кантровиц 29 июня 1967 года впервые опробовал свой прибор в клинических целях. Его пациентом была 45-летняя женщина с диабетом, которую доставили в больницу утром того же дня после обширного инфаркта. Она была мертвенно-бледной, ее кожа была холодной и липкой, а сердце работало настолько плохо, что невозможно было нащупать пульс. Заключив, что прогноз в ее случае почти безнадежный, Кантровиц решил использовать свой баллон-насос. Он ввел катетер через бедренную артерию и провел его через аорту, пока шарик не оказался прямо над сердцем. Следующие семь часов шарик надувался в промежутках между ударами сердца, проталкивая в коронарные артерии дополнительные порции крови. Периодически насос выключали, чтобы проверить состояние сердца пациентки. Первые восемь раз это приводило к тому, что состояние женщины снова ухудшалось, и насос приходилось опять включать. На девятый раз, однако, обнаружились явные признаки того, что ей стало лучше. Кровяное давление постепенно поднялось до нужных показателей, а лицо снова налилось краской. После трехмесячного лечения женщина чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы выписаться из больницы домой. Единственным напоминанием о ее проблеме была теперь лишь небольшая хромота, вызванная сделанным на бедре разрезом, но в целом ее здоровье не вызывало совершенно никаких опасений. Судя по всему, она жила бы довольно долго, если бы полтора года спустя не погибла в автомобильной аварии.
Вскоре баллон-насос Кантровица доказал свою пользу — более того, это устройство и по сей день играет незаменимую роль в лечении пациентов, чье сердце не в состоянии самостоятельно справляться с кровоснабжением организма. При повреждении миокарда, как правило, наступает так называемый кардиогенный шок, при котором сердечный выброс значительно падает и основные внутренние органы перестают получать необходимое им количество кислорода. Кардиогенный шок особенно опасен из-за той реакции, которую выдает на него организм, — он всячески пытается компенсировать проблему, однако в результате только усугубляет изначальную сердечную недостаточность. Без должного вмешательства состояние пациента постепенно все больше ухудшается, пока сердце не останавливается и он не умирает. Баллон-насос, как правило, помогает разорвать этот замкнутый круг, увеличивая сердечный выброс до сорока процентов и значительно повышая шансы пациента на выздоровление. Вместе с тем это лишь экстренная мера, которую можно применять непродолжительное время: для хронических проблем необходимо другое, гораздо более долгосрочное решение — либо ВЖС, либо искусственное сердце.
Важнейший рубеж был преодолен в августе 1968 года, когда Майкл Дебейки использовал свою ЛВЖС для лечения 16-летней мексиканки по имени Эсперанса дель Валль Васкез — она работала косметологом, и ее недолгая жизнь была омрачена ревматической болезнью сердца. Когда Эсперансу привезли в больницу, чтобы заменить митральный клапан, у девушки уже развилась тяжелая сердечная недостаточность. Операция была связана с огромнейшим риском, и Дебейки не удивился, когда пациентку не удалось отсоединить от аппарата искусственного кровообращения. Тогда ее подсоединили к ЛВЖС, и ее оказалось достаточно, чтобы девушка продержалась следующие четыре дня, пока ее сердечная мышца не окрепла достаточно, чтобы самостоятельно поддерживать кровообращение. На снимке, сделанном вскоре после операции, запечатлена сидящая на кровати, улыбающаяся во весь рот пациентка, а на выходящих из ее тела пластиковых трубках болтается пластиковый насос размером с грейпфрут. Эсперанса стала первым пациентом, полностью поправившимся после применения ЛВЖС, и событие это сулило огромные перспективы для дальнейших достижений в данной области.
В своем решении отдать приоритет развитию ЛВЖС Дебейки исходил сугубо из практических соображений, однако это получило одобрение не у всех его коллег. Так, Доминго Лиотта за шесть лет до упомянутых событий пришел к нему в лабораторию в надежде, что скоро увидит один из своих прототипов уже работающим в груди какого-нибудь пациента, но был расстроен, увидев, что его проект фактически ушел на второй план. Позже, в 1968 году, он встретился с Дебейки, чтобы выразить свое недовольство, однако покинул его кабинет с ощущением, что тому до него просто нет дела. Дальнейшие действия Лиотта могут показаться не очень красивыми, а то и вовсе настоящей подлостью — он договорился о встрече с Дентоном Кули.
Отношения между Дебейки и Кули никогда не были особо теплыми, однако к концу 1960-х годов они охладели окончательно. После десяти лет совместной работы в Методистской больнице их сотрудничеству, еще в 1962 году, пришел конец — Кули ушел тогда в больницу Святого Луки, находившуюся в нескольких сотнях метров от Методистской, но при этом остался в штате медицинского колледжа Бэйлорского университета, в котором Дебейки заведовал кафедрой хирургии. То, что началось как столкновение двух сильных эго, с рассветом эры трансплантологии превратилось в обоюдную неприязнь. Кули был первым хирургом в Хьюстоне, повторившим достижение Кристиана Барнарда, и в мае 1968 года в течение нескольких дней он провел три пересадки сердца. Дебейки, привыкший быть осмотрительным и действовать по отработанной схеме, никогда бы не стал применять на практике новый метод, не протестировав его должным образом в лаборатории. Он был твердо убежден, что Кули занялся этим слишком рано, не проделав необходимой подготовительной работы. К тому времени, как Дебейки в августе сделал только первую пересадку, на счету Кули их было уже одиннадцать. Не помогал делу и тот факт, что фотогеничный Кули внезапно стал самым известным лицом американской хирургии — поистине ученик затмил своего учителя.