Он провел меня своим спектаклем из учебника для первокурсников.
– Идемте, коллеги! Идемте! – выпроваживал сотрудников медблока Воеводин.
Проходя мимо меня, он шепнул, извиняясь:
– Я не знал, Кира. Клянусь, я не знал, что он… имитирует приступ…
Когда дверь закрылась и мы с Камилем остались одни, я не удержалась от пошлой фразочки в стиле Максима:
– Что еще ты имитируешь? Любовь и оргазмы? Поэтому развелся сразу после медового месяца?
– Я узнал, где папка с делом о Ракиуре. Узнал, что ее уничтожили. Ты обещала прекратить допросы и уйти из бюро. Вот как надо было читать главу пять.
– Шесть. У тебя амнезия?
– Не важно. Теперь уходи. Переводись, увольняйся, только исчезни с глаз моих.
Я только хмыкнула:
– Твою казнь, Камиль, перенесли, а не отменили. Разгадай-ка ты теперь мою метафору.
– Мне нет до тебя и твоих метафор никакого дела.
– Тот, кто сделал с тобой все это, Камиль, он придурок, – решила прекратить я наше сражение.
– Он?
– Она… – улыбнулась я, наконец-то все понимая, – ну конечно, она! Ты выпотрошен. Ты мертвее, чем труп. Совсем пустой. Знаешь, я на самом деле сама не хочу больше с тобой работать. Такими, как мы, напарники быть не должны.
– Ты могла быть какой угодно, Кира. И была бы… терпимой. Но ты почему-то…
– Знаю, знаю… со странным ухом, которое тебе покоя не дает. Хоть не пялишься мне в висок, а то я бы решила, ты мечтаешь повторить на мне свой шрам.
– Думаешь, я мечтаю всадить тебе в голову свинцовую пулю?
Алла внутри меня мечтательно вздохнула: «Он всадит… но это будет не пуля, дорогая, Кирочка!»
– Сегодня ты второй на очереди, кто собирается что-то там в меня всадить. То палку в рот, то пулю в череп. А на свидание в кафе уже не приглашают? – усмехнулась я, и он резко отвел взгляд, а я только обрадовалась, что мы можем говорить как нормальные.
Я смотрела в глаза Алле, стреляя ей в сердце. Простреленные насквозь и выжившие люди удивляли меня не больше, чем те, что перенесли операцию по удалению гланд.
– Она… Любовь. Всегда и во всем виновата только любовь. Как я могла тупить так долго, не понимая этого?
– Ты и сейчас не понимаешь, что говоришь. Есть много чего важнее…
– Нет, Камиль. Ничего важнее нет. Ради нее, из-за нее, ей назло – одна причина. Всему. Всегда.
– Ошибаешься, Журавлева.
– Не в этот раз. Твой шрам не от пули. Его оставил осколок твоего разбитого сердца, отскочивший ввысь.
Делая шаг, Камиль прижался ко мне, перечисляя:
– Посттравматическая эпилепсия, острый респираторный дистресс-синдром, мидриаз зрачка с расфокусировкой зрения. Ну да, всего лишь осколок моего сердца.
– Мидриаз ни при чем. Ты смотришь на всех, кроме меня. Даже сейчас, разыгрывая главу шесть, ты смотришь на меня через силу. Через боль… воспоминания.
– Потому что рад, что больше тебя не увижу.
– И не будешь скучать? – сделала я вид, что заправляю прядку за ухо с компрессом. – По моей ушной раковине, не по мне!
– Буду. По тебе и твоему уху с черешней, – удивил он меня ответом, которого мне пришлось дожидаться больше минуты. – В тебе что-то есть. Воеводин понял сразу.
– Умный он, не то что мы. Вместо того чтобы помочь семьям шестерых погибших обрести покой, зациклились на Ракиуре. Ты должен быть счастливее, чем я, потому что не убийца, а мученик. Стреляли в тебя, а не ты. Я читала, что от пулевого в голову выживают менее девяноста двух процентов. Тебе дали столько новых рассветов, а ты по утрам видишь только солнечного радиоактивного зайчика.
– Какого?
– А говорил, что читал мое дело, – улыбнулась я и, быстро ему кивнув, вышла из кабинета.
На крыльце, закончив ритуал с зажиганием свечи с синим пламенем в стеклянном фонарике, ко мне подошел Воеводин. Он посмотрел в небо. Пусть оно было затянуто тугой завесой грозовых облаков, он все равно смотрел на него с наслаждением. Теперь я знала: когда веер морщин бежит от его век вниз к щекам, под седыми пышными усами губы расплываются в улыбке.
Некоторые родители не смотрят так на своих нашкодивших детей, как Воеводин любовался звездным куполом, пусть и видел одни тучи.
Он улыбнулся и сейчас, заметив в проблесках нашей с Камилем грозы звездное небо.
Продолжая задирать голову, Воеводин спросил:
– «Психология криминалиста», глава шесть? И что, помогла тебе миниатюра?
– Пришлось сыграть ее в два акта. Первую, подставную, – в его кабинете, и продолжение – в вашем.
– Камиль думал, что имитирует для тебя, но ты все сымитировала первой. Отличная работа, Кира. Отличная.
Я смущенно отвела глаза.
– Вы правда сожгли папку про Ракиуру?
– Да, – ответил он, перестав смотреть в купол ночи. – Ракиура как звезды, вон там, за тучами. Никто их не видит, они просто есть.
– Камиль хотел узнать про папку и прогнать меня. Он своего добился.
– Но все было спектаклем. Тебе не требуется переходить в другой отдел.
– Так будет правильно, Семен Михайлович. Камиль и я… мы не можем быть напарниками. Я не доверяю ему, он еле меня терпит. Как мы прикроем друг друга, если придется?
– Кира…
– Нет, не надо. Не говорите ничего. Разгадаю я его или нет… Камиль прав. Мне бы подобрать ключи к себе самой.
Следователь вздохнул, протирая носовым платком стекла круглых очков, что висели поверх его пиджака на цепочке:
– Так уж получилось, Кира, что ты – это ты, а Камиль пережил саму смерть на том острове, но…
– …так сложились звезды.
Воеводин выдохнул, раздувая щеки:
– Как дотянуться до звезды?
– Никак.
Я начинала сводить слова Воеводина и поведение Камиля вместе.
– Повезло, что та девушка на Ракиуре промазала мимо всего важного в голове Камиля. Отделался тиком.
– Та девушка сделала то, что хотела. Она выстрелила именно так – правильно, чтобы Камиль не умер.
– Это же один случай на миллиард… как можно просчитать такое?!
– Как и падающая в руки звезда. Одна на миллиард. Представь, она прижимает дуло к его виску и стреляет. Это последнее, что он помнит и видит. Ее и пистолет.
– Понятно, за что он ненавидит любовь. В деле было про акупунктуру. Это что такое? Зашифрованное название нового оружия?
– Нет, название старого боя, зародившегося на Востоке.
– Какого?
– Речь про акилари. Давно забытый вид боевого искусства. Практика причинения боли или убийство с помощью ударов пальцами по определенным точкам. В такое больше никто не верит, потому слово «акилари» заменили словом «акупунктура».
– Убийство пальцами? – с трудом представляла я, что такое возможно.
– По древней легенде, удары по определенным точкам могли даже воскресить. Главное, успеть их нанести. Меньше чем за секунду. Но расположены они так, что это невозможно. Люди не двигаются на таких скоростях.
Все, что мне оставалось, – не сыпать новыми вопросами, а вспомнить слова Воеводина о вере.
– Поэтому я уничтожил папку. Звезды сами решат, когда и к кому в руки сорваться. Нет смысла ловить их сачком, Кира, сетью или хоть галактической паутиной.
Мне стало неуютно, как только Воеводин заговорил про паутину. Вспомнила рисунок на сером пыльном стекле, сделанный Камилем.
– Я не переведу тебя в другой отдел. Я переведу Камиля. Завтра поезжай по меткам с карты. Осмотрись. Сделай выводы.
Я кивнула.
– Кира? Твой самокат, – напомнил Воеводин, когда я направилась не в сторону аллеи, ведущей к дороге, а распахнула низкую калитку к тропе, что поворачивала за особняк.
– Вы видели? Светлячки на лужайке, вон там… волшебно, да? – вытянула я руку. – Как звезды на траве. Смотрите! Вон их сколько! Целое море!
– Целое небо… – улыбнулся Воеводин.
– Семен Михайлович, – перепрыгнула я узкий заборчик обратно, придерживая ту самую заказанную Максимом длинную воздушную белую юбку, – пленки… как продвигается работа?
– Медленно, Кира, но результат будет. Они не безнадежны, – метнулся его взгляд по моему скособочившемуся кулону, – а теперь беги в звездное небо, Кира, но, – поправил он шляпу с узкими полями, одарив меня коротким поклоном, – недалеко. Собирается дождь. И прольется он очень скоро.
Неумело я кивнула в ответ, врываясь в хмурь светлячковой ночи. Насекомые с подсвеченными золотыми и изумрудными брюшками вспархивали надо мной, образуя водовороты света в фиолетовых сумерках. Разбежавшись по траве, я сделала пару гимнастических элементов. Сноровку я еще не растеряла и растяжку тоже, но потеряла карандаши, что удерживали пучок.
Когда, выпрямив колени, я встала на носки своих кед и поднялась с прогнутой спиной резко вверх, взмахивая копной длинных волос, что напитались вечерней росой, с прядей унеслась в небо мелкая морось.
Рассмеявшись, я повторила элемент дважды, пока на третий раз не ощутила, что вся вода вернулась на меня обратно.
Голова чуточку кружилась от давно забытых перегрузок.
– Дождь! – протирала я глаза, когда и черные мушки, и светляки, и дождь смешались в чернильное пятно. Резко развернувшись, не сделав и шага, я врезалась в стену. – Ай! – рикошетом швырнуло меня обратно, и чьи-то руки успели остановить вот-вот случившееся бы падение на скользком газоне.
Руки в латексе.
– Камиль? Ты чего? Вышел подышать ароматом свежескошенной травы?
– Я что, вегетарианец-каннибал? Трава не пахнет, она применяет защитный механизм, выпуская летучие соединения ГЛВ. Все равно что стадион людей орал бы, когда им ноги и руки пообрубали газонокосилкой. Вот что ты вдыхаешь.
Я скривилась, словно меня тошнит, представляя аромат скошенных ног, но Алла во мне зааплодировала аллегориям Камиля.
– Ты вообще не романтик. Как только угораздило жениться?
– Брак изобрели, когда потолок выживаемости был тридцать лет.
– А про светлячков какую гадость скажешь?
– Про жуков-лампирид? Думаешь, в них свет звезды? Вот и нет. Светится мочевая кислота внутри их кишок, подавая защитные, половые и агрессивные сигналы.