– Помаду?
– Которую тебе Алла подарила!
– Но она моя… Вы и так все у меня отнимаете! – расстроилась Кира, что должна отдать снова то, что принадлежало ей.
– Мы старшие! Все всегда наше! Дай хоть подержать, пожалуйста, Кирочка! – ласково попросила Мира.
Сунув руку в карман, Кира достала тюбик и протянула Мире, и тогда обе девочки схватили сестру за руки, утягивая ее к себе на дерево.
– Нет! – испугалась Кира, обеими руками хватаясь за ствол, что нависал над утесом. – Пожалуйста, хватит! Я боюсь!
– Зайчишка-трусишка! – рассмеялись сестры, держа за руки друг друга, и, чтобы напугать сестру сильнее, подпрыгнули два раза, стоя на соседних ветках.
Кира чувствовала, как ее глаза начинают болеть, словно в них кто-то насыпал битое стекло и песок, но это ощущение прибавило ей сил и смелости. Тело перестало трястись, голова прояснилась. Прижавшись ухом к стволу дерева, она услышала «его» голос.
«Толкни ее… столкни Миру… и сорвутся обе», – прошептало дерево голосом, так похожим на голос Аллы.
– Нет… пожалуйста, – зажмурилась Кира, – я этого не хочу! Не хочу, не хочу!
– Нэ-нэ-нэ!!! – не унимались сестры.
– Будешь знать, как отбирать у меня прыгалки и швырять какашками! – Мира со всей яростью прыгнула на ветку, на которой стояла, чтобы раскачать ствол под Кирой.
Ира повторила за ней:
– Будешь знать, как не отдавать нам помаду!
– Пожалуйста, хватит! – пыталась унять сестер Кира. – Мы упадем!
На голову ей сыпалась жухлая листва, с ветвей вспархивали разгневанные птицы, труха старого дерева липла черным снегом на заплаканные щеки и ледяные пальцы, пока на руку не упало огромное насекомое – паук с щетинистыми лапками, что резво ринулся по рукаву Киры вверх к ее лицу.
Заверещав, Кира зажмурилась и попятилась, похожая на эквилибриста на канате. Спиной она соскочила с накренившегося ствола и повалилась на спину, когда старое гнилое дерево закряхтело, заныло, задвигало кривыми корневищами, хватая торчащими ветвями, так похожими на паучьи лапы, двух детей за серые пушистые кофты.
Ира с Мирой исчезли в темноте захлопнувшейся паучьей пасти выкорчеванного дерева, рухнувшего с утеса в овраг.
Раздались два глухих удара.
Пара диких серых журавлей взмыла к небесам.
Как две души – двух погибших Журавлевых.
Алла обернулась на взлетевших к небу птиц, и клич их был истошно надрывен. Их увидели все, кто был на пикнике.
– Смотри, милый, – опустила Марина голову на плечо мужа, – двое журавлей. Двое…
В груди у нее кольнуло, отдавая в плечо и шею. Оборачиваясь по сторонам, она заметила Максима и Аллу, мальчика в серой футболке, но ее дочерей видно не было.
– Максим, где девочки? Еще где-то на холме?
– Где-то под, – ответила Алла в никуда, зная, что никто ее не услышит.
Когда толпа взрослых оказалась на утесе, они увидели только Киру возле ямы на самом краю. Девочка стояла у обрыва и ни на что не реагировала, плотно сжимая кулак. Кто-то сбил ногой камеру на небольшой треноге, и та укатилась вниз в густую листву.
Много часов подряд Алла наблюдала, как вокруг кричат, орут, рыдают. Как дядя Игорь держит тетю Марину, не давая ей броситься следом за детьми. Как он рвет платье жены, пока она вырывается, как ее локоны выдирают спутанные ветви, когда она пытается пробраться через корни вывернутого наизнанку дерева, под которым ее девочки оказались проткнуты насквозь сломанными стволами и ветками.
Алла подошла к Кире и взяла ее за сжатый кулак, кладя сверху ладошку.
– Они журавли. Они теперь в небе. А ты здесь. Приезжай ко мне через восемь лет. Приедешь?
Кира не ответила.
Ее трясло. Ей было и жарко, и холодно. Она не могла рыдать, не могла дышать, еле понимая, что происходит. Не могла смотреть на мать, которая, проходя мимо, не обняла ее, не успокоила, а отшатнулась, словно увидела призрака.
Кира уже не знала – ее трясут чьи-то руки или ее трясет изнутри? Казалось, что это никогда не прекратится. Этот страх никогда не исчезнет.
– Алка, – развернул сестру за плечо Максим и грубо тряхнул, – ты знала?! Почему не сказала им?! Ты же все знала!
– Я отдала им карты… – зажмурилась Алла, – но я не знала, когда…
– Ты канючила у отца этот пикник все лето! Ты знала, что это будет сегодня!
– Кира похожа на меня! Я ее чувствую, как журавли чувствуют друг друга на расстоянии тысячи километров!
– Какие еще журавли, они люди! Им было десять лет… Теперь у Киры нет сестер.
– У нее есть я, – оттолкнула наконец-то Алла брата, оказавшись намного сильнее, чем он предполагал. – А еще у нее будешь ты.
Максим обернулся на окоченевшую Киру.
– Она моя кузина, балда.
– Запомни раз и навсегда, она не кузина тебе. Она чужая. Запомнил?
– Да… но я не понимаю, как…
– Поймешь, когда встретишь ее.
– Скоро?
Алла принялась подсчитывать в уме.
– Сначала не скоро. Потом скоро. Потом очень-очень не скоро с некоторыми послаблениями.
Пока Максим хлопал глазами не в силах перевести эти слова с языка Аллы на понятный, она распахнула свою детскую пластиковую сумку, демонстрируя футляр размером со спичечный коробок.
– У меня есть только это.
– Что там?
– Если бы мама купила центрифугу, но ее не было… пришлось делать на глазок, – распахнула Алла крышку, и Максим увидел что-то серое.
– Пыли со всех углов туда насобирала?
– Это не пыль, а пыльца.
– И что она делает? Превращает в бабочку?
– Скорее в кокон. Она отматывает все назад.
– Что все?
– Воспоминания. Кира забудет этот день. Забудет смерть сестер. Тебя и меня… скорее всего, – прикинула Алла, – раз я работала без центрифуги, она забудет все свое детство.
– Она забудет все? Забудет меня? То есть нас? И это… сделает ее счастливой?
– Сначала не скоро. Потом скоро. Потом очень-очень не скоро с некоторыми послаблениями… но да. Правда, ее карту я пока не готова нарисовать. Она сложная.
– Ладно… Дуй уже своей пылью! Погоди…
Максим приблизился к брошенной всеми Кире. На нее никто не обращал внимания, никто не смотрел в ее сторону. По черным копьям ночных сосновых крон носились красно-синие огни «Скорых» и полиции. Слышались всхлипы, истерика, плач и вой.
Выл ветер, выла Балтика, выло небо голосами родителей. Выли их души и души двух их дочерей, отобранные кем-то или чем-то.
Молчала одна только Кира.
Максим заметил, что она не плачет. Она дрожала, молчала, но была спокойна и собранна, а ее глаза пересекали красные прожилки, похожие на кровавые молнии. Он решил, что это от слез, но не мог вспомнить, чтобы Кира всплакнула хоть раз.
Девочка посмотрела на него, дернув уголком рта, и Максим чуть было не принял тот рывок за улыбку. Но Кира вдруг осела наземь, словно бы разом лишилась всех своих сил.
– Кира? – коснулся Максим ее ледяной руки. – Кир, вот, держи, – сунул он ей в карман скрепку, что попалась ему в куске торта.
Он помог ей встать и крепко обнял, впервые чувствуя тоску по кому-то, впервые не желая оставлять одну эту необычную девочку в пушистой серой кофте, так похожей на неоперившегося, выпавшего из гнезда птенца.
– Я не забуду тебя, даже если ты меня забудешь.
Она подняла на него глаза, и Максим с облегчением увидел, что кровавые молнии в ее глазах исчезли.
Кира дрожала в руках Максима. Ее уже много раз сегодня трясли и допрашивали. Чужие люди, родители, врачи. Все они пробовали разжать ее кулак и выпытать хоть слово, требовали ответить на вопрос: что случилось с сестрами? Но ее никто ни разу не обнял, никто не сказал, что все будет хорошо.
– Все будет хорошо, Кирыч, – прошептал Максим, коснувшись невинным легким поцелуем ее щеки – будто бабочка крылом задела. – Обещаю.
А после… только яркие круги перед глазами, только взмахи серого крыла и аромат герани.