Ночевал Минин у Изюмова, тот познакомил его с основными «левыми течениями среди эмигрантов, из которых его заинтересовали два: «Крестьянская партия» и «Евразийство», рассказал, где можно купить литературу по этим вопросам, сам он охарактеризовал эти течения как мало серьезные и указал на подозрительное обилие денег у «Евразийства».
Позже в одном из магазинов Минин купил экземпляр программы «Крестьянской партии», проспект «Евразийцев» и последний номер журнала «Крестьянская Россия» под редакцией С. Маслова.
Наиболее обстоятельный разговор Минин имел с С.Н. Прокоповичем и Е.Д. Кусковой, на квартире которых два вечера подряд в узком кругу рассказывал о событиях в СССР. «Они горячо интересовались этими вопросами, и я, в меру имеющихся у меня данных и в меру моих настроений, обрисовал положение в деревенской политике. Я говорил о большом недовольстве всей зажиточной половины деревни тогдашней политики (хлебозаготовки, индивидуальные обложения и проч.) о сокращении объема с.-х. производства, о «самораскулачивании», которое начинало тогда развертываться (убой скота, сокращение посевов). Я говорил, что для подавляющего большинства специалистов, эта политика не приемлема, что он смущает и известную часть партийцев»[181].
Обсуждая этот вопрос, пришли к выводу, что внешней силы, которая использовала бы это настроение деревни, нет. Надеялись, что эта обстановка будет влиять на известную часть партии, пропитанную крестьянскими настроениями. Предполагалось, что правое крыло партии, по мере углубления упадка сельского хозяйства, усилится настолько, что одержит верх в общем руководстве ВКП(б) или произойдет распад партии. Только тогда можно будет рассчитывать на более определенную крестьянофильскую политику, что должно было повести к оформлению крестьянской партии буржуазного характера. Эта точка зрения разделялась и Прокоповичем и Кусковой, которые были против какой-либо интервенции и вообще воздействия на страну извне.
Разговор происходил в присутствии Е.А. Репьевой, жившей с Прокоповичем. Кроме того, в одно из посещений Минина, там присутствовал бывший сотрудник Чехословацкого посольства в Москве – Анелик[182].
По предложению С.Н. Прокоповича Минин посетил экономический кабинет, которым тот руководил. Это учреждение следило за русской литературой и издавало специальный журнал коньюнктурно-обзорного характера. Е.П. Репьева – библиотекарь этого кабинета дала Минину полный комплект этого журнала за все его существование. В полпредстве в Берлине Минин получил разрешение на провоз этих книг вместе с иностранной литературой в СССР. Позже все привезенное он передал в Фундаментальную библиотеку ВСНХ. Три политические брошюры, которые были им куплены через некоторое время, передал Н.А. Меркулову.
После возвращения из-за заграницы разговаривал о своей поездке в Москве с Д.М. Шорыгиным, а в Воронеже – с Н.А. Меркуловым[183].
В свою очередь П.А. Садырин 13 августа 1930 г. признал себя виновным в том, что «в 1925 и 1926 г. при поездке за границу виделся с высланными из СССР: С.Н. Прокоповичем, Е.Д. Кусковой, А.И. Угримовым, А.А. Кизеветтером и со Стенцелями. Беседы, кроме личных вопросов, касались положения народного хозяйства в СССР. Заявляю, что о вышеизложенных своих внутренних настроениях я с указанными лицами не делился. Кстати сказать, 1925 и 1926 г. были годами, когда положение Советского Союза, по моим в то время настроениям, шло к подъему, который я и внутренне мог только одобрить»[184]. Характер его разговоров не был контрреволюционным, вместе с тем Садырин признал, что как член правительства СССР не имел права устраивать свидания с лицами, враждебными Союзу.
14 августа А.В. Чаянов показал, что до своей высылки за границу в 1922 г. Е.Д. Кускова была лично связана в той или иной мере почти со всеми членами ЦК «ТКП» и многими членами группы Громана. Помимо этого, якобы Н.Д. Кондратьев говорил, что у него были связи с пражской группой Сергея Маслова, а Юровский во время своей поездки в Париж виделся с Милюковым[185].
Чаянов рассказал, что сам он был за границей в последние годы несколько раз, в поездках ориентировался на завязывание связей с европейскими деятелями. Вместе с тем «поддерживал и старые связи с группой Е.Д. Кусковой, так в 1923 г. я во время своих поездок в Берлин виделся с Зельгеймом, Ленской, Стенцель, Кусковой, Прокоповичем и Бретвигом, в 1927 г. виделся в Берлине с Ленской и Стенцель и в Париже с Осоргиным и Макеевым. В 1928 г., читая лекции в Дерптском университете, я был в порядке академического визита у Курчинского, профессора университета. Кроме меня за границей последние годы бывали Юровский (Франция), Литошенко (Америка и Европа), Садырин (Европа), Студенский (Америка и Европа), Макаров, Дояренко и Рыбников за границу не ездили»[186].
А.В. Чаянов на допросе 16 сентября показал, что весной 1928 г. воронежский профессор А.Н. Минин, отправляясь в заграничную командировку в Германию, Чехословакию и Данию, заезжал в Москву и имел с ним продолжительную беседу по поводу плана и содержания своей поездки.
Во время этой беседы Чаяновым были подробно изложены условия заграничных поездок, а так как А.Н. Минин ехал за границу впервые, был подробно разработан маршрут, описаны научные и кооперативные учреждения, которые необходимо было посетить, даны рекомендательные письма. У Чаянова не сохранилось впечатления, что беседа носила характер партийного инструктажа. Он допустил, что мог просить передать привет Е.Д. Кусковой, если Минин ее встретит в Праге[187].
В дополнение и развитие своих предыдущих показаний, А.В. Чаянов 16 сентября рассказал о своих связях с иностранными учеными и общественными деятелями по трем направлениям: о связях с учеными, работающими в области сельскохозяйственной экономии; о встречах с иностранцами в Москве и встречах с иностранцами во время заграничных командировок.
Заграничные связи Института сельскохозяйственной экономии он рассматривал с двух точек зрения. «Во-первых, с точки зрения создания обширной системы международных связей, ставящих институт в курс мировой науки, в чем я не вижу ничего предосудительного и это являлось моей обязанностью как руководителя института и, во-вторых, использование этой системы связей в целях пропаганды неонароднического течения за границей и установления идеологического контакта с крупнейшими идеологическими работниками крестьянского движения за границей, что безусловно следует считать в условиях политической и классовой борьбы, происходящей в СССР, тяжким проступком»[188].
По поводу встреч с иностранцами в Москве Чаянов рассказал, что, имея в своем распоряжении большой аппарат международных научных связей института, он не имел стимулов искать эти связи в Москве, считал политически опасными какие-либо отношения с иностранцами. Исключение делалось для проф. Аухагена и Коффода, с которыми был связан по работе. Кроме этих двух лиц встречи Чаянова сводились исключительно к приему по просьбе ВОКСа или заграничных научных учреждений ученых, приезжающих в СССР.
В отношении контактов с иностранцами за границей Чаянов рассказал, что во время поездки зимою 1927/28 г. встречался с профессорами и общественными деятелями Западной Европы, с Оже-Лярибом, Лескюром, Тапирином и Шломером. Эти беседы не носили политического характера, их содержание сводилось к выяснению взглядов на роль крестьянского хозяйства в современной экономике, на возможные формы его будущего развития и перехода на высшую степень социально-экономического развития.
В заключение Чаянов приходит к странным противоречивым выводам. Он считает, что созданная им обширная система научных связей института является тяжким проступком в условиях той ожесточенной классовой борьбы, которая происходит в СССР. Эта система связей могла дать «ТКП», при необходимости, поддержку общественных сельскохозяйственных кругов Европы и Америки. Единственное, что могло искупить его вину, это то, что значительная часть этой системы связей могла быть использована для строительства социалистического земледелия и пропаганды его за границей, что им отчасти уже было осуществлено в 1929–1930 гг.[189]
Н.П. Макаров в свою очередь рассказал, что вопрос о связи с иностранцами специально на заседаниях ЦК «ТКП» не обсуждался и осуществлялся каждым из членов ЦК в порядке его личной инициативы. Отсутствовала взаимная информированность членов ЦК по этому вопросу. Документальный материал в таких беседах иностранцам не передавался, но анализ и оценка излагаемых фактов нередко высказывалась достаточно откровенно. В этих беседах не передавалось, что существует некая «ТКП», но в то же время ссылка на настроения, мнения людей отражалась[190].
Когда А.А. Кофод устроил обед в честь профессора Аугагена, приехавшего из Германии, то пригласил на него большинство членов ЦК «ТКП»: Н.Д. Кондратьева, А.А. Рыбникова, Н.П. Макарова, А.В. Чаянова, «кажется», Л.Н. Литошенко и А.В. Тейтеля. Был приглашен также Н.Н. Суханов. Многие выступали с приветствиями.
А.А. Кофод – сельскохозяйственный атташе при Датской миссии, лет тридцать работал в Москве. Из бесед с Кофодом А.А. и Кондратьевым Макаров знал, что у них бывали беседы с анализом экономической ситуации в стране. Кофод очень высоко отзывался о Н.Д. Кондратьеве. Сам Макаров познакомился с Аугагеном, после обеда два раза встречались, в первую встречу обсуждали источники по статистическим материалам – научно-официальную, в другую встречу – оценку состояния народного хозяйства СССР