– У мистера Холмса, – сказал я, – все еще продолжается вечеринка?
– Так точно, сэр, – отозвался парнишка, сделав слабую попытку изобразить военную выправку. Он потянулся за проводом, чтобы воткнуть его. – Ваше имя?
Я эффектно достал из кармана монетку.
– Погоди-ка. Не объявляй обо мне. Я собираюсь сперва поколотить ему в дверь, мол, я офицер полиции. Квартира Д, правильно?
Тот послушно ухмыльнулся и сказал, что мне нужна квартира Е и что звуки точно не дадут мне ошибиться. Войдя в лифт, я остановился и обернулся, как бы между прочим:
– Как долго они там уже?
– Весь вечер, – ответил дежурный. – С девяти часов или около того. Осторожно, там ступенька, сэр.
Когда скрипучий лифт поднялся наверх и замер, я все услышал. Я попал в мрачный коридорчик, выкрашенный в зеленый, места в котором хватало лишь для того, чтоб развернуться. Из-за двери в дальнем его конце доносились приглушенные, но душевные звуки губной гармошки, сопровождавшиеся хором голосов, тянувшим тягучую песню в этом словно бы церковном полумраке. Хор торжественно пел:
Мы Фреда Карно солда-аты,
Регтайма имени по-о-олк,
Стрелять не умеем и в бой не идем,
Какой от нас, к черту, то-о-олк?
Ну а когда мы…
И тут я что есть сил забарабанил в дверь; настолько громко, что засевшие в квартире певцы, должно быть, подумали, что кто-то пришел распекать их за шум, поскольку пение прекратилось, будто всем разом закрыли рты. Послышалось шуршание, звук закрывающейся двери, а затем шаги. Дверь открыл худощавый мужчина, держащий в руке бокал.
– Я ищу, – начал я, – мистера Рональда Холмса…
– Это я, – ответил тот. – Что случилось?
Он стоял немного боком, так что свет из квартиры проникал в коридор. На Холмсе были большие очки в роговой оправе.
Глава пятаяКлюч от витрины, где был кинжал
Он двинулся назад, и я проследовал за ним в комнату. Внутри было чисто, но при этом тесно и пусто, концерт явно проходил не здесь. Из-за закрытой двери с противоположной стороны доносился смех и пробные ноты, взятые на губной гармошке. Единственным источником света здесь служила большая лампа под желтым абажуром, которая отражалась в полированной столешнице и подсвечивала профиль хозяина квартиры.
От легкого любопытства его брови слегка поднялись вверх, но не более того. Роста он был среднего, худощавый, немного сутулый. Жесткие желтоватые короткие волосы вились. Из-под очков на меня глядели бледно-голубые глаза; на его худом длинном лице с острыми чертами будто бы застыло извиняющееся выражение. Одет хозяин был в темный деловой костюм, стоячий воротничок рубашки охватывал мятый темный галстук. На вид Холмсу было около тридцати с небольшим; однако, когда он повернул голову к свету, я заметил на его лбу тонкие морщинки, поблескивающие от пота. Хотя он и не был сильно пьян, но и трезвым его нельзя было назвать. Прочистив горло, он покачнулся, бросил взгляд на бокал в своих длинных пальцах, встряхнул его и вновь поднял взгляд. В его учтивом голосе звучала странная нотка, что-то среднее между извинением и решимостью.
– Слушаю вас? – произнес он. – Что-то случилось? А мы, случайно, не знакомы? Кажется, мы встречались…
Из-за двери раздался женский голос. Вполне обыкновенный вначале, он вдруг возвысился, наконец сорвавшись на радостный визг.
– Это ты, Ринки? – вопросил голос. – Ринки, ослина ты этакая! Это ты-ы-ы? – за этим последовала энергичная дробь женских каблучков по гулкому паркету.
– Тише там! – неожиданно проревел Холмс, мотнув головой. – Это не Ринки. – Затем он обернулся ко мне с вопросительным выражением. – О чем это я? Так вот, ваше лицо кажется мне знакомым, однако…
– Не думаю, что мы раньше встречались, мистер Холмс. Я детектив-инспектор Каррутерс, и я пришел, чтобы узнать, что происходило в Музее Уэйда этой ночью.
Возникла пауза, во время которой, наверное, можно было спокойно сосчитать до десяти. Холмс замер, обрамленный светом лампы.
– Прошу прощения, я на секундочку, – обронил он.
Все произошло настолько быстро, что я и рта раскрыть не успел, как он уже поставил свой бокал, просочился к двери в глубине квартиры, открыл ее и исчез. Я краем глаза увидел затянутую табачным дымом комнату и длинные женские ноги на тахте. Он что-то проговорил там, не более полудюжины слов, и затем вышел, прикрыв за собой дверь.
– Они так расшумелись, – виновато объяснил Холмс, – что собственных мыслей не слышно. Что ж, инспектор. Не думаю, что понимаю вас. Вы пришли сюда, чтобы узнать у меня… – Тут он остановился. – Боже ты мой, что там? Неужто ограбление?
– Нет. Все на месте.
– Или… пожар?
– Нет.
Холмс вынул из нагрудного кармана носовой платок и аккуратно промокнул им лицо. Эти его спокойные глаза, казалось, вдоль и поперек изучали меня из-под платка и сквозь него. Затем он улыбнулся.
– Что ж, это, конечно, как гора с плеч, – произнес он, – правда я все еще ничего не понимаю. Мм… выпьете виски с содовой, инспектор?
– Благодарю, сэр, – ответил я. Порция виски была мне просто необходима.
Не прекращая болтать, Холмс донес свой бокал до серванта, вынул оттуда второй бокал и наполнил их виски на щедрые три пальца.
– Похоже, мы все еще ходим вокруг да около, – продолжил он, откашлявшись. – Насколько мне известно, ничего такого в музее не происходило сегодня, если только мистер Уэйд вдруг не вернулся. Меня там не было. Я… ну не томите же, в конце-то концов. Что случилось?
– Убийство, – сказал я.
Он нажал на ручку сифона с содовой и промахнулся. Содовая зашипела и полилась рекой на дубовый сервант; Холмс немедленно выхватил свой платок и с остервенением принялся вытирать ее, затем он обернулся. И тут у него на виске забилась от напряжения тонкая жилка.
– Растяпа, – пробормотал он. – Это невозмо… Вы шутите, пытаетесь… Слушайте, кого убили? Что за чертовщина такая?
– Человека по имени Рэймонд Пендерел. Сегодня ночью его закололи кинжалом с ручкой из слоновой кости, который вытащили из музейной витрины. Я обнаружил его тело в большой закрытой повозке посреди зала.
Холмс вздохнул, содрогнувшись, и затем взял себя в руки. Его взгляд был по-прежнему спокойным, однако в нем читалось недоумение. Именно тогда я и заметил фотографию в рамке, висевшую на стене прямо над сервантом. На ней был изображен мужчина, одетый в халат, на фоне лесного пейзажа; и у этого мужчины были чрезвычайно замысловатые седые бакенбарды. Куда ни плюнь в этом деле – повсюду бакенбарды; для меня они стали кошмаром на грани одержимости.
– Пендерел, – повторял и повторял Холмс с – могу поклясться – искренним недоумением. – Рэймонд Пендерел! Мне это имя ни о чем не говорит. Как, черт возьми, это произошло? В любом случае – что он там делал? И кто убил его? Или вы этого не знаете?
– У нас нет ответов ни на один из ваших вопросов, мистер Холмс. Но вы, вероятно, можете нам помочь. Насчет кинжала, которым убили того человека…
При упоминании кинжала спокойное выражение глаз Холмса впервые чуть изменилось.
– У него изогнутое лезвие и рукоять из слоновой кости, по словам Пруэна, он называется «ханджар»…
– Пруэн! – воскликнул Холмс, будто забыл о чем-то. – Мм… да, конечно. А при чем здесь Пруэн? Что он сказал?
– Он отрицает, что кто-либо, кроме него самого, был в эту ночь в музее. Так что, разумеется, для него ситуация складывается плачевная. – Я дал этой мысли как следует уложиться в его голове. – Так вот, насчет кинжала. У кого хранится ключ от тех витрин, что в главном зале?
– У меня. Но если его украли…
– У кого-нибудь еще есть ключи?
– Ну, у мистера Уэйда, конечно же. Но…
– Кинжал не был украден. Его взял из витрины тот, у кого был ключ, затем он запер витрину.
Голос Холмса звучал очень тихо. Он автоматически подхватил два бокала с серванта. На этот раз я жестом отказался от напитка, ведь нельзя же пить с человеком, которого ты огорошил таким вот обвинением; однако он рассудительно отрезал:
– Не глупите! – и продолжил все тем же тихим голосом: – Значит, у него был дубликат. Все, что я вам могу сказать, – это был не я, и я никогда в жизни не слышал ни о каком Рэймонде Пендереле. Я был здесь со своими друзьями весь вечер…
– Кстати говоря, кто еще здесь с вами?
– Джерри Уэйд, сын мистера Уэйда; наш друг Бакстер и мисс Кирктон. Не думаю, что вы с ними знакомы. Мы ждали еще мисс Уэйд с ее другом, его зовут Маннеринг.
– Кто-нибудь еще здесь есть?
– Пока нет. Были, но они уже ушли. Слушайте, давайте я позову Джерри Уэйда сюда?
Я глянул на закрытую дверь, ведущую в другую комнату. Внутри стало подозрительно тихо после того, как Холмс совершил этот свой краткий вояж. В какой-то момент женский голос попытался было затянуть «Моряка Билла Барнакла», но с первой же ноты в ответ послышалось злобное шиканье.
– Прошу меня простить, – сказал я Холмсу. Затем прошел к двери, постучался и открыл ее.
Напряженная тишина внутри комнаты сменилась великим разнообразием звуков, словно я вошел в вольер с попугаями. Комнатка была столь же маленькой, как и предыдущая, с похожим освещением и казалась сизой от табачного дыма. На тахте напротив двери сидела стройная длинноногая блондинка, весело подмигивая, она держала коктейльный бокал, опираясь рукой на подлокотник тахты. У нее было такое одухотворенное сентиментальное лицо, какое можно встретить на картинах прерафаэлитов: розово-белое, с фарфорово-голубыми глазами, – к тому же у нее была привычка вдруг ни с того ни с сего наклоняться вперед, будто это дьявол толкал ее в спину.
За батареей бутылок, высившейся на столе, стоял полноватый молодой человек с огненно-рыжими волосами, одетый в безукоризненный вечерний костюм. В углу его рта торчала сигарета, он щурился от дыма, норовящего попасть ему в глаз, и рассматривал при этом липкий коктейльный шейкер, который держал в руке. Он обернулся, как только я вошел, уставился на меня и попытался натянуть маску непоколебимого достоинства, с которой, впрочем, контрастировала длинная красная лента, снятая с коробки шоколадных конфет и булавками пр