– Говорите всё как есть, не сдерживаясь. Я же вижу, из вас рвутся эмоции – так отпустите их!
– Вы скажете, у меня профессиональное выгорание, – криво улыбнулась женщина. – Мне надоели идеальные лица, похожие друг на друга, как ангелочки на аляповатых картинах! Все хотят одного и того же: расширить разрез глаз, выпрямить нос, склеить себе острые скулы, убрать второй подбородок и увеличить грудь. В последние годы у меня ощущение, что я работаю на конвейере, штампующем биороботов. В юности работа пластическим хирургом в престижной клинике казалась мне не только вершиной карьерной лестницы, но и творческим процессом подчёркивания неповторимой индивидуальности каждого лица. Однако большинству людей не нужна индивидуальность, многие приходят на первую консультацию с портретом какой-нибудь известной актрисы, светской львицы или актёра, спортсмена и говорят: «Хочу быть как она (как он)!» Другое дело, если человек изуродован в результате несчастного случая – тогда мой труд действительно приносит пользу, но в наш Центр редко обращаются те, кому необходима коррекция неудобных патологий или травматических искажений лица. Однако каждый работает на своём месте, выполняет свои обязанности, и если человек хочет походить на Элвиса Пресли или Элизабет Тэйлор в молодости, то не мне мешать ему тратить деньги на погоню за мечтой. Я лишь тщательно слежу за тем, чтоб сохранить здоровье пациента в его безумной гонке. Но на последнем пациенте я споткнулась...
– Что пошло не так?
– Да всё пошло не так! Вот, посмотрите на его фотографии, сделанные в нашем Центре.
На стол Вэл веером легли снимки, изображающие темноволосого мужчину с ярко-синими глазами и с примечательными особенностями внешности. Она всмотрелась пристальней: уши больно островаты и длинноваты. Она придвинула поближе фото в профиль – похоже, парень с примесью эльфийской крови. Будь он голубоглазым блондином, Вэл решила бы, что видит полукровку. Но брутальный типаж мужчины, не имеющий ни малейшего сходства с изящным телосложением длинноухих, наводил на предположения, что от эльфов в нём осталось куда меньше половины крови. Пластический хирург заметила её интерес и сказала:
– Вижу, вы обратили внимание на уши, но он хотел изменить не их. Кстати, форма ушей у него природная, моими коллегами не тронутая. В наше время находится много любителей фэнтези, делающих себе уши как у мифических эльфов, но это редко встречающийся случай естественной модификации ушной раковины.
«Самой естественной для далеко не мифического эльфа», – подумала Вэл и спросила:
– Что же он хотел изменить в своей внешности?
– Практически всё, – с непонятной горечью ответила Клара Фэйм. – Форму надбровных дуг, разрез глаз, общий контур лица и так далее. Дополнительно планировал перекраситься в блондина, а ещё записался на консультацию к нашему офтальмологу на подбор голубых линз – хотел сменить цвет глаз.
«Он хотел создать себе классический эльфийский образ», – сообразила Вэл.
– Подождите минутку, я сейчас вернусь, – извинилась она перед посетительницей, молниеносно стянула со стола одно фото и выскочила в приёмную. – Тони, глянь по базе Иных, что это за тип? Похоже, он из посвящённых и поддерживающих тесное общение с эльфийской общиной.
– О да, общение с местной общиной он поддерживает самое тесное, – фыркнул личный помощник, пробежав пальцами по клавиатуре компьютера. – Это средний сын повелителя эльфов.
– Погоди, он чистокровный эльф?! – ахнула Вэл. – И сын главы общины? Почему я никогда раньше его не видела? С его родителями я знакома и со старшим братом, наследником повелителя, тоже. Они все, вся их семья, – классические красавцы нордического типа.
– А он, видать, не в близкую родню пошёл, какие-то далёкие гены сказались, вот и выглядит утёнком в лебедином выводке, – констатировал Тони.
– Нормально он выглядит, просто не по-эльфийски. С мотивами парня всё ясно, осталось разобраться с мотивами дамы-хирурга.
Вернувшись в кабинет, Вэл украдкой вернула фото в общий ворох на столе и спросила, строго смотря в глаза клиентки:
– Почему вы отказались его оперировать? Чётко и кратко, пожалуйста!
– Да потому что это кощунство, всё равно, что малевать Барби поверх лика Моны Лизы!!! У него шикарное мужественное лицо, с точки зрения всех пропорций – образцовое лицо настоящего мужчины, как хирург говорю! Не слащавое, не тонкое, не прилизанное в соответствии с навязанными кем-то канонами, а совершенное в своей брутальности и в полном соответствии всему его облику. Любое моё вмешательство будет выглядеть как издёвка над идеальным творением природы! Я не извращу то, что изначально прекрасно! – Клара выдохнула и продолжила: – Я и раньше некоторых пациентов от пластики лица и груди отговаривала. Кто-то удивлялся, кто-то сердился, кто-то прислушивался, но если в итоге человек твёрдо решал лечь под мой нож – делала что просили. Но в этом конкретном случае я не буду идеальное мужское лицо в смазливую мордашку превращать, и так воротит уже от журнальных «красавцев». Впервые в жизни я категорически не согласна менять лицо пациента... Говорю же, профессиональное выгорание пришло...
«Или глубокая искренняя влюблённость пожаловала, – с ностальгией по собственному прошлому оценила Вэл горячность клиентки. – Неожиданно нагрянула на четвёртом десятке лет, принеся с собой подзабытый юношеский максимализм и готовность пожертвовать карьерой и большой зарплатой ради правильных, высоких идей».
– Ваш трудовой контракт не предполагает отказ от выполнения профессиональных обязанностей лишь из-за несоответствия ваших вкусовых пристрастий пристрастиям пациента, – нарочито назидательно произнесла Вэл.
– Знаю! Всё, что вы сейчас скажете, заранее знаю! Но я категорически не согласна портить такой шикарный экземпляр импозантной внешности. Даже за миллион и даже из-за угрозы увольнения. Я предостаточно наплодила шаблонных красавцев, похожих на однотипные манекены в магазинах, и отказываюсь собственноручно коверкать редчайший образец мужественности! Вы же женщина – неужели и вы меня не поймёте?!
– Отчего же, я вас прекрасно понимаю, – вздохнула Вэл, уверяясь в наличии у клиентки чувств к её пациенту.
– Тогда отговорите его от пластической операции! Я не смогла, так может вам повезёт. Вы успешный юрист, вы умеете внушить доверие к вашим словам и мнениям, вы способны убедить двенадцать присяжных в своей правоте, а тут всего одного человека переубедить надо.
«Если мои предположения верны, и ваш пациент всю жизнь чувствовал себя паршивой овцой в семье, он не откажется от операции. Их род помешан на красоте, и что-то мне подсказывает, я не случайно не видела раньше среднего сына главы общины».
Её задумчивость расценили неверно.
– Я оплачу любой ваш счёт, по любому тарифу, хоть как за снятие обвинения в убийстве, – деловито пообещала клиентка.
– Обязуюсь сделать одно: я встречусь завтра с отвергнутым вами пациентом и поговорю с ним, – постановила Вэл.
.
Сидя на ступеньках заднего крыльца своего дома и с тоской предчувствуя наступление очередной бессонной ночи, Вэл смотрела в звёздное небо. Как-то раз, занимаясь делом очередного клиента, ей пришлось немного углубиться в экспериментальную физиологию, которой тот занимался в университете. Клиент изучал на крысах фазы сна. Как только маленькие крысята вставали на лапки и переставали нуждаться в материнском молоке и уходе, он каждый день отправлял их бегать по длинному-длинному лабиринту в поиске пищи. С помощью установленных на зверьках датчиков он записывал показания их мозговой активности днём: во время поиска, в момент нахождения корма и так далее, а после сравнивал данные с теми, что приборы показывали во время сна животных. Так вот, тот профессор утверждал, что и во сне эти крысы продолжают бежать по лабиринту. В итоге возглавляемая им группа учёных пришла к выводу, что крысы в принципе не могут видеть другие сны, поскольку в своей жизни ничего, кроме лабиринта, не видели (и даже ни о чём другом не читали). Сны – отражение нашей реальности, и чем она беднее, тем однотипней наши сны.
После развода Вэл иногда казалась, что она такая же крыса в лабиринте замкнутых воспоминаний. Ей крайне редко снилось детство, учёба в университете, встречи с родными и подругами, зато сцены замужней жизни возникали во снах с удручающей регулярностью, словно до знакомства с мужем и после их расставания в её жизни ничего яркого не происходило! Если не считать редких встреч с бывшим супругом в суде, после которых его лицо неизменно преследовало её по ночам. Смотря на горящие в небе огни далёких звёзд, Вэл впервые задумалась, что далеко не все воспоминания её супружества навязываются ей во снах. Например, светские рауты за все пять лет ни разу в них не проникли!
«И слава богу. Видимо, от них даже моё бессознательное пребывало в тоске и повторений не желает», – криво усмехнулась она.
Самые неприятные моменты вечеринок, благотворительных аукционов и прочих массовых встреч были связаны с теми дамами, что успели отметиться в бурном прошлом её супруга. Уже к середине первого года брака она могла с одного взгляда на очередную незнакомку уверенно утверждать, была ли та близко знакома с её Брэдом. Ещё до того, как та направлялась к нему, растянув губы в соблазнительной улыбке, и начинала ворковать нечто томное на тему «сколько лет, сколько зим» и «ты по-прежнему незабываем, милый». Ещё до того, как в её сторону начинали отпускаться шпильки, слишком тонкие для распознавания мужским разумом, но чётко доносящие до разума женского простые «истины», что «этот брак не продлится долго», «вы слишком разные». И до втихаря произнесённой под прикрытием заглушающего звук амулета коронной финальной фразы: «Он ещё ко мне вернётся!». Всю необходимую ей информацию Вэл считывала не с личиков девиц, а с лица мужа: при появлении бывших пассий на нём мигом застывала улыбка и проступало желание уклониться от встречи. И еле заметно менялся запах...
Известный факт, что звери ощущают аромат страха своего противника, для оборотней ещё более верен, чем для животных. Другие эмоции редко бывают так же ярко выражены, как страх за свою жизнь, и не проявляют себя в запахе настолько, чтобы оборотень мог судить о чувствах человека. Исключением является пара оборотня: связь с выбранным спутником жизни тесна д