Он робко кивнул, и я быстро добавила:
– Но сейчас ты нападешь на меня, потому что захочешь.
Какой смысл танцевать журавлиные танцы? На моем тату теперь красуется птица с отрубленным и пришитым крылом. Такой за эти полгода стажировки стала и я – изрезанной, подшитой, изорванной зигзагом. Все шло как нужно. По плану моей карты спасения, которую я нарисую себе сама.
– Пора раскрыть карты, Смирнов. Пора закончить партию.
– Карты? Ты про какие, я уже не понимаю. Про карты смерти?
Стуча каблуками, делая медленные шаги, я приблизилась к нему. После того как его выписали спустя сутки, Камиль вернулся в Москву. За последние два дня он привел себя в порядок, побрился и подстриг волосы, но ни разу мне не позвонил. То, что в его мозгу все еще мог находиться токсин с колосьев, было мне на руку. Ведь я пошла с козырей, с главы шесть того самого учебника, который никто, кроме меня, кажется, не читал между строк.
– Пожалуй, я пойду с козырей. Так до тебя дойдет быстрее.
Достав из кармана брюк фотографию, выпавшую из учебника, я протянула ее Камилю, не сводя с него взгляда:
– На снимке Мария Зябликова. Твоя бывшая жена – Мария, исполнившая для меня роль Аллы в поместье Воронцовых. На нее оформлена сеть кафе «Вермильон». Та самая, через которую распространялся токсин. Я все знаю, Камиль.
– Что знаешь? Что все это значит?! – смял Камиль фотографию, но через мгновение попытался снова расправить снимок.
– Больше, чем ты думаешь.
Я успела сказать ему пару фраз – именно те, что произнесла в квартире Воеводина, – и Камиль тут же пришел в ярость.
Я сказала ему правду и то, что случится дальше.
Выслушав меня, Камиль взбесился, словно надышался токсином не с восьми колосьев, а с восьмисот восьмидесяти семи – по количеству истуканов острова Пасха.
– Уходи, Кира! Просто уйди! – сбросил Камиль на пол все, что попалось ему под руку на столе.
Все, кроме измятой фотографии своей жены.
– Это правда? То, что ты сказала, правда? – уставился он на снимок. – Ты знаешь… на сто процентов?! Есть доказательства?
– Да.
Камиль уже не швырялся в меня. Он не отрывал вторую руку от плеча, взорвавшегося приступом дрожи.
– Просто. Уйди. Кира. Умоляю.
– Ты криминалист или пастырь?
– Я верю сейчас только в одно… что убью тебя, Кира.
Он огибал стол не спеша. Камиль давал мне возможность уйти, но я повторяла раз за разом одно и то же.
Он произнес очень медленно:
– Если останешься… умрешь.
– Постараюсь как-нибудь выжить.
– Ты выжила из ума, Журавлева, – ходило его плечо ходуном со скоростью отбойного молотка. – Ты больная на всю голову! И все что ты сказала – ложь!
Развернувшись, я ответила:
– Хорошо, Камиль. Я уйду, но ты знаешь, в чей кабинет я направлюсь с подборкой доказательств. С информацией о том, кто оказался собственником сети кафетериев.
Когда я отвернулась к двери, в нее врезалась сброшюрованная папка.
– Стой! – приказал он. – Последний шанс! Забудь…
– Я только-только начала вспоминать… камелии. На той фотографии у тебя в квартире. Это были не розы, а… камелии. В них разгадка… она была под самым моим носом, как всегда, но я не замечала. Я и тебя не сразу рассмотрела. Тебя и Машу Зябликову.
Появившись со спины, он резко дернул меня, разворачивая. В его левой руке блеснуло лезвие скальпеля. Схватив за копну волос, Камиль резко потянул, и я откинула голову назад. Шея изогнулась дугой. Я чувствовала, как во мне пульсирует кровь, сразу под ухом, на которое Камиль смотрел безотрывно последние полгода. И лишь недавно обнаружил, что у меня есть еще и глаза.
Которыми я рассмотрела чуть больше, чем только его. Я рассмотрела… его «Камелию».
Губы Камиля что-то нашептывали – что, если он и правда решил прочитать молитву впервые в жизни? Он безотрывно смотрел в мои серые глаза, смотрел так, как ни разу за все время, что я его знала. Чувствуя в уголке глаза слезу, я моргнула, позволив ей сорваться по щеке на шею, в ту самую точку, куда, наверное, перевел теперь взгляд Камиль.
Моя слеза превратилась в отмашку стартового флага…
…или финишного?
Выпадет ли мне черная клетка флага или белая?
Я не знала, что будет дальше… Впервые в жизни у меня не было ответа.
И у Аллы в моей больной голове тоже.
Прикосновение пальцев, удар – и лезвие, скользнувшее вглубь по самую рукоять. Кожей шеи я чувствовала плотно сжатый кулак Камиля, державшийся за скальпель. Если бы я была Максимом, в голове бы родилась дурацкая пошлая аллегория.
Потом был коридор, следы моих кровавых пальцев, пробующих держаться за стену. Я с трудом стояла на ногах, но продолжала двигаться. Дергала за все ручки дверей, и одна поддалась. Та, что вела в кабинет шифровальщиков.
Сделав несколько шагов, я упала на пол, и мои кровавые ладошки ударили о стеклянную столешницу.
– Кира!? Господи, Кира…
Женя рухнул на колени возле меня. Он сорвал с себя халат и подложил мне под голову. Не зная, что делать, он водил ладонями, как шаман, словно пытался вылечить колото-резаную рану эзотерическими практиками. И позвать на помощь было некого. В такую рань еще никто не пришел.
– Кто это сделал?! Кто?!
– Ка… Камиль… – ответила я, боясь прикоснуться к лезвию.
– Почему?!
– Он… виноват… во всем. Я доказала, что… это был он. «Скорую»…
– Да, да! Сейчас! – бросился он к телефону. – Держись, тебе больно? Это же… черт, это тот самый удар… Если выдернуть нож, наступит смерть…
– Не трогай…
– Вызвал! – отбросил он мобильник.
Шея словно бы одеревенела. Я могла дышать и тихо говорить, боясь шевельнуться.
– Кира, говори, что угодно!.. Обо всем, что поможет обвинить Камиля!
– Токсин в пшенице… Сорт Аллы… назвала его… «Вермильон». Кафе «Вермильон»… означает… алый пигмент. Эти кафе… они принадлежат Марии Зябликовой…
– Кому?
– Бывшей… жене… Камиля.
– Что? Но как ты узнала?
– Нашла фотографию… в учебнике…
– «Психология криминалиста что-то там». Никогда его не читал, – сидел Женя рядом со мной на полу.
Прошло почти десять минут, а врачей все не было.
– Где «Скорая»?..
– А… «Скорая»… – провел Женя по моим волосам, успокаивая, – решил не напрягать их. Знаешь, ты так удачно раскрыла дело. Так вовремя. Так профессионально! – дружелюбно двинул он кулачком мне в плечо. – Пусть так и будет, – коснулся он мизинцем кончика рукояти скальпеля. – Камиль правильно сделал, что убил тебя. Он же псих! Он мечтал убить кого-то именно так! Вот и сделал.
– Я… жива…
– Это пока что, Кирочка! Это пока что!
Сглотнув, я приготовилась кое-что произнести, понимая главное – то же самое я сказала когда-то Камилю… Любовь – она во всем повинна, во всем добре и зле, что творится рядом.
– Ты любил ее…
– Что?..
– Господи… Женя, это ты… ты любил Аллу…
– Алла… – мечтательно выдохнул Женя, – я звал ее Яной, помнишь? Мы проводили уйму времени вместе. Она была особенной. Говорила, говорила, говорила… даже занимаясь сексом, она говорила. Я слушал, я все запомнил. У меня был паспорт жены Камиля. Она подписала контракт, обязуясь исполнять роль Аллы, а шантажировать ее ребенком – что могло быть проще? Ради деток люди способны на все. Зябликова подписала договор и превратилась в Аллу и владелицу сети кафе «Вермильон», куда я поставлял красное зерно для муки и выпечки. Я не знал, кому что доставалось. Кому булки из обычной муки, а кому из красной. Колосьев зрело немного. Лотерея! – хлопнул он в ладоши. – Игра на выживание!
– Что… в пшенице?
– Спорынья. Слышала про деревни самоубийц в средневековой Франции? О, это были мои любимые истории. Алла рассказывала, как от хлеба, зараженного спорыньей, люди вешались гроздьями на вращающихся лопастях мельницы или ныряли с крыш домов головой в ведра. Алла усилила геном спорыньи. Она даже цвет изменила. Колосья со спорыньей стали не черными, а кроваво-красными.
– Воеводин… знает про кафе…
– Он не знает, где находится поле. Пшеница растет на стенах лабиринта изо льда. Что ж, кажется, меня ждет командировка в Оймякон. А ты, ты там давай, передавай привет моей любимой. Скажи, что Таня – это несерьезно, ради пользы дела. Я буду всегда любить только мою особенную «Яну».
Я вспомнила, как за обедом Татьяна вытирала губы, размазывая помаду… ту самую, что была на чашке с кофе в подвале. Как она крутила в руках мой мобильник, рассуждая на тему, почему у меня нет парня. Скорее всего, в тот момент она ввела универсальный код взлома, который Воеводин выдал своим приближенным. Конечно, Камилю и Жене.
– Ты… похитил? Меня и… Макса?..
– Грешен, Кирочка, грешен. Ты слишком резво шла по следу. Отыскала юбки с вышивкой. Я должен был придумать поддельный ключ и сделать липовый перевод, а тебя отвлечь на поиски Максима, которого я подержал бы недельку в погребе. Он уже был в фургоне, когда твоя бабуля обнаружила настоящий ключ на хорьке. Я сразу узнал обо всем, когда ты отправила СМС Воеводину, и отдал распоряжение своим людям, которые постоянно шли по твоему следу, чтобы запереть в подвал и тебя. Устроил вам, ребята, романтичный уикенд! Татьяна – дура: оставила след помады на стакане, но и он сыграл мне на руку. Ты снова стала думать о маньяке из прошлого.
Женя сжимал и разжимал ладонь с затянувшимся шрамом, разминая ее.
– Все было ради тебя, Кирочка. Если не Янка… ну, ты поняла, то я завершу ее миссию. И с тобой наконец-то все тоже будет закончено.
Он снова коснулся кончика скальпеля.
– Не трогай…
– Не могу, моя дорогая. Не могу оставить тебя в живых. Ты следователь и сама все знаешь.
– Я не… я не…
– А? Что? – сделал он вид, что нагибается ниже, пытаясь меня расслышать. – Ты не следователь? Согласен, ты всего лишь стажер. Но могла бы стать им.
– Я не знаю… – закончила я наконец-то фразу, – я ничего не… знаю.
Я действительно не знала, как оказалась на полу, почему позволила случиться всему этому, почему рвалась сюда, желая ускориться. Ускориться куда? К моим сестрам? В зазеркалье? Что на самом деле я ищу, за кем веду охоту? Почему не могу жить по эту сторону?