- Вероятно, вора следует искать среди знакомых Анри Валюбера. Начнем с Пьетро Бальди.
- Он бывает здесь часто. Но его невозможно заподозрить. Чтобы совершить такое, требуется большая смелость, а у него, как мне кажется, совсем другой темперамент.
- А Клавдий Валюбер и два его друга?
- Вы их видели?
- Нет еще.
- Полиция их подозревает? В таком случае она зря теряет время. Они не настолько поглощены мыслями об архивах, чтобы додуматься до кражи. Очень славные мальчики, правда, Нерон часто ведет себя несдержанно и шумно.
- То есть?
- Неуважительно. Он ведет себя неуважительно. Когда он возвращает мне манускрипт, то поднимает его на полметра над столом и резко отпускает - думаю, нарочно, чтобы позлить меня. Он знает, что я не выношу этого. Но он так делает постоянно и еще громко произносит: «Вот папирус, дорогая Мария!», или «Возвращаю тебе эту ветошь, Мария Святая Совесть Священных Архивов!», или просто «Святая Совесть» - когда как, у него есть масса вариантов, и он все время выдумывает новые. Я знаю, что между собой они меня так и называют: «Святая Совесть Архивов». Если он будет продолжать эти свои шутки, мне придется закрыть ему доступ в архивы. Я его уже предупредила, но он не унимается, такое впечатление, что ему все равно. А если я это сделаю, двое остальных будут в ярости.
Она коротко рассмеялась.
- Только никому не рассказывайте об этих ребяческих выходках. Сама не знаю, зачем я вам об этом рассказываю. В общем, вот такие они, эти молодые люди.
- Вы должны быть бдительнее, мадам Верди. Ни на что не отвлекаться, чтобы не облегчать вору его задачу. Бывает так, что вход в архивный фонд остается без присмотра?
- Месье, там, где хранят архивы, «отвлекаться» запрещено. За тридцать лет от меня не ускользнуло ничего из происходящего в этом зале. Отсюда, из-за конторки, я вижу всех читателей, даже когда работаю. Если происходит что-то подозрительное, я моментально это замечаю. Есть, например, такие документы, которые можно перелистывать только с помощью пинцета, чтобы не оставлять пятен от пальцев. Так вот, если кто-то коснется их ногтем, это не останется незамеченным.
Валанс покачал головой. Мария была как дрессированное животное. В течение тридцати лет все ее пять чувств сосредоточивались на одном виде деятельности - охране библиотеки. Наверно, на улице она так же беспомощна, как вылезший из-под земли крот, но здесь и вправду трудно было себе представить, чтобы кто-то мог обмануть ее неусыпную бдительность.
- Я вам верю, - сказал Валанс. - И все же, если случится что-то необычное…
- Но здесь не случается ничего необычного.
Валанс улыбнулся и вышел. Мария не могла допустить мысли, что в Ватиканке кто-то ворует. Вполне естественно. Это как если бы кто-то попытался обесчестить ее самое. А поскольку никто вроде бы не собирался обесчестить Марию, значит, никто не воровал в Ватиканке. Логично.
На улице становилось очень жарко. Валанс был в темном драповом костюме. Некоторые римляне сняли пиджак и шли, перекинув его через руку, однако Валанс предпочитал петлять, выискивая тень, но не снимать пиджак. Он даже не расстегнул его, об этом не могло быть и речи.
А вот Руджери сидел у себя в кабинете без пиджака, с закатанными по локоть рукавами. Руки у итальянца были тощие и некрасивые, однако он не стеснялся их показывать. Валансу стесняться было нечего, у него руки были крепкие и мускулистые, но он не стал бы их показывать: у него возникло бы ощущение, что он проявляет слабость, предлагает собеседникам перейти на уровень животного взаимопонимания, а этого он боялся больше всего. Пока вы не показали, что у вас есть локти, никто не может быть уверен, что они и в самом деле у вас есть, а это лучший способ держать людей на расстоянии.
Руджери как будто не сердился на него за вчерашний разговор в морге. Он поспешно предложил сесть.
- Мы попали в цель, месье Валанс! - сказал он, потягиваясь. - Утром удалось найти нечто необыкновенное!
- Что случилось?
- Вчера вечером вы были правы. Мадам Валюбер меня в некоторой степени одурманила. Все-таки жаль, что вы не видели, как она вошла в морг. Я в жизни не видел, чтобы в такое место кто-нибудь вот так входил. Какое лицо, какая осанка, черт побери! Представьте себе, я с трудом подбирал слова, хотя вы, наверно, заметили, что я от природы не застенчивый. Я не посмел бы подойти к ней ближе чем на три метра, разве только чтобы накинуть ей на плечи манто. Или, разумеется, если она сама попросит меня подойти! И даже в этом случае, месье Валанс, даже в этом случае, уверен, я чувствовал бы смущение. Просто невероятно, правда?
Руджери громко рассмеялся, глядя на Валанса, но у того на лице не дрогнул ни один мускул.
- Ну и что? Она попросила? - спросил Валанс.
- О чем?
- Чтобы вы к ней подошли.
- Да нет же!
- Тогда зачем мы об этом говорим?
- Ну, не знаю, говорим просто так.
- А вам хотелось бы, чтобы она попросила?
- Нет. Во время следствия так не полагается. Но я вот думаю: когда следствие будет окончено, не захочет ли она попросить меня об этом…
- Нет.
- Что «нет»?
- Нет, она вас об этом не попросит.
- Ах, вот как.
Почему этот тип не желает быть как все? Руджери занервничал и, уклонившись от устремленного на него взгляда, позвонил, чтобы ему принесли завтрак. Потом вытащил из ящика стола фотографию. И с шумом задвинул ящик. Взгляду можно противопоставить шум, иногда это помогает.
- Держите. Это фотография мадам Валюбер, сделанная во время опознания… Неплохой снимок получился, верно?
Валанс ладонью оттолкнул фотографию. Он тоже занервничал. И встал, собираясь уйти.
- Не хотите узнать, что мы обнаружили сегодня утром? - спросил Руджери.
- Это что, очень важно? Или опять пойдет речь о ваших восторгах?
- Это исключительно важно. Из любопытства я собрал сведения о круге друзей, к которым три императора ходят в гости. Среди них есть девушка, с ней они видятся постоянно, а зовут ее Габриэлла.
- Ну и что?
- А зовут ее Габриэлла Делорм. Она - внебрачная дочь Лауры Валюбер, в девичестве Лауры Делорм.
Это не сразу бросалось в глаза, но Валанс был поражен. Руджери видел, как у него заходил кадык.
- Что вы об этом скажете? - улыбнулся Руджери. - Хотите сигарету?
- Да. Продолжайте.
- Итак, Габриэлла не кто иная, как дочь Лауры Валюбер, она родилась от неизвестного отца за шесть лет до замужества матери. Я проверил все это по актам гражданского состояния. Лаура зарегистрировала дочь под своей фамилией и отдавала ее на воспитание сначала в семьи, потом в пансионы - надо сказать, весьма недешевые. Перед отъездом в Париж Лаура передала девочку под неофициальную опеку одному из своих друзей-священников, который вызвался ей помочь.
- И который впоследствии, как я полагаю, стал монсиньором Лоренцо Вителли?
- Точно. Мы с ним встречаемся в Ватикане в пять часов.
Смущенный упрямым бесстрастием Валанса, Руджери большими шагами расхаживал по кабинету.
- Короче говоря, - продолжал он, - Лаура Валюбер, будучи совсем юной, родила внебрачного ребенка. Шесть лет ей удавалось это скрывать, а когда она неожиданно вышла замуж за Андре Валюбера, то доверила дочь своему преданному другу. Ясное дело, Валюбер развелся бы с ней, если бы узнал про девочку, это вполне нормально.
- Нормально? Почему?
- Потому что девушку, которая в девятнадцать лет рожает от неизвестного отца, нельзя считать образцом высокой морали, вам так не кажется? В любом случае это не предвещает безоблачного будущего. Естественно, задаешь себе вопрос: стоит ли на ней жениться, особенно если у тебя такое положение в обществе, как у Валюбера?
Валанс медленно постукивал пальцами по краю письменного стола.
- С другой стороны, - продолжал Руджери, - это заставляет задуматься над тем, что монсиньор Лоренцо Вителли понимает под совестью христианина. Покровительствовать этой девушке и ее дочери, помогать ей долгие годы скрывать правду от мужа, называя себя ее другом, - все это несколько странно для священника, верно?
- Лоренцо Вителли не производит впечатления обычного священника.
- Этого я и боюсь.
- А мне это нравится.
- Неужели?
Валанс не отвечал, и Руджери снова сел за стол, чтобы попытаться смотреть ему прямо в лицо.
- Вы хотите сказать, что на месте епископа поступили бы так же?
- Руджери, вы теперь будете проверять еще и мое моральное здоровье или все же будете расследовать дело?
Нет, выдерживать этот чертов взгляд было решительно невозможно. Губы Валанса были плотно сжаты, лицо застыло. Когда он вдруг поднимал глаза и упирался в тебя своим незамутненным взором, не оставалось ничего другого, кроме как смыться. Ну его ко всем чертям, этого типа. Чтобы иметь возможность рассказывать дальше, Руджери отвел глаза и вновь принялся кружить по кабинету.
- Теперь все данные следствия предстают в совершенно ином свете. История с украденным наброском Микеланджело, возможно, лишь предлог, за которым кроется гораздо более сложная, запутанная интрига. Вам с вашим министром будет очень трудно замять это дело, уж поверьте мне. Ибо если предположить, что Клавдию Валюберу был известен секрет мачехи, - а я думаю, что это так, - он мог расправиться с отцом, чтобы защитить Лауру, которую он обожает. Впрочем, его обожание нетрудно понять. Габриэлла тоже могла сделать это.
- А мотив?
- После смерти мужа Лаура Валюбер, до сих пор не имевшая собственных средств, наследует значительное состояние. От этого, несомненно, выиграет ее пасынок, а также ее дочь, которая сможет наконец выйти из тени, выбраться из своего потайного убежища в Трастевере, не боясь преследований со стороны отчима. Поймите же, ведь Анри Валюбер был несчастьем ее жизни. Предположим, Анри Валюбер недавно узнал о существовании Габриэллы, затем об этом его открытии стало известно остальным членам семьи, и они всполошились. Если, узнав тайну жены, он решил развестись, то у Л