Кристина почти допивает каркаде, когда к ней подходят Ада с Иваном.
– Как ты? – доносится участливый голос Ады, от неё пахнет деревом и специями.
– Если бы я сама знала… мне не по себе от всего этого.
– Тебе что-нибудь принести? Чай? Хочешь, попрошу у Сташека настойки?
– Ой, нет, спасибо. Просто… я устала.
– Ада, Крис, вы должны это увидеть, – тихо произносит Иван и показывает им экран телефона. Пост в закрытом твиттере Академии: про трупы в лесу и нарушенные печати на магической границе.
А ведь она могла оказаться одной из них. Лежать среди корней, мёртвая, выпитая тенями. Кристина хватается руками за стол и хочет встать, слышит, как ахает и причитает Ада, как Иван бормочет злые проклятия.
– Что, если это стражи? – вдруг произносит Иван, и от этой фразы внутри Кристины вдруг вспыхивает фейерверк возмущения и злости. Они что, не видели ничего? Стражи сражались, а не крушили печати!
Злые слова уже готовы сорваться с языка, но тут в кафе влетает Лиза и мчится вихрем прямо к ней. Крепкие объятия, сладковатый запах её любимого Captain Black. Шлем лязгает о стол, а сама Лиза, выпустив сестру, падает на стул рядом.
– Я примчалась, как только смогла! Да ты бледная как мел! Сиди, я возьму тебе какао.
А себе наверняка попросит капучино. От того, что Лиза здесь, на сердце легче, а тоска отступает, пусть и скалясь, и уносит с собой возмущение.
– Мы, пожалуй, пойдём. – Ада берёт Ивана под локоть и тянет за собой. – Если захочешь поговорить… ну, мы рядом, ладно?
Кристина кивает. И смотрит на орнамент на шлеме Лизы – не очень ровный и белый. Сестра рисовала его сама, когда только купила и заклинала на удачу в дорогах извилистыми линиями. У сестры всегда здорово получалось воплощать магию в предметах, и в этом было больше от дедушки, чем от матери, который всегда что-то мастерил.
Наконец сестра возвращается с двумя стаканчиками, и Кристина благодарна, что та приносит не чай, а действительно какао с облачками зефирок.
– Что произошло? Отцу я не писала и не звонила.
– Пойдём на улицу, тут… тесно.
Лиза легко подскакивает, будто в её ногах сам ветер, и, подхватив шлем, выходит из кафе. Они идут на одну из лужаек, теперь пустых, и устраиваются под соснами. Лиза стаскивает куртку и подкладывает под попу, Кристина сминает рюкзак. Зефирки тают, а Академия сейчас выглядит мирной и спокойной.
Кристина рассказывает – про ночь, про теней, про утро в больнице. И совсем краешком, будто пробует пальцами ног воду, – про Кирилла. Лиза слушает, то и дело затягиваясь сигаретой, в разрезе футболки выпирают ключицы, а амулеты на шее напоминают о том, который Кристина подарила Кириллу.
– Может, на время поедешь домой? – предлагает Лиза и устраивается удобнее, подогнув одну ногу под себя.
– Вот уж нет. – Кристина мотает головой. – Ни за что.
– Хм, ну ладно, тебе виднее. Но я бы показала плечо лекарю, пусть хоть в Службе.
Действительно, это идея хорошая, но Кристина изо всех сил хочет спросить то, что её сейчас волнует. Собравшись с духом, она бормочет:
– Лиза… а как… как дать понять мужчине, что он тебе нравится? Но ненавязчиво.
– Сказать прямо. – Лиза пожимает плечами. Ну да, вполне в её духе. Но Кристина так не умеет.
– А как-то иначе?
– Посмотри ему в глаза, потом переведи взгляд на его губы. Только не торопись. Это самый простой способ дать знать, что ждёшь поцелуя. Дальше действуй по обстоятельствам.
Кристина чувствует, как её пробирает дрожь. Одна только мысль, что она сделает вот так с Кириллом, вгоняет в краску, ведь тот поцелуй… не считается? Тогда всё произошло спонтанно, под влиянием момента…
– Мне нужны подробности. – Лиза подмигивает. – Рассказывай, что у тебя.
Кристина вздыхает. Она доверяет сестре, но иногда хочется унести переживания внутрь себя и скрыть их ото всех, как секрет, который никто не должен узнать, иначе случится что-то страшное. Но какао придаёт смелости, а Лиза смотрит с таким участием, что поневоле Кристина делится.
Сидя под соснами и измеряя откровения глотками какао, Кристина признаётся во всём, что её тревожит. Ведь иногда можно разделить секрет ещё с кем-нибудь.
Отблески пожаров видны издалека.
Он бежит, рвётся вперёд, пронзает мир теней, хватая ртом воздух. Слишком поздно. Он падает на колени, те бьются о колкие камни, пронзает острая боль. Он видит себя со стороны: в зрачках отражается свет пожара. Истошно, страшно кричат люди, и ясно – им уже не помочь.
Везде – смерть.
Он лихорадочно обводит взглядом сад, дом, склад. Трава вся смята и выжжена, деревья выкорчеваны и искорёжены. Он заставляет себя подняться и идти вперёд. Взгляд натыкается на чей-то труп: тело изломано, вспорот живот. Лицо незнакомо. Ещё шаг, и он видит их: отца и мать. Похожих на тряпичные куклы. Не двигающихся. Не дышащих. Над ними клубится чёрный дым.
Он не сразу понимает, что кричит от ярости и боли.
Кирилл скатывается с кровати, хватается руками за комод. На пол летят книги и склянки, стучат друг об друга. Воняет гарью, а комнату наполняет дым. Кирилл шатается, тяжело поднимаясь и упираясь ладонями в полку рядом с кроватью. Непослушные пальцы цепляются за ручки, соскальзывают. Ящики громыхают, распахиваясь.
По пальцам пляшет огонь, от него на дереве остаются чёрные следы, а запах гари отчего-то усиливается. Краем сознания Кирилл соскальзывает в кошмар и вместо деревянных стен видит обгоревшие камни. В горло будто набился дым, чужой, горький, тяжёлый. Сухой кашель раздирает лёгкие.
Вешалки падают на пол вместе с одеждой, пальцы ловят пустоту, скребут по воздуху. Так горячо, так сухо внутри: выжженная пустыня с потрескавшейся землёй. Комната наполняется едким дымом, который затягивает всё. Заклинание, что держит тень, крошится, и та подходит так близко к его огню.
Тень рвётся завладеть огнём, стать его хозяйкой. Кирилла кидает в сторону, прижимает к полу, его будто что-то тянет и выгибает. Он не справится. В венах уже не огонь – лава.
Где-то разрывается телефон.
Кирилл стискивает зубы и повторяет то, что выучил давным-давно. Он – огонь. Он – земля, из которой растёт всё живое. И пламя становится корнями, которые заключают тень в клетку. Запах гари исчезает, его сменяет аромат вспаханных полей по весне, стогов сена, свежескошенной травы.
Тень недовольно шипит и стихает под оковами заклинания. Кирилл не сразу понимает, что сила хаоса успокоилась. Он перекатывается на спину, смахивает со лба налипшие волосы. В тишине комнаты ему кажется, что его дыхание похоже на хрипы загнанного зверя. Снова звонит телефон.
С трудом поднимаясь, Кирилл бредёт к тумбочке, спотыкаясь о раскиданные вещи, и хватает его не глядя.
– Ты в порядке? – Голос Николая – как ушат холодной воды.
– Наверное. – Тот редкий случай, когда он сам толком не понимает, можно ли назвать такое состояние «в порядке». – Кошмары вернулись.
– А, ясно… Справился?
Из распахнутого окна тянет гарью – видимо, кто-то поджёг содержимое мусорного бака на улице. Кирилл проводит ладонью по лицу, разгоняя цветные круги. Кое-как нащупывает шершавую створку и захлопывает раму, оставляя вонь по другую сторону стекла.
– Вполне. – Если не считать назойливых воспоминаний о том, что было после нападения теней на особняк родителей.
И какой ты после этого страж?
– Могу приехать.
– Коля. – Раздражение перевешивает усталость. – Ты больше не мой якорь.
Густое молчание повисает на другом конце. Кирилл знает, что эти слова Николаю слышать особенно невыносимо.
– Ты прав. Просто проверяю, что ты не уничтожаешь мир. До завтра.
Раздаются короткие гудки. Губы пересохли. Горло саднит так, будто он наглотался дорожной пыли. Кирилл доходит до стола и дрожащими пальцами достаёт из пачки сигарету, подносит ко рту. Рука нашаривает мягкий картон коробка спичек. Крохотный огонёк мерцает в темноте комнаты. Тело саднит от жара, который прошёлся с головы до ног и подпалил одежду.
Видимо, он слишком устал и вымотался – от смертей молодых ребят, от атаки теней – вот и кошмары вернулись. По крайней мере, наяву родители живы.
Для тебя важна только Служба.
Царапины на спине саднят и ноют, потревоженные его метаниями. Скорее всего, пора поменять повязки, но, чёрт дери, у него сейчас нет сил даже на это!
Когда перестают дрожать пальцы, Кирилл снимает футболку, прожжённую в паре мест, и идёт в душ.
После получаса под прохладной водой мир ещё плывёт. Кирилл хватается за деревянные стены, чтобы не споткнуться и не скатиться с широкой лестницы, когда спускается в кухню. Бредёт по тёмному дому, больше похожему на заброшенное хранилище. Когда-то он принадлежал его родителям, пока отца по работе не перевели в Англию. Они с матерью забрали все вещи, оставив сыну, который вернулся однажды на каникулы, голые стены. Даже в маминой оранжерее стояли лишь пустые горшки.
Он, конечно, сделал вид, что ему плевать. На самом деле он ощущал себя выкинутым из их жизни, потому что отец так и не смирился с его решением стать стражем.
По огромным панорамным окнам кухни стучит осенний дождь, и его стылость холодит кожу, когда Кирилл, зажав сигарету зубами, встаёт на стул и приоткрывает фрамугу на самом верху.
Наверное, надо заварить один из тех травяных сборов, которые советуют лекари Службы.
В три часа ночи одиночество кажется тоскливой данностью. Кирилл привык справляться с ним, растворяя его в пламени магии, в чае Саши и Сюзанны, в цифрах и словах отчётов, в рутине дней. Но этого так ничтожно мало, когда он на грани того, чтобы сгореть.
Тебя не было рядом! Ты предал семью, Кирилл.
Вокруг Кирилла вьются тени, тычутся в руки, когда он достаёт из шкафа тяжёлую керамическую турку. Невесомые отголоски мира по другую сторону, совсем безобидные и ласковые. Газовая плита вспыхивает гудящим синим пламенем. Кирилл надеется, что пронзительная крепость кофе смоет гарь внутри.