– И была бы права, – улыбнулась я. – Если б мы могли, как она… мы бы не были одиноки.
– Максим тебя простит. Я уверен, – добавил нам кипятка Камиль и разломил пополам шоколадку, – его отрезанным пальцем не отпугнешь.
– Это отпугнуло меня, Камиль. Я напала на него, напала на тебя. Мы жуем пополам еду и пьем по очереди из одного стакана, но сколько так может длиться? Так жить не получится. И потом, не забывай, что стало с моей мамой и с Владиславой. Шок стимулировал врожденную шизу… ну или что там. И со мной будет так же… я свихнусь, как они… я начну жарить аквариумных рыбок.
– Воронцова в клинике?
Я кивнула:
– Максим рассказал. Она молчит. Ни звука не произнесла с той ночи. Пишет картины. И на всех лицо ее дочери. Вопрос, Камиль: тяпки мне закупать или кисточки?
– С точки зрения наследственности – тяпки, – честно ответил он, – шансы перенять это как шансы встретить на улице динозавра. Пятьдесят на пятьдесят.
– А часто ли ты встречал тирекса в булочной?
Когда в лагере стихло, мы вернулись к арке. По земле волочились страховочные тросы. Где-то внутри шастала команда сталкеров, не выпустившая еще ни одной ракеты, и, переглянувшись, мы с Камилем шагнули внутрь.
– Поджигай, – протянула я свечу, и Камиль зажег наши обе. – Идем.
– Куда? Есть план?
– Прямо, до первого поворота. Больше пока некуда.
Свечи горели десять минут, когда мы оказались на первой развилке.
– Дальше?
– Думаю.
Я прижалась полыхающим лбом к ледяной стене, высотой в тридцать метров, приятно охлаждая голову. Как недавно лопнули капилляры у меня в глазах, так где-то под ледяной гладью вспыхнули алые дорожки, похожие на тонкие длинные корешки, стоило приблизить к ним пламя свечи.
– Камиль… тут что-то есть во льду… что-то алое.
Мы разошлись в противоположные стороны и принялись двигать свечами вверх и вниз.
– «Заходи ко мне без страха», – повторила я, – Камиль! Сюда! Ты видишь? Нити подо льдом…
– Это выглядит как пурпура вибекс – полоски капиллярных кровоизлияний. Так произошло с твоими зрачками перед тем, как… твой Стив напал на меня.
Я мысленно подвела промежуточный итог:
– У меня Стив, а у тебя Анна, у которой мое лицо. Почему она выглядит так же, как я? Ты не думал?
– Над этим феноменом подумаю после того, как решим феномен Аллы.
Он молчал, а свечи прогорали.
– Идем! – махнула свечой. – Это какой-то пигмент во льду, который светится от огня.
Воск капал по коже, но я не чувствовала боли. Следуя за пятнами алого пурпура, мы с Камилем свернули бессчетное количество раз, и уже ни один из нас не нашел бы обратной дороги. Когда огарок свечи коснулся кончиков пальцев, наша путеводная алая нить метнулась вверх.
– Куда дальше? – уставилась я на стену.
– Вверх, судя по направляющей.
– По стене? Она тридцать метров в высоту.
– Для этого пригодятся ледорубы и винтовые болты. – Блеснули в ледовом зазеркалье колюще-режущие предметы, и у меня похолодели пальцы.
Что-то внутри шелохнулось тем неприятным воспоминанием, какое осталось после бала и после разборок с Камилем за гаражами. Сестры… брызги крови… нож в моей руке… осколок битого стекла.
– Кира…Кир? – встряхнул он меня за рукав. – Опять?
– Нет… но… ими я тоже смогу разрубить тебе сонную артерию.
– Придумай себе свою мечту. Про артерию уже занята, – сунул он мне в руки ледорубы. – Замахиваешься, втыкаешь в лед, потом бьешь ногой на той же стороне, где маховая рука. Замах и удар второй рукой, нога. Ты мало весишь. Легко заберешься.
– Я вообще-то хоккеистка в прошлом и чуть-чуть фигуристка. Я всегда любила лед.
– Видел.
– Что?
– Запись выступления. Под скрипку. Это было очень… технически сложно.
– Иногда мне кажется, я все еще вращаюсь в том прыжке, готовая упасть.
– Так и будет.
– Типа, я грохнусь?
– По всем законам физики – да.
– Ну спасибо, Камиль!
– В исключительных случаях от тебя зависит только, куда именно ты грохнешься.
Я закрепила ремни ледорубов вокруг запястий, где недавно были стяжки. Кожа заныла, но я не подавала вида. Что будет со склеенной хирургическим клеем спиной и зашитой рукой, когда придется подтягиваться?
Надеюсь, я не развалюсь на зигзаги.
– Стой, – повернул меня к себе Камиль за плечи.
– Мы что-то забыли?
– Тебе сейчас нужно это.
Вытянув руки, он молниеносно надавил мне на три точки: в лоб, ключицу и кончик среднего пальца. Тут же перестало дергать швы, перестало тянуть спину и даже самые старые раны на запястьях больше не беспокоили.
– Запатентуй эту обезболку!
– Это знание уже принадлежало людям, но было утеряно. Эффект продлится час. Потом боль вернется.
– Лучше пусть ноет тело, чем душа.
– Согласен.
Камиль опережал меня на половину корпуса, двигаясь справа.
– Вниз не смотри, – подсказывал он, когда я зависла на середине стены, представляя, что будет, если сорваться.
– Это стена на меня смотрит, а не я на нее, – подтянулась я на ледорубах дважды и сравнялась с ним.
– Не спеши, экономь силы.
Как только он сказал это, под ногой рассыпался в крошку лед, и я повисла на двух ледорубах.
– Ноги! Бей ногами в стену!
Ударив, я перенесла вес тела на колени и снова приступила к подъему. Из-под лезвий сыпалась ледяная труха, исчезая в темноте. Мы использовали фонарики, ведь держать свечи было невозможно, и только на выступе, закрепив страховочные веревки в болтах, я ударила спичками и подожгла два фитиля, когда мы достигли вершины.
– Камиль, – только и смогла выговорить я, – это оно… мы нашли кып-кыһыл.
Глава 19Кып-кыһыл
Два огонька свечи озарили красным ледяной мост, в который превратились красные корневища, что привели нас сюда. Плоская поверхность петляла между деревьев, повторяя изгибы лабиринта, поэтому никак иначе ее было не рассмотреть, только с высоты и с одной-единственной точки.
– Пойдем, – торопила я Камиля, – быстрее!
Мост был шириной в метр, с обеих сторон обрываясь в ледяные тридцатиметровые стены.
На ледоступах идти получалось довольно уверенно. Новые свечи прогорели наполовину, когда мы нашли то, что выстроили зодчие по завещанию Аллы. Ледяной мост поднимался перилами, внутри которых проступали орнаменты гигантских стрекоз, птиц и экзотических растений. Вся эта флора и фауна топорщилась изо льда, филигранно вырезанная, детально проработанная. Я узнавала вокруг растения, что Алла выращивала в оранжерее. Конечно, встретилась нам и Пуйя Раймонда, хорошо, что не в натуральную величину.
Когда мы почти миновали мост, я увидела выгравированных по льду серого журавля с распахнутыми крыльями и паука внутри паутины. Они были огромными. Птица и членистоногое нависали над нами с Камилем то ли в танце, то ли в борьбе, а за ними простиралось тончайшее ледяное кружево.
Казалось, дунешь, и оно растворится, нагретое теплым дыханием.
– Паутина, – протянул Камиль руку, – она преграждает путь с моста.
– Здесь никого раньше не было… паутину не обойти.
Приблизившись, я выдохнула в центр паутины пар. Словно сахар, льдинки размером с волосок рухнули каплями слез в центр моих ладоней, освобождая нам с Камилем проход.
– Пахнет… – поднесла я пектиновую талую воду к носу, – геранью.
Спустившись с моста, мы оказались на широкой устойчивой поверхности размером с ледовый каток.
– Искусственный, – прикоснулась я к полу и сбросила ледоступы.
Разбежавшись, поехала на ногах вперед, прямо к постройке, светящейся в центре алым. По бокам возвышались статуи, из глаз которых текли слезы в форме цветов. За спинами – распахнутые крылья, под ногами – кактусы, на иглах которых расселись канарейки и летучие мыши.
Мне было все здесь знакомо. Каждый знак, каждый символ, каждый элемент – ничто не было лишним. Ворвавшись внутрь ледяного склепа, я наконец-то была готова увидеть то, к чему меня привела шифровка, вышитая на юбках Аллы, и ключ с ошейника Гекаты.
– Кира, ничего не трогай! Тут могут быть улики!
Я посмотрела на Камиля так, словно он сказал, что преступник оставил на месте преступления отпечатки, ДНК, признание, оружие убийства, а заодно и самого себя в наручниках.
– Понял. Это Алла. Здесь ничего не будет.
Мы шли к единственному предмету, что видели перед собой.
– Колба? – обозвал ее Камиль.
– Это ваза, Камиль. Для цветов.
– Ладно, колба для растений. Что в ней?
Вытянув руку Камиль, достал несколько пшеничных колосьев. Стебли у них были золотистыми, а верхушки кроваво-красными, огромными и пушистыми.
– Сколько их? – спросила я, уже зная ответ.
– Восемь, – отозвался он, – столько жертв токсина, если считать с Огоньковой. Она выжила благодаря счастливому случаю. Потому что корона оказалась ей велика.
– Пакет, – прошептала я, а потом выкрикнула: – Пакет для улик! Убери их! Быстрее! Спрячь! – закрыла рот и нос рукавом. – Не дыши, Камиль! Не вдыхай запах!
Камиль спешно запихнул колосья в пакет для улик, туго его затягивая.
Я убрала от лица руку. И так уже надышались, чего теперь закрываться.
Что-то не давало мне покоя. Я все ходила и ходила туда-обратно мимо ледяного подиума длиной с человеческое тело, но вместо тела Аллы здесь был только букет красной пшеницы.
– Хлеб… она предложила мне каравай… – произнесла я. – Алла рассказывала про юбки… В первый день она угостила меня караваем. Я подумала еще, во дает! Эта девушка хлеб сама печет! Морозостойкая пшеница, Камиль! Она говорила, что вывела сорт морозостойкой пшеницы, которая растет из-под снега… И у нее алые колосья, как ее волосы… Цвет волос у Аллы был пшеничный, а кончики алые…
Я закрыла рот руками:
– Я знаю, как токсин попал в нас. Кажется, я все поняла, Камиль. Я все поняла… Камиль? Я знаю, кто убийца… Камиль… Ты где?
Обернувшись на тишину из-за спины, удивленная, что Камиль не впечатлен моими догадками и ничего не переспрашивает, еле-еле я успела увернуться от удара в лицо ледорубом. После него последовал второй, потом третий. Я побежала, пока зигзагоподобный нож не порвал меня на две половинки на манер фотографий, порезанных мамой.