Слабость, нестойкость или обычная неумность одного присяжного заседателя определила трагический исход всего дела на данном этапе. Возможно, это был тот самый человек (фамилия его не разглашается), который публично сделал прессе гениальное признание: хотя следствие-де вину не доказало, но он считает, что подсудимые виновны, и проголосовал соответственно. Напомню, что вообще-то вопросы коллегии формулировались по принципу «Считаете ли вы доказанным, что…», так что в этом признании налицо состав нарушения присяги присяжных.
Справедливость и законность решения коллегии присяжных приходится брать под сомнение не только потому, что оно было подготовлено судейскими манипуляциями, но еще и потому, что оно сопровождалось отвратительным скандалом, выворачивающим наизнанку всю неприглядную суть заказного политического процесса, с которым мы имеем дело в данном случае. Об этом придется рассказать подробно, благо есть заслуживающие доверия источники, опубликованные в открытой печати.
Это, во-первых, признания присяжной заседательницы Анны Добрачевой, опубликование которых стоило журналисту The New Times Евгению Левковичу служебной карьеры. Скандал полыхнул так ярко, что попал и на страницы обер-скандалистки — «Московского комсомольца». Во-вторых, это события в зале суда, свидетелями которых были все присутствующие, пресса в том числе. В-третьих, это интервью старшины коллегии присяжных Сергея Мамонова, данное 18 мая 2011 года «Газете. ру» уже после оглашения вердикта, тоже раскрывающее некоторые секреты судебной кухни.
Итак, по порядку.
В субботу 16.04.2011 в блоге журналиста Евгения Левковича на сайте радиостанции «Эхо Москвы» появилась информация о том, что «подсадные утки» (агенты стороны обвинения) в составе коллегии присяжных ведут одностороннюю агитацию и склоняют к обвинительному вердикту своих товарищей. В результате чего 14 апреля одна из присяжных, Анна Добрачева, демонстративно вышла из состава коллегии, заявив под диктофон Левковичу следующее:
«В устной форме о самоотводе я заявила нашему куратору еще утром во вторник, 12 апреля. Я указала, что со стороны некоторых присяжных на коллегию оказывается давление — нас с самого начала склоняют к обвинительному приговору. Вечером же, когда я составляла письменное заявление, куратор сказал, чтобы в причинах выхода я указала “семейные обстоятельства”…
Ряд присяжных являются бывшими сотрудниками правоохранительных органов[53], а присяжные № 1 и № 4 (Мамонов и Николаева. — А.С.) с самого начала суда ведут в коллегии пропагандистскую работу. Каждое утро номер первый зачитывал нам в совещательной комнате материалы из СМИ, зачитывал даже то, что происходило в суде без нашего участия, и о чем мы знать были не должны. Каждую статью он сопровождал комментариями, пытаясь вызвать у нас негатив по отношению к подсудимым. Кроме того, номер четвертый на моих глазах подошла к сотруднику суда, приобняла его и сказала: “Не волнуйтесь, мы вынесем обвинительный вердикт”…
Однажды около половины присяжных, включая меня, подали на № 1 и № 4 жалобу и передали работнику суда, однако в зале заседаний она не зачитывалась, и попала ли вообще к судье Замашнюку — мы не знаем…
До 20-го числа, по моей информации, коллегию покинет еще одна присяжная. Мы не хотим брать грех на душу»[54].
Сергей Мамонов, даже находясь в совещательной комнате, использовал ноутбук, скачивал информацию из интернета и делился ей с другими присяжными заседателями. Действия его и Николаевой грубо нарушали требования ст. 333 ч. 2 п.п. 2 и 4 УПК РФ, категорически запрещающих присяжным «высказывать свое мнение по рассматриваемому уголовному делу до обсуждения вопросов при вынесении вердикта» и «собирать сведения по уголовному делу вне судебного заседания». Поэтому адвокат Геннадий Небритов заявил им неизбежный отвод.
И тут начались странности. Мамонов открыто признался судье в том, что «мониторит» данный процесс. В интервью «Газете. ру» Мамонов дополнительно пояснил, что это делал не только он: «Как минимум еще четверо из тех, кто остался до конца, тоже все это читали. На мобильных телефонах. Были несколько человек, которые интернет не читали, а читали газету “Метро”. А там тоже регулярно что-то появлялось». Используя интернет в совещательной комнате, Мамонов не только постоянно был в курсе всех событий по делу. Когда присяжных заседателей удаляли из зала, чтобы они не слышали того, что слышать им не положено по закону, он включал в своём ноутбуке онлайн-трансляцию из зала судебного заседания и знал все о происходящем там. Хотя закон требует удаления присяжных из зала именно для того, чтобы процессуальные вопросы остались для них за семью печатями! Этих оснований достаточно было как минимум для отстранения от участия в деле лично Мамонова, а если желать справедливого вердикта — то и для роспуска всей коллегии присяжных, которую Мамонов с Николаевой постоянно агитировал изнутри.
Но Замашнюк, вместо того, чтобы выполнить требования закона и отвести Мамонова от дальнейшего участия в процессе, задал ему простенький вопрос: не повлияет ли осуществляемый им сбор сведений о данном уголовном деле в средствах массовой информации на принятие им в дальнейшем при вынесении вердикта законного и справедливого решения? Естественно, Мамонов ответил отрицательно. После чего был не только оставлен в коллегии присяжных заседателей, но и утвержден старшиной коллегии вместо выбывшего!
Скандал, связанный с демонстративным выходом Анны Добрачевой из коллегии не остановил судебного произвола. В знак протеста вслед за Добрачевой коллегию незамедлительно покинули еще трое присяжных. К сожалению, результат ухода этих порядочных людей, потерявших веру в закон, изменил расклад сил внутри коллегии не в лучшую сторону. Перевес оказался у полицейских кротов, тайно окопавшихся в коллегии и сделавших свое грязное дело.
Однако и замолчать факт беспредела, совершающегося вокруг коллегии присяжных по делу Тихонова/Хасис уже не удалось. «Жареные» факты привлекли соответствующую прессу. 26 апреля 2011 г. в «Московском Комсомольце» № 25627 появилось обширное интервью с Анной Добрачевой, раскрывающее закулисную кухню суда присяжных. Вот наиболее интересные признания бывшей присяжной:
«— Сказали, что мы не имеем права общаться между собой, собирать информацию в СМИ. 21 февраля мы приняли присягу. Выстроились, как пионеры, в ряд. И каждый сказал: “Клянусь соблюдать устав присяжных”;
— Все самое интересное началось после 24 февраля, когда присяжный № 1 Сергей принес в комнату совещаний ноутбук и стал зачитывать данные по Хасис и Тихонову;
— Поначалу старшиной был другой человек — Анатолий. Мы его избрали главным только потому, что он пришел в костюме. Выбрали наобум — никто никого еще толком не знал. Но роль старшины всегда примерял на себя Сергей. На каждое заседание он приносил новую долю негативной информации по Тихонову и Хасис. Из его уст постоянно лились матерные выражения — по-другому он разговаривать не умел. Например, про Хасис он все время говорил: “Пи… как дышит”. Эту фразу он повторил раз тридцать. Остальные присяжные молча его слушали. Вскоре обрабатывать нас взялась присяжная № 4 — женщина лет 60, психолог по образованию. Она буквально зомбировала народ. Ежедневно выбирала себе жертву и начинала ее обрабатывать — четко навязывала свою позицию обвинения. Когда ей начинали перечить, мол, нет прямых доказательств вины обвиняемых, она кричала: “Да что там думать, защита может вообще не выступать, и так все понятно”;
— Среди присяжных чувствовался страх. Люди боялись перечить присяжным под № 1 и № 4. Только в курилке кто-то мог осторожно молвить: “Кажется, они не правы”;
— Среди нас находился человек, который на протяжении двух месяцев поддерживал версию невиновности Тихонова и Хасис. Но однажды он явился на заседание и неожиданно с пеной у рта начал доказывать обратное. Хотя до этого он производил впечатление спокойного, уравновешенного мужчины. Я заметила, что человека обработали. Тогда мне стало страшно. Вскоре я попросила нашего куратора организовать мне беседу с судьей — давление на присяжных к концу процесса становилось все сильнее и сильнее. Например, когда я умоляла № 1 и № 4 оставить меня в покое, передо мной садилась присяжная № 4 и начинала долбить: “Ты обязана понять, что они виновны!”;
— Куратор постоянно пил с нами чай, рассказывал истории других процессов. Например, однажды он поведал случай, когда присяжных подкупили адвокаты со стороны защиты, и они единогласно проголосовали “не виновен”. После той беседы присяжная № 4 подошла к нему, приобняла его, как мать сына: “Не переживайте, мы вынесем обвинительный вердикт!”;
— Когда присяжный № 1 Сергей начал зачитывать данные из Интернета, то большинство людей склонились к версии “виновны”. Но по ходу дела народ разделился на лагеря — ситуация сравнялась: 50 на 50;
— Если бы нам полностью зачитали прослушку, как того требовала защита… Но мы ознакомились с фразами, вырванными из контекста… Смутил меня свидетель, который случайно проходил по той улице, где произошло убийство, и подобрал там гильзу. Неправдоподобен казался свидетель Горячев, который на видеокамеру говорил, казалось, заранее заученный текст. Много несостыковок было в деле;
— До 2012 года я не имею права быть присяжной. Но если мне когда-нибудь придет письмо с подобной просьбой, я скажу, что уезжаю за границу или смертельно больна. Больше я в подобном шоу принимать участие не стану! Наши люди не готовы к честному суду присяжных!»
На вопрос «МК»: «Как вам кажется, судья поддерживает чью-то сторону?» Добрачева ответила не задумавшись: «Мне показалось, что судья — на стороне обвинения».
После подобных разоблачений, казалось бы, следовало распустить коллегию присяжных, поскольку стало ясно, что справедливого и объективного решения не будет.
Ничего подобного! Коллегия преспокойно доработала до конца и вынесла тот вердикт, который был заказан. Правда, как было подчеркнуто, перевесом всего в один голос, и тот был «выжат» судом с особыми усилиями. О том, как все это происходило, читателям поведал «герой дня» — тот са